сейчас он напустил на себя боевой вид и приближался к Сергею с агрессивным блеском в орлином взоре.
– Что вы тут шарите, позвольте спросить?!
Бабкин неторопливо поднялся. По мере того как он распрямлялся, агрессивность улетучивалась из чернобородого, и к стойке он подошел совсем другим человеком – готовым к компромиссам и улаживанию конфликтов.
– Это чье? – осведомился Сергей, указывая на кроссовки.
– Это мое! А что такое? В чем, собственно, дело?
«Вот, значит, кто следил за домом! Забавно, забавно… А тебе-то я чем могу быть опасен?»
– Ничего особенного, – вслух сказал Бабкин. – Просто хотел узнать, как они на ноге сидят.
Он простодушно помахал ресницами, но, очевидно, не убедил бородача в искренности своих намерений. Впрочем, у Бабкина и не было такой цели, скорее наоборот. «Ты знаешь, что я знаю, а я знаю, что ты знаешь, что я знаю».
– Нормально они на ноге сидят, – фальшиво улыбнувшись и показав острые белые зубы, ответил тот. – Хотите примерить?
– Нет-нет, спасибо, это лишнее, – поблагодарил Сергей со скрытой усмешкой. – Всего хорошего. Извините за беспокойство.
Дверь за ним закрылась. Бабкин не сомневался ни секунды, что бородач, едва задвинув засов, бросился осматривать свои кроссовки. Сам он, отойдя настолько, чтобы его не было ни видно, ни слышно из дома, достал телефон и позвонил Илюшину.
– Придется тебе внести свою лепту в это дело, – прервал он Макара, немедленно начавшего сетовать, что его отрывают от важных государственных дел. – Запиши имя: Григорий Гейдман. Гейд-ман! Записал? Около сорока двух лет, плюс-минус шесть. Режиссер или руководитель театрального кружка. Нужна его биография. Не срочно, но быстро.
В комнате на втором этаже маленькая женщина сняла очки и сдернула с головы косынку.
– Что за маскарад? – спросил Олег, равнодушно глядя, как жена сминает в кулачке край ткани. После ухода сыщика он выглядел задумчивым.
–
– Грядок? – он рассмеялся. – Ах ты наша золушка! А мешки с фасолью и горохом тебе не приказали разобрать?
– Я бы не удивилась, – парировала Лилия. – Странно, что до сих пор ей не пришло это в голову.
Олег нахмурился. Мысли его от расспросов сыщика перешли к жене. Он закусил губу, пристально рассматривая ее узкую спину с опущенными плечами, и недобро процедил:
– Слушай, Лилька, я тебя не узнаю. То ты заявляешься в столовую в таком виде, будто тебя оттрахали в придорожных кустах, то огрызаешься…
Жена вздрогнула, но не обернулась к нему. Олег знал, что всякая грубость вгоняет ее в краску, она теряется и не знает, что ответить. Именно это ему и требовалось – задавить в зародыше ее внезапные порывы к строптивости, изничтожить в ней саму мысль о том, что она может позволить себе сопротивляться и портить отношения с Кларой.
– Не слышу ответа! – он чуть повысил голос.
– Какой ответ тебе нужен?!
Она все-таки обернулась, сжала кулачки, словно собиралась ударить его. С первого раза все-таки не поняла, подумал Олег. Принятые меры оказались недостаточными. Что ж, придется снова провести воспитательную работу.
Он встал, подошел к ней, с удовольствием глядя, как Лилия съеживается на глазах. Ему нравилось, когда она его боялась. В такие минуты в ней особенно ярко проявлялась угловатая подростковость, беззащитность ребенка перед взрослым мужчиной, и вкупе с властью, которой он обладал, это чертовски распаляло его.
Олег остановился рядом, протянул руку, провел по голубоватой ключице, по тонкой, как бумага, коже. Она вся принадлежала ему, была в его распоряжении, и только от него зависело, оставить ли нетронутой эту кожу или закрепить на ней красные следы своих отпечатков, подобно печати хозяина.
Он обнял жену сзади, с силой прижал растопыренную пятерню к ее груди, слыша, как быстро и часто бьется у нее сердце.
– Птичка, – прошептал Олег ей на ухо. – Птичка моя!
Пальцы давили все сильнее. Он прекрасно знал, как легко на ее коже остаются следы – чуть ткни, и готов синяк.
– Олег, отпусти…
Сдавленный, тихий голос – как раз то, что нужно. Значит, испугалась, маленькая дрянь. Увидела, что муж рассержен, и поняла, к чему это может привести. «Вот так, птичка моя, вот так! Стой спокойно, не трепыхайся…» Другой рукой он потянул с плеча ее белую футболку, пропахшую землей, обнажая плечико с выпирающей назад острой косточкой, такой манящей, что хотелось вцепиться в него зубами и рвать, рвать, заливая все вокруг ее кровью, пока она не охрипнет от крика. Руки у него моментально вспотели, и он издал глухое рычание, подбираясь ладонью к ее груди.
– Я не хочу, Олег! Не сейчас!
