С Галиной, матерью Василия, все решилось просто – после рождения Кирилла та переменилась, расцвела, умоляла привозить внука чаще и баловала его от души. Каждый раз после визита к ней Катерине приходилось лечить сына от диатеза, потому что любящая бабушка закармливала его сладостями. Катя и не возражала – хорошие отношения со свекровью были важнее.
Свекор тоже постепенно стал относиться к снохе по-доброму, когда та стала уступчивой, куда более дружелюбной, чем раньше. И... Катерина сама не заметила, когда влюбилась в Алексея Георгиевича. На фоне всех ее знакомых парней свекор был не просто мужиком, а Мужиком с большой буквы, хозяином, которого ей хотелось слушаться и ублажать.
Первая их связь случилась как бы невзначай, сама собой, и оба сделали вид, что ничего не произошло. Браку Катерины к тому времени было уже пять лет, но с каждым годом муж все больше утомлял ее, раздражал, а в постели она и вовсе только терпела его, со скрываемым вздохом вспоминая темперамент и стати его отца, однако успешно притворялась нежной и ласковой, потому что очень боялась, как бы муж от неудовлетворенности не начал ходить налево, не влюбился и не запросил развода. Разводиться ей было нельзя, потому что тогда проводить время с Алексеем Георгиевичем летом она не смогла бы, а жизни без него Катерина теперь себе не представляла. И она терпела нелюбимого мужа и его скучные ласки, причем научилась делать довольный вид так удачно, что Василий ничего не подозревал. Даже гордился женой перед приятелями – и хозяйственная, и покладистая, и в постели хороша.
Постепенно у Катерины и старшего Балукова выработался свой ритуал, которому оба следовали неукоснительно. Откуда взялись у свекра ключи от чужой бани, Катерина не знала и никогда не спрашивала. Но ей было понятно, что встречаться по сараям, украдкой Алексею Георгиевичу не подходит – он человек основательный, таиться, будто кошка, не будет. А в любом уголке своего дома всегда был риск, что на них наткнется либо кто-то из детей, либо супруги. Поэтому баня Липы служила им верой и правдой уже много лет, и Катерина была всем довольна.
Но постепенно в ее голове стал складываться замысел, проистекающий все из той же боязни развода с мужем. Лежа по ночам с открытыми глазами, прислушиваясь к похрапыванию мужа, Катерина представляла, как хорошо было бы, если б не существовало ни Василия, ни Галины, а были бы только они с Алексеем Георгиевичем и дети. Тогда не оказалось бы никаких препятствий к их браку, и она стала бы ему достойной женой. Собственное счастье стало казаться Катерине непрочным, слишком зависящим от мужа и свекрови. Что, если Галина узнает об их отношениях? Конечно, первым делом она раскроет глаза сыну, и тогда Кате больше не увидеть Алексея Георгиевича. Да и дети подрастают. Они даже – страшно вспомнить! – начинают иногда такие слова бросать, что кажется, будто о чем-то догадываются. Всех бояться, от всех таиться... Катерина понимала: рано или поздно их со свекром отношения станут известными, и тогда же им придет конец. Вот если бы не было ни мужа, ни свекрови...
Мысль, бывшая поначалу не более чем фантазией, начала приобретать очертания, когда Катерина прочитала в газете о случайной гибели пожилой женщины в соседнем районе – та стала открывать крышку погреба, плохо закрепила ее, крышка упала и перебила старушке, собиравшейся спуститься по лестнице вниз, шею. Погреб у Балуковых был как раз такой, как надо, – с тяжелой крышкой, которую и в самом деле одному тяжело поднять. Катерина не раз помогала Галине спускать вниз банки с соленьями и вареньями и во всех подробностях могла представить, что ей нужно будет сделать. Таким образом первая часть плана вырисовывалась совершенно определенно. Оставался открытым вопрос с Василием.
Катерина относилась к мужу в общем-то хорошо и потому постаралась придумать для него смерть нестрашную и быструю. Скажем, утонул... Но Василий плавал, как выдра, в Игошинском озере мог нырять часами, и утопить его Катерине было не под силу – сама бы раньше утонула. Тогда она обдумала случайный удар током. Но и новый вариант отпал – при профессии Василия ожидать, что он случайно сунет пальцы в розетку или схватится за оголенный провод, было бы наивно. Также не подходило падение с лестницы, поскольку Василий, несмотря на худобу, мужик крепкий и наверняка остался бы в живых, и бессмысленная смерть по пьянке, например, угорел в гараже, – Василий не пил.
