почему-то успокоила Тоню.
– Берешь? – Антонина качнула банку, которую держала в руках.
Тоня кивнула в ответ, стараясь глядеть ведьме в глаза. Но темные, почти черные глаза без зрачка смотрели не на нее, а в сторону леса. Тоня обернулась, пытаясь понять, что женщина там увидела, но за полем было пустынно.
– Деньги мне принесешь, – произнесла Антонина, по-прежнему глядя в сторону. – Положишь вот тут, на крыльцо, – она показала на маленькую полочку, на которой лежал деревянный брусок. – Через три дня и принесешь, поняла? А варево – на, держи.
Она поставила банку на полочку, и Тоня уже протянула к ней руку, когда сообразила кое-что.
– Сколько принести?
Помолчав, ведьма что-то прикинула в уме и ответила:
– Пять тысяч. Через три дня, поняла?
Она сплюнула через перила и исчезла в доме.
Тоня осталась стоять, глядя на банку с настоем.
С одной стороны, таких денег у нее не было, просто потому, что сама она не зарабатывала. С другой, для их бюджета не столь уж сумма и велика. Тоня очень надеялась, что Антонинины травки помогут ей забеременеть, и к тому же с облегчением поняла, что ей не придется уже смотреть ни на какую колоду или делать еще что-то непонятное и пугающее. Установив в пакете банку как можно аккуратнее, чтобы не опрокинулась, и крепко сжав его ручки, Тоня быстрыми шагами двинулась к ограде. Мысли о том, что можно не принести колдунье денег, у нее даже не возникло.
Тоня пролетела через всю деревню почти бегом. Запыхавшись, поднялась к своей двери, повернула- таки ключ, который никак не хотел проворачиваться, и, не раздеваясь, прошла в зал – посмотреть, во сколько завтра восход. Кивнув в подтверждение своим мыслям, сбросила куртку и отнесла банку на место – туда, где стояла прежняя. Теперь нужно было подумать, что сказать мужу вечером, но этот вопрос Тоню не очень беспокоил. Учитывая, сколько раз Виктор упоминал, что траты меньше ста – ста пятидесяти долларов вообще не являются существенными, она обоснованно полагала, что проблем у нее не возникнет: пять тысяч рублей не намного больше названной им суммы. Она провела пальцами по стеклу, за которым бултыхались измельченные листики и стебельки неизвестных ей травок, вернулась в зал, легла на диван и моментально уснула.
Сегодня Аркадий Леонидович блаженствовал. Пятница, конец недели, предстоят два заслуженных выходных, а он и сейчас не работает. С утра он почувствовал себя не очень хорошо, отменил все дела в клинике, а поскольку авторитет Аркадия Леонидовича был велик, то у руководства не возникло никаких вопросов. «Лечитесь, лечитесь, Аркадий Леонидович!» – напутствовала его по телефону менеджер Аллочка, гонявшая младших врачей в хвост и в гриву. «А меня не погоняете!» – довольно улыбался Аркадий Леонидович, потягивая пиво перед телевизором. Вот такое внешне оправданное безделье он очень любил. Болезнь – прекрасное оправдание, а то, что сейчас он чувствует себя совершенно здоровым, Аркадия Леонидовича нимало не смущало. В конце концов, может он, уставший от бесконечных пластических операций, дать себе день отдыха? Разумеется, может.
В значительной степени прекрасному настроению Аркадия Леонидовича способствовало то, что дражайшая супруга, обожаемая Лидия Семеновна, на данный момент отсутствовала. И собиралась отсутствовать вплоть до завтрашнего вечера – у одной из ее институтских подруг наметился какой-то там юбилей. Конечно, Лидия Семеновна должна была привести себя в порядок заранее, минимум за два дня. Праздник нельзя будет считать удавшимся, если хотя бы несколько из горячо любимых приятельниц не проникнутся черной завистью к Лидии Семеновне и не удостоверятся в собственном неумении выбирать парикмахера, косметолога и мастера по маникюру. Потому, оставив собачонок на попечение супруга, Лидия Семеновна со вчерашнего дня перебралась в городскую квартиру, бросив супруга страдать в одиночестве. Подумав об этом, страдающий супруг потянулся так, что кости хрустнули, и поднялся за второй бутылкой.
