примерно такого же насыщенного красно-розового цвета. Тем удивительнее было для Геннадия, что с этим шматком Ирина носится как с писаной торбой – с рук его не спускает, сюсюкает и даже спать кладет не в приготовленную кроватку, позаимствованную у приятелей, а к ним в постель.
– Ирк, ты б того, убрала бы его… – робко заикнулся Генка. – Вон у него место хорошее приготовлено, у стеночки, в кроватке…
Ирина в ответ так взглянула на супруга, что Генка больше с подобными инициативами не выступал. А постепенно ему пришлось смириться и с тем, что уставшая Ирина наотрез отказывала ему в близости. Генка с тоской смотрел на сопящего в их кровати младенца и ждал того времени, когда ребенок подрастет и можно будет отправить его в собственную кровать.
И такое время действительно настало. Когда Павлику исполнилось два годика, Ирина сама стала приучать сына спать отдельно. А спустя день после того, как Павлушечка первый раз спокойно проспал в своей кроватке всю ночь, сказала Генке за завтраком:
– Ген, я тут вот что решила… Рожать мне самой врачи пока не велят – говорят, нельзя после кесарева так быстро. Так что давай мы с тобой ребеночка усыновим.
Генка так опешил, что даже не нашелся что ответить. Он молча смотрел, как жена плюхает овсяную кашу себе в тарелку, и, только когда она с аппетитом отправила в рот первую ложку, выдавил:
– Ирк, а зачем?
– Как – зачем? – строго глянула на него та. – Потому что самой мне рожать нельзя, я ж тебе сказала. Не слышал, что ли?
– Слышал, – пробормотал Генка, тщетно пытаясь придумать вопрос получше.
Но вопрос не придумался, и спустя полгода в их семье появился Ваня. А за ним – Игорек. А через год после Игорька – Танюша. И вот на Танюше Генка не выдержал, ушел, оставив Ирину с детьми. Впрочем, она не особо расстраивалась: всегда знала, что бабы сильнее мужиков и куда больше выдержать могут. К тому же с ней был ее любимый Пашенька, Павлик, Павлушечка – радость ненаглядная, солнце ясное.
Ирина честно признавалась себе, что родного сына она любит больше, чем приемных, хотя людям всегда говорила другое. Даже не то чтобы больше – по-другому. Павлушу она любила всего, целиком, со всеми его капризами и баловством, любила до обожания, хотя и старалась это скрывать. А Ваньку и Игоря Ирина любила за хорошее, что в них было: за то, что умненькие, за то, что храбрые… Ванюшка всегда был любопытным, как котенок, а Игорек целыми часами мог один играть, не дергая мать по пустякам. Но той животной любви, которую она испытывала к Павлику, Ирина к ним не чувствовала, как ни старалась.
Именно поэтому следующей она взяла девочку, а не мальчика. Очень надеялась, что с девчонкой выйдет по-другому, что сможет любить ее не за что-то, а просто так. И вышло действительно по-другому, но вовсе не так, как ожидала Ирина.
Мальчишек она усыновляла маленькими – Ванюше исполнилось три, Игорьку два года. А Танюше было почти пять, когда Ирина увидела ее в детском доме и решила взять. Уж очень она казалась жалкой – маленькая, тощенькая, стриженая, с каким-то застывшим взглядом. Первые два дня после приезда домой девочка сидела, забившись в угол в зале и выходя из него только в туалет или поесть. На ночь Ирина взяла ее с собой в постель, но девочка шла неохотно, обнимать себя не давала, а утром Ирина обнаружила ее спящей на полу.
Первый скандал Таня устроила на третий день – это была суббота. За завтраком она внезапно стала хватать с чужих тарелок еду и быстро-быстро запихивать себе в рот. Игорь с Ваней подняли рев, а Ирина строго сказала:
– Танюша, перестань. Еды на всех хватит.
Девочка словно не слышала ее. Она давилась бутербродами с вареньем, откусывая от каждого по огромному куску, потом схватила из масленки масло. Масло Ирина у нее отобрала, и вот тут Таня выскочила из-за стола, бросилась на пол и, истошно крича, начала бить ногами и руками.
Генка молча вышел, за ним потянулись мальчишки, а Ирина попыталась успокоить девчонку. Но не тут- то было – Таня не успокаивалась. Она рыдала, кричала, визжала что-то невнятное, и в конце концов в дверь начали звонить соседи. Ирина гладила девочку, прижимала к себе, но та в ответ только царапалась и вырывалась. В конце концов Ира оставила ее в покое и вышла из комнаты, однако Таня выскочила за ней следом и промчалась по квартире, сбивая все, что попадалось на пути. Когда она сбила с полки любимый Павлушин корабль, который он сам склеил, Павлик попытался толкнуть девочку, но она в ответ сильно укусила его за руку. Из прокушенной руки потекла кровь, Павлик заорал.