Отбрасывая один вариант за другим, Катерина начинала злиться на мужа, который в ее воображении никак не хотел отдать богу душу. В конце концов она отказалась от мысли расправиться с супругом ласково и по возможности бескровно, оправдывая себя тем, что по-другому он помирать не хочет, и стала придумывать новые способы убийства. В каждом из них фигурировала перерезанная шея, потому что ночной храп Василия Катерина ненавидела тихой ненавистью. Много лет муж мешал ей спать по ночам, и именно его Катерина обвиняла в том, что у нее зародились нехорошие мысли. Не храпел бы – она не мучилась бы от бессонницы, не фантазировала бы о пустом и несбыточном. Логическая цепочка ее построений была безупречной.
Найти подходящую идею опять помогли средства массовой информации. В соседнем районе полтора месяца орудовала жестокая банда, наводившая страх на жителей. Трое или четверо мужчин врывались в дома, убивали спящих хозяев, быстро исчезали с небогатым уловом. Действовали они хаотично, и понять, по какому признаку выбирали грабители дома своих жертв, так и не смогли: банда растворилась так же неожиданно, как и появилась. Одно было важным для Катерины – они перерезали горла жертвам во сне. Но несколько раз оставили в живых женщин и детей, лишь заклеив им глаза черным скотчем.
«Отправить детей с Галиной куда-нибудь, а Алексея Георгича на рыбалку... – обдумывала Катерина. – Ворвались лиходеи ночью, заклеили мне глаза, убили Васю. Деньги надо взять заранее и сжечь...»
План выстраивался на глазах – хороший план, вполне осуществимый. Нужно было лишь продумать все детали, каждую мелочь, чтобы ни у кого не возникло ни малейших подозрений, но для Катерины это было несложно. Оставалось выбрать повод для свекрови, чтобы та уехала на ночь с детьми в город.
Он почти нашелся, и тут в Игошине случилось первое убийство.
Родион Копушин возвратился домой и первым делом подошел к зеркалу, висевшему в пыльном углу. Под глазом расплывался синяк, красный в середине и лиловый по краям.
– Гнида, – сказал Копушин своему отражению, имея в виду Бабкина. – Убить жирную сволочь!
Он сел за стол и расплакался от унижения. Родиона били всего пару раз в жизни, и каждый раз он предчувствовал, что сейчас начнется битье, успевал морально подготовиться. Получить вот так, без всякой причины, от человека, которого он считал неспособным на подобный поступок, было обидно до слез. Копушин высморкался в платок и, обнаружив кровавую соплю, расстроился еще больше.
«Пистолет, – ожесточенно думал он, умывая лицо холодной водой из ведра. – Против таких сволочей можно бороться только с пистолетом в руке. Правильно сказано: Господь создал людей слабыми и сильными, а полковник Кольт уравнял их шансы». Он представил, как здоровяк стоит перед ним на коленях, а сам Родион всаживает в него пулю за пулей, и от такой приятной картины даже синяк стал меньше болеть.
Войдя в комнату, Копушин уселся за стол и принялся размышлять, где бы достать оружие. «Легче простого, – прикидывал он. – Приехать на рынок, узнать, кто там местный авторитет, и купить у него ствол за пару штук». Продукты Родион покупал в супермаркете, местных авторитетов представлял исключительно по женским сериалам, демонстрируемым крупными телеканалами, а ствол воображался ему большим, блестящим и чем-то похожим на гранатомет. Но идея Копушину понравилась.
Взгляд его упал на чистый лист бумаги, и, продолжая воображать себя со стволом, Родион потянул его к себе. Схватил ручку, погрыз ее пару секунд и начал быстро строчить.
«Бэрил ударил его изо всех сил, сравнимых с силой медведя. Мощный кулак был подобен пушечному ядру, крошащему борт корабля. Но Рид, наученный десятью годами служения монаху первого уровня, перехватил его лапу, вывернул, и под сенью замка раздался дикий рев необузданного Бэрила.
– Отпусти! – умолял он, упав перед Ридом на колени и проклиная тот момент, когда он согласился принять грязные деньги за то, чтобы убить этого прекрасного, странного юношу. – Клянусь, я буду служить тебе, как корни служат деревьям!
– Ты будешь служить мне, как шкура служит зверю! Как дверь служит дому! Как стрела служит меткому лучнику! – звонким голосом проговорил Рид, опуская тонкую нежную руку на шею укрощенного зверя.
Бэрил прикоснулся к ней губами и упал без сил в экстазе великого служения...»
Спустя десять минут Родион Копушин, студент филологического факультета института иностранных языков, забыл и о Бабкине, и о Макаре, и об утреннем происшествии под липой.
Маша приготовила обед, сообразив привлечь к работе Ирину, и отправилась на лужайку. В самой середине сада Егоровы выкопали крошечный бассейн, налили туда воды, посадили водоросли и