Пока он ходил, безумный фильм в ящике сменился не менее безумной рекламой. Аркадию Леонидовичу доставляло большое удовольствие думать о громадном количестве простаков, попадающихся на удочку всяких там «Пантин про-ви», «Сникерсов», «Босс» и что там еще рекламируют, и при этом понимать, что сам он, Аркадий Леонидович, ни в коем случае к этой массе не относится. Точно так же он смотрел бредовый фильм с идиотскими диалогами, неразборчивым сюжетом и отвратительными актерами, упиваясь мыслью, что сам он гораздо выше массового попкорна, а смотрит просто для расслабления. Нужно же и такому уму иногда отвлекаться на ерунду.
Опять пошла реклама. Внушающий доверие пожилой мужчина, назвавшийся профессором, демонстрировал лысину какого-то небритого страдальца. Страдалец прятал лицо и всем своим видом выражал отчаяние и безысходность. Но через секунду представал в новом виде – с густыми, вьющимися волосами. Лицо бывшего страдальца, а теперь счастливца, излучало уверенность, потертый спортивный костюм сменился дорогим пиджаком, и только последнему глупцу не становилось ясно, что жизнь героя полна теперь заслуженных наслаждений. Улыбающийся, как любящий дедушка внуку, профессор объяснял, что волшебная метаморфоза возможна с каждым – стоит только обратиться в его клинику по пересадке волос.
Реклама закончилась. По экрану забегали зеленые человечки, Аркадий Леонидович краем уха услышал крик: «Мочи его, Коннор!» – и щелкнул кнопкой. Он сидел перед выключенным телевизором и изо всех сил пытался ухватить ту смутную догадку, которая блеснула у него, когда он увидел последний ролик. Волосы, лысина… профессор, пересадка волос… Сначала штаны, потом пиджак, и опять волосы… Небритый…
И тут Аркадия Леонидовича осенило. С недоверчивой улыбкой он вспомнил подробности того дня, с которого эта заноза застряла у него в мыслях, и понял наконец, в чем дело. Но догадка была так невероятна, что он вскочил, прошелся из одного конца комнаты в другой и опять плюхнулся на диван. Нет, не может быть! Аркадий Леонидович нахмурился, не веря себе, опять вспомнил тот разговор, а потом и все последовавшее за ним, вспомнил лицо вблизи, представил его себе крупно, словно на экране телевизора, и… расхохотался. Это же надо! Кто бы мог подумать, черт возьми! Не бог весть какое дело, конечно, но приятно, очень приятно – сам заметил, сам додумался, а ведь никто другой и внимания бы не обратил. Да… Вот ведь, чего только не встретишь! И где – в Калинове! Ну и ну…
Аркадий Леонидович протянул руку и набрал номер жены.
– Лид, – весело пробасил он, услышав ее голос, – а я ведь у тебя умный!
На том конце провода раздалось невнятное бурчание, свидетельствующее о том, что жена сидит в салоне и общаться не настроена.
– Ладно, я тебе потом расскажу, – согласился Аркадий Леонидович, прислушиваясь к отдаленному щебету в трубке. – Но я ведь понял, в чем дело, понял! Врач я, как ни крути, не просто хороший, а замечательный. Что? Да нормально с ними все, нормально. Гуляю, конечно, куда я денусь… Тьфу ты, пропасть, да насыплю, конечно… Все! Все, я сказал. Не напейся там сильно.
Аркадий Леонидович повесил трубку и раздраженно потряс большой головой. Совершенно никакого внимания к мужу, жена только о своих собаках дурацких и думает. Он на секунду расстроился было, что его не выслушали, но тут сообразил, с кем можно поделиться. С Чернявскими! Конечно, с одной стороны, это не очень хорошо. Даже совсем нехорошо. Но, с другой стороны, кто-то же должен оценить его возможности – вот так, не имея прямого отношения, узнать… «А вдруг я ошибся? – мелькнула у него мысль. – Надо перепроверить».
Аркадий Леонидович забыл про свое намерение блаженствовать весь день, предаваясь прекрасному безделью, собрался и захватил деньги. Выходя, он вспомнил, что дверь между комнатами уже не скрипит, как умелец Женька и пообещал, и решил, что вполне можно снова привлечь его к какой-нибудь работе по дому. Он удовлетворенно засмеялся и так, смеясь, вышел на улицу. Да, Чернявским это будет интересно, интересно… В конце концов, они ведь никому не проболтаются.
Савелий Орлов выяснил все, что хотел. Точнее, толком он не выяснил ничего, кроме одного: продавец хотел, чтобы почтальонов дом достался именно Виктору Чернявскому. Ну что ж, захотел – значит, захотел. Понятно, почему ему самому не удалось купить участок даже и за вдвое бoльшие деньги.
Но, конечно, очень неприятно. Савелий с трудом мог принять ситуацию, когда его желания не