А он хочет. Эта маленькая неудовлетворенная сучка так холодна, что он не может ее не хотеть. Поначалу, когда у них все только начиналось, было гораздо хуже: ее пылкость расхолаживала его, не давая забывать, что перед ним женщина. Но по мере того, как она начала его бояться, когда он начал понемногу ловить всплески страха в ее глазах, подмечать, как она сторонится его и до последнего избегает идти в постель, ожидая, чтобы он заснул, – тогда все стало налаживаться.
Она всегда терпела его – пусть потерпит и сейчас! С каждым разом он заходил все дальше и дальше, уже почти не опасаясь, что получит отпор, а все потому, что он сплел волосяную петлю, за которую ее можно было придерживать рядом, не опасаясь, что улетит.
– А если ты еще будешь злить меня, птичка моя… Или Клару…
Он с силой сжал ей грудь, левой рукой впиваясь в кожу так, что заныли пальцы.
– Отпусти меня! Мне больно!
Лиля вдруг вывернулась из его рук – он даже не успел сообразить, как ей это удалось, и отскочила в сторону.
– Стой!
Но она подхватила стоящий у двери рюкзак и стремительно выскочила за дверь. Олег бросился было за ней следом, но услышал, как гулко простучали ботинки по лестнице, и выругался. Нечего было и думать ее догнать.
Глава 6
Утро у Сергея ушло на составление окончательного списка тех, кто был в пансионате во время исчезновения всех девушек, и в итоге список подозреваемых сократился на десять человек. Точный план «Рассвета» он составил раньше и отметил все места, где могли прятать девчонок. Карта оказалась целиком испещрена красными крестиками, поскольку их могли затащить в любой дом, а при некоторой доле везения и в главный корпус тоже. У входа там сидел пожилой разговорчивый охранник, но был еще проход со стороны столовой, и еще один, запасной, постоянно открытый, через который шастала белая кошка с рыжей манишкой… В общем, ясности это не принесло.
Проделав кучу бесплодной работы, Бабкин напоследок отправился в Вязники и нашел семью стариков Кротовых, о которых говорил Олег Чайка. Да, они помнили день, когда произошло это бесчеловечное убийство. Как такое забудешь!
– Олежек был у нас накануне, правда, – подтвердила трясущаяся старуха, наливая Бабкину чай. – Привез Семену Петровичу от Валентина уж и не упомню что… Сень, что тебе Олежек привез?
– Чай какой-то, – подал надтреснутый голос ее муж.
– Травяной?
– Точно, его. Чаи Валька отличные собирал, они меня на ноги от любой простуды ставили. Он Олежку прислал, тот, вшивая душонка, и просидел у нас весь день.
– Почему вшивая душонка? – Сергей не сдержал улыбку, поразившись точности характеристики.
– Вы не слушайте Семена! – вмешалась старуха. – Он вам и не такое наговорит. Бедный парнишка, мать его бросила, уж он не знал, к кому прилепиться. Все покушать у меня просил, жалостливо так…
– Это точно, пожрать он мастак выпрашивать! Не любил я племяша Валькиного и сейчас не люблю. С души от него воротит.
– А вы давно его видели? – спросил Бабкин.
Старики переглянулись, обменялись короткими репликами и сошлись во мнении, что прошло не меньше восьми лет с тех пор, как Олег Чайка возвращался в Вязники.
– А что ему здесь делать? – поинтересовался старый Семен. – С дядей он поссорился: Валька обвинил его, что Олег что-то украл у него, а тот ударился в обиду – мол, совсем дядюшка спятил, несет незнамо что. Дом Валентинов стоит заброшен, никто ему не хозяин, уж скоро осыплется весь. А на его земле соседи траву для своих коз сажают, чтобы сорняком не пошла.
– Украл? – переспросил Бабкин, зацепившись за это слово. – Что украл?
– Да кто ж его знает! Вальке никто всерьез не поверил, потому что он так и не сознался, что у него пропало. Только кричал да руками размахивал. Думаю, придумал сам себе что-то… Откуда у него ценной вещи взяться? Но Олег тогда страшно обиделся! Вот на этом они и рассорились окончательно. Хотя письма друг другу писали, врать не буду, но уж прежних отношений у них больше не было.
Бабкин порасспрашивал Кротовых еще немного, убеждаясь окончательно, что Чайка не соврал. Старики и в самом деле хорошо запомнили тот день и описывали его в подробностях. А выгораживать Олега им было ни к чему.
– Дядька его, тот святой был человек, хоть и не в себе немного, – сказал напоследок Семен Петрович, будто оправдываясь за нелестный отзыв о племяннике приятеля. – А Олежка из тех телков, которые сразу ко всему стаду пристраиваются и просят с жалобными глазами сиську. А дашь ему ее, так он вцепится ровно клещ и все вымя оторвет. Он и бедненький, он и брошенный… Сам-то, поговаривают, жену себе богатую нашел и сидит у нее на шее.
Бабкин поблагодарил за чай и спросил на всякий случай, где дом покойного учителя.
– Валькин-то? На соседней улице, в са-а-амом конце. Считай, окраина. Два шага пройдешь – и лес. Палисадник там весь бузиной зарос. Хотя он и при Вальке был такой, ну чаща чащей! И света в окна