Этого Ирина не выдержала. Она дала взбесившейся девчонке хорошего шлепка, потом встряхнула ее пару раз и рявкнула от души. Младших мальчишек быстро выпроводила гулять с Генкой, а сама бросилась промывать руку Павлуше и останавливать кровь.
Когда она вернулась в комнату, Таня сидела в углу, закрыв глаза и заткнув уши, и раскачивалась. Время от времени она издавала звук, похожий на тихий вой. Ирина подошла к девочке и погладила по стриженой колючей голове. Таня даже не открыла глаз.
Вот после этого Генка и объявил, что уходит. Да бог с ним, Ирине от него не было ни тепло, ни холодно. А вот что делать с Таней, она не знала.
Девочка становилась несноснее день ото дня – кусалась, царапалась, могла орать три-четыре часа подряд… И беспрестанно запихивала в себя еду. Ирине пришлось прибить на кухонную дверь задвижку на такую высоту, чтобы Таня не могла сама открывать ее. Глядя на девочку, Ирина с ужасом чувствовала, как у нее исчезает жалость, заменяясь глухим, растущим изнутри раздражением.
Мальчики стали бояться Таню, даже Павлуша, который был на три года старше. Ирина с негодованием наблюдала, как он отшатывается от девочки, когда та проходит мимо, но потом поняла – мальчик опасается не зря. Таня оказалась агрессивна, как дикий зверек, и без предупреждения толкала или била ребят любым попавшим под руку предметом. После того как она ударила Ваню по голове феном, который Ирина случайно забыла в ванной, Ирина как следует отшлепала девочку. Таня опять забилась в угол, опять выла и раскачивалась, а Ира с тоской смотрела на нее из-за двери.
На следующий день она отвела Таню к врачу. Врач искренне удивилась: «Что же вы хотите, детдомовский ребенок, к тому же уже большой!» Однако прописала какие-то желтенькие таблеточки, которые Ирина немедленно купила в аптеке. Дома прочитала в инструкции перечень побочных эффектов и выкинула лекарство в мусорное ведро. А через два часа, после очередной Таниной истерики, достала таблетки и дала девочке половинку, как прописала врач.
Так прошел месяц.
Спустя месяц Ирина призналась самой себе, что сделала страшную ошибку, удочерив этого ребенка. Если бы она могла вернуть ее, то сделала бы так не задумываясь. Но Ирина не могла. Она представляла, как будут смотреть на нее тетки из комитета по опеке и попечительству, и внутри у нее все переворачивалось. Нет, отказываться нельзя! Она всегда считала мразью людей, которые сначала усыновляли, а потом возвращали детей. Оказаться такой же мразью самой? Никогда!
Но ей невыносимо хотелось избавиться от девчонки, которая сделала ее жизнь, а главное, жизнь ее детей невыносимой. Ирина с ненавистью смотрела на стриженого ребенка, раскачивающегося с подвываниями. Временами ей хотелось засунуть кляп в маленький рот, который либо кривился в крике, либо открывался, как клюв прожорливого птенца, чтобы вместить новые и новые порции еды. Ирина пару раз ловила себя на мысли о том, что ей хочется накрыть Таню ночью подушкой, чтобы утром проснуться в тишине, а не под дикие крики девочки и рыдания испуганных мальчиков. Она с ужасом отгоняла от себя такие мысли, но они неотвязно возвращались. Ирина хотела освободиться от отвратительного дикого звереныша, которого не приводили в норму никакие таблетки.
Перелом наступил спустя две недели после того, как Ирина убрала подушку из своей кровати и стала приучать себя спать на простыне. Проснувшись рано утром, она увидела, что девочка сопит у нее под боком, прижавшись к Ирине худеньким тельцем – первый раз за полтора месяца. Она провела по Тане рукой и ощутила под пальцами тонкие дуги ребер. «Господи, да что же я?! – вдруг ужаснулась она самой себе. – Она ведь такой же ребенок, просто замученный! А я к ней, как к дикому зверю…»
В порыве раскаяния она обняла девочку и прижала к себе. Проснувшаяся Танюша сначала расплакалась, но удивительно быстро успокоилась, посопела носом и опять уснула, по-прежнему доверчиво прижимаясь к Ирине. А Ирина так и лежала без сна, ласково проводя рукой по отрастающим волосам девочки и думая о том, что теперь все наладится. Потихоньку наладится.
