Ей очень хотелось спросить, куда подевался Адам Сигизмундович, но она сдержалась и пошла к своему грузовичку, плотно задраенному тентом. Как старшей операционной сестре госпиталя, ей полагался свой грузовичок, даже с часовым наружного наблюдения, потому что там хранились самые дефицитные медикаменты и часть спирта, хотя был и ее личный уголок, с умывальником и подобием лежанки.
Не раздеваясь, только сняв сапоги, Сашенька свернулась клубочком на своей лежанке в грузовичке, наполненном запахами прорезиненного тента и лекарств, а на дворе догорал чудный осенний день, вкусно пахло палыми листьями, сухим бурьяном, полынью из степи, простиравшейся сразу же за редкими деревцами перелеска. Она и сама не заметила, как уснула, и приснилась ей большая медно-блестящая рыба, живая, но лежащая далеко в горах, на серой могильной плите в голубоватых пятнах лишайника. Рыба шевелила хвостом, а потом открыла рот и сказала, что она штабс-капитан и желает ей счастья. И что-то еще сказала, но Сашенька уже не расслышала, в борт крепко постучали:
– Вставайте, товарищ старшая медсестра, прибыла первая партия!
Адам Сигизмундович нашел ее сам, и они оказались в операционной палатке за одним столом, освещенным мощным рефлектором. Быстренько приготовились к операции и дали добро класть на стол первого раненого.
– Четверть первого! – сказал Адам. – Я слышал, сейчас кто-то сказал за палаткой. Ну с Богом!
Константин Константинович Грищук правильно сделал, что дал людям отдохнуть, все хоть чуть-чуть, да вздремнули и чувствовали себя сейчас свежо и бодро. Адам Сигизмундович оперировал хорошо, очень похоже на Домбровского, в том же захватывающем жестком стиле, но, конечно, до Домбровского ему было еще далеко. А вот что касается Сашеньки, то он, Адам Сигизмундович, был ею очень доволен, с операционными сестрами такого класса ему еще не приходилось работать. Сашенька предугадывала его намерения или пожелания, всё у нее волшебным образом оказывалось под рукой, на месте. Уже через час работы они достигли абсолютного взаимопонимания и взаимораспознавания малейших жестов.
Оперировали тяжелое ранение в брюшную полость, работа была не из простых.
– Слушай, я поражен! – сказал после операции Адам Сигизмундович. – Никогда не думал, что операционная сестра может играть такую большую роль. Ей-богу! Благодаря тебе мы сэкономили минут двадцать!
– Спасибо на добром слове! – просияла польщенная Сашенька. – Ты будешь замечательным хирургом! – добавила она простодушно.
– Да? – Адам Сигизмундович покраснел. – Я думал, что я уже замечательный.
Сашенька испугалась, хотела сказать что-то в свое оправдание, но он нашел в себе силы улыбнуться.
– А у тебя школа будь здоров, не зря ваш московский госпиталь славится на всю страну. А кем ты была там?
– Старшей операционной сестрой отделения неотложной хирургии.
– Ого! Так ты уже и там не в рядовых ходила? А почему попала на фронт, почему отпустили?
– Я очень просилась. Может, сама не знала, что хотела встретиться… – Сашенька лукаво подмигнула ему и сказала сияющими глазами все, что только можно было сказать. Он понял.
– Спасибо… Ладно, поехали дальше.
– Товарищ Раевский, вам спиртику плеснуть полстакашка? – спросила, заглянув в палатку, немолодая сестра с белым эмалированным чайником в руках.
– Нет, Клавдия Пантелеевна, я пока бодр. Еще рано.
– И ты пьешь? – удивленно спросила Сашенька.
– Все пьют, но я первые шесть-семь часов держусь, а потом всякое бывает. Иногда ведь приходится оперировать сутками, так что заправляемся.
Сашенька промолчала.
Было утро…
Был день.
Адам Сигизмундович на Сашенькиных глазах дважды «заправлялся». И она видела, что это ему помогает. К утру вторых суток поток раненых схлынул. Адам и Сашенька еле держались на ногах.
– Все, хлопчики! Все, девоньки! Всем отдыхать! – скомандовал К. К. Грищук.
Сашенька не помнила, как добралась до своего грузовичка. Утро было ясное, солнечное, будто хрустальное, и такая же тишина стояла в мире: нигде не ухало, нигде не ахало, все было так мирно, так светло. Добралась она до своей лежанки и уснула мгновенно, только вздрагивала во сне, хотя ничего ей не снилось. А залезая в грузовичок, она попросила Господа, чтобы ей доснилась та самая живая рыба-штабс- капитан и предсказала будущее. Но ничего ей не приснилось.
ХLVII
Озерцо в песчаном карьере рядом с лагерем было неглубокое, вода в нем стояла прозрачная и настолько теплая, что даже сейчас, в сентябре, вились над ее зеркально сияющей на солнце гладью мушки. Шли первые дни бабьего лета, нежное тепло послеполуденного солнца прогрело воздух настолько, что захотелось искупаться, для этого и пришли сюда Адам с Сашенькой.
– Я тебя стесняюсь, – сказала Сашенька, – давай сначала искупаюсь я, а ты посторожи в лесу на дорожке. А потом я посторожу.
На том и порешили.
Воды в озерце было чуть выше пояса, но Сашенька умудрилась даже поплавать, крупитчатый песок на дне приятно щекотал ступни ног, сердце замирало от радости, и хотелось крикнуть что-то ликующее, что-то громкое-громкое, чтобы услышали далеко-далеко, чтобы мама в своей дворницкой тоже услышала и поняла, как сладостно ее дочке, как она, мама, оказывается, была права, когда говорила, что на фронте ей кто-
