В конце концов она остановилась на промежуточном варианте. Одежды у нее больше не осталось, а потому Вика отрезала кусок от одеяла, которым накрывалась по ночам – раньше, когда только попала на остров. Проделав в куске дырки по периметру и продев в них наконец-то пригодившийся бинт, она стянула края ткани и удовлетворенно посмотрела на получившийся мешочек. Он был толстым, грубым, из него торчали нитки, а внутри могли поместиться разве что банка тушенки и литровая бутылка воды, но больше Вике ничего и не требовалось.
Мешочек она привязала под передней канистрой снизу. Теперь ей достаточно было опустить руку в воду, чтобы нащупать его. Поплавав вдоль берега, Вика выяснила, что достать бутылку из мешка под водой не может: бинт застревал в прорезях, намокшая ткань не позволяла растянуть горловину мешка. Поэтому Вика сделала простой узел, рассчитывая на то, что при необходимости вытащит весь мешок целиком, а потом снова привяжет.
Перед сном она вытащила плот на берег, поближе к себе, – к ее удивлению, с водой внутри канистр он оказался довольно тяжелым – и внимательно прочитала все пункты, записанные утром на песке, отмечая, что нужно будет сделать с утра, а о чем можно не волноваться. Она опасалась, что соленая вода плохо подействует на рану, оставшуюся после гнойника, но выбирать не приходилось. Доверившись интуиции, Вика оторвала пластырь и оставила ранку подсыхать, надеясь, что не подхватит заражение от попавшего в нее песка.
Улегшись на матрас, девушка полежала несколько минут, обдумывая, что могла забыть, и вспомнила: нужно связать волосы сзади, чтобы они не мешали, не лезли в лицо! Иначе в критической ситуации она может потерять пару секунд из-за того, что волосы закроют глаза, а пара секунд – это много. «Отрезать кусок бинта, перевязать их как лентой. И не забыть положить пластырь в мешок».
Ей пришло в голову, что всю ночь она не сможет заснуть, переживая из-за предстоящего плавания и выискивая все новые слабые места в своем плане, а потому будет невыспавшейся и слабой. На этой мысли Вика закрыла глаза и тут же заснула, провалившись в крепкий, глубокий сон без сновидений.
Проснулась она рано – солнце только поднималось, и океан был сине-золотистым. Первым делом Вика посмотрела, на месте ли плот. Несмотря на то, что Вика больше не видела кошмаров и не чувствовала, что за ней кто-то беспрерывно наблюдает, она допускала, что на острове все же есть люди. Но с того момента, как она нашла приготовленную для нее петлю, ее это больше не пугало. Один раз девушке подумалось, что, может быть, Экспериментатор обитает как раз на втором острове, куда она собралась плыть за помощью, но затем Вика решила, что это нелогично. «Наблюдать за мной со второго острова нельзя – слишком далеко. И там наверняка есть люди, ведь остров большой; значит, этот тип может попасться им на глаза и вызвать подозрения».
Она и сама понимала неубедительность собственных аргументов, но ее они устраивали. «На втором острове есть люди, они помогут».
Плот лежал рядом – четыре голубые прозрачные банки, в которых просвечивала вода. Вика неожиданно осознала, что вечером можно было и не тащить тяжелый плот по песку, а просто вылить все воду в море, а сегодня залить новую. На секунду она пожалела о том, что ей не хватило сообразительности накануне, и даже расстроилась, но тут же подумала, что в таком случае ей снова пришлось бы проверять необходимое количество воды, поскольку она не делала никаких пометок на канистрах – нечем было. Значит, она все сделала правильно.
От этой мысли Вика повеселела. Она открыла последнюю банку тушенки, которую собиралась съесть на своем острове, и начала старательно жевать мягкие волокна и запивать их водой. Вика знала, что должна хорошо подкрепиться перед отплытием.
Хорошо подкрепиться... В старом мультфильме симпатичный медвежонок Винни-Пух говорил, что нужно хорошенечко подкрепиться. И, кажется, прибавлял: «обязательно». Сейчас, когда она сидела на песке под пальмой и тщательно пережевывала тушенку, подцепляя ее ножом и не обращая ни малейшего внимания на падающие жирные капли, фраза плюшевого медведя звучала особенно успокоительно. «Обязательно нужно как следует подкрепиться. И все будет хорошо».
Больше Вика ни о чем не думала. Она сидела в каком-то отрешенном спокойствии, наблюдая за волнами, и в голове ее кружились мысли о том, что в мешок нужно положить и нож, и пластырь, что рану перед отплытием необходимо заклеить, а волосы связать в хвостик. Ей казалось, что она всю жизнь сидит на острове одна, а где-то далеко существует мир – большой, совершенно нереальный мир, в котором есть города и улицы, и люди, шагающие по улицам, и звучат живые голоса – женские, мужские и детские, и лают собаки, которых подзывают озябшие хозяева. Шумят машины, звенит звонок трамвая, и нереальный снег опускается на пушистые шапки нереальных прохожих.
Мечта. Выдуманный мир, который казался раем отсюда, из ее одиночества. Одно она знала точно – его нельзя создать так, как необитаемый остров, а если попытаться, то получится лишь бледное подобие живого города, населенное механическими человечками, рождающимися внутри ее головы. Необитаемый остров мог быть придуманным, и при том не менее убедительным, чем настоящий, – с морем, песком, одиночеством. Но населенному городу с его улицами, машинами, собаками и мокрыми простынями на балконах, застывающими на морозе в хрустящее полотно, нужны были запахи, звуки; нужны были тени, делавшие его живым; нужны были ощущения, которые Вика не могла придумать.
Только вспомнить, но воспоминание было бледным, расплывчатым.
Ушли прохожие, прощально прозвонил трамвай, заворачивая за угол, пробежала впереди дворняга с лохматым животом, небрежно вильнув хвостом... И снег растаял на шапках прохожих, оставив после себя мокрые дорожки на чуть примятом мехе...
Перед Викой тихо дышал океан, размеренно откатывая и возвращая волны. Солнце грело все вокруг, тень от пальмы укорачивалась на глазах, и желто-белый песок словно подбирался ближе к Викиным ногам.
Она встала, огляделась. Пришло время отправляться в путь.
Собрать информацию о любовнице Коцбы оказалось несложно. Катерина Ромашова, двадцати трех лет, родилась и выросла в Королеве, в Москву переехала вместе с матерью два года назад. Не замужем, отца нет. Бабкин, понаблюдавший за «цветочницей», как окрестил ее Макар, выяснил любопытную деталь: сходство со Стрежиной было только внешним. Ромашова оказалась мягкой, робкой девушкой с негромким голосом. Единственной похожей чертой характера у Вики и Катерины являлась скрытность: Сергей не мог понять, отчего девушка, год встречавшаяся с любовником, ничего не рассказывает о нем приятельницам. «Есть что скрывать. Прав Илюшин: рано пока входить с ней в контакт. Только все испортим».
С Асланом было сложнее: действовать предстояло очень осторожно, и к одному из своих источников, способному дать более полную информацию, Макар не рискнул обратиться. Их интерес мог стать известным Коцбе, и тогда на расследовании в этом направлении можно было ставить крест.
Илюшин каждый день звонил в больницу, узнавая о состоянии Липатова, и каждый раз получал один и тот же ответ: больной пришел в сознание, но по-прежнему находится в реанимации, и беспокоить его нельзя. Лена Красько, как они с Бабкиным и предполагали, ничего не могла сообщить о личной жизни своего шефа.
Им самим пока удалось узнать немногое. Коцба до пяти лет рос в Абхазии, затем вся семья перебралась в столицу. Три брата Аслана были подключены к бизнесу, старики-родители так и не вернулись на родину. Илюшин выяснил, что всего детей было пятеро, но один из братьев умер в младенчестве, а взрослая сестра погибла вскоре после переезда в Москву в результате несчастного случая. Связь Ромашовой с братьями Коцбы установить не удалось, точно так же как с теми бизнесменами, которые посещали клуб Перигорского по субботам.
– Что вовсе не значит, что такой связи нет, – подвел итог Илюшин, рано утром просматривая итоги работы Сергея.
Бабкин с утра был хмур и раздражен. Все время, что он занимался «цветочницей», его не оставляло чувство, что они упускают нечто важное. Накануне Сергей восстанавливал в памяти их с Макаром действия, пытаясь понять, где они допустили ошибку. Выходило, что нигде. Он мысленно поставил себе галочку – снова проверить семью Вики Стрежиной, на этот раз более тщательно, но сам понимал, что эта проверка – от безнадежности: даже если признать существование мотива, у Стрежиных не имелось возможности отправить Викторию на необитаемый остров в Тихом океане.
