обитателями других звездных миров, посетившими Землю. — Академик произнес эту фразу одним духом, 10 словно высказывал мысль, смущавшую его самого. — Другого объяснения не может быть, так как в прошлом такое вещество не могло быть создано на Земле. Даже современная наука не в состоянии получить его. И, естественно, мы задали себе вопрос: каково было предназначение этого предмета?
— Может быть, на нем что-нибудь записано? — осмелился предположить я.
— Да, это было бы логичнее всего. Мы проверили и установили, что на нити что-то записано, но эта запись сделана не механическим, не фотохимическим, не электрическим или магнитным способом. Нить оказалась не сплошной, а трехслойной. Под внешней кремниевой оболочкой находится тонкий электропроводный слой, а внутри — термопластическая сердцевина. И вот на ней-то термоэлектрическим способом нанесены переменные импульсы очень высокой частоты. На каждом миллиметре находится около семи миллионов сигналов.
— Вот уже пять дней как наши сотрудники в Институте технической кибернетики занимаются этой тайной. Мы привлекли себе в помощь лингвистов, психологов, физиологов. Мы пытались расшифровать сигналы как азбуку или говор. Искали в них физические постоянные, данные менделеевской таблицы. Пытались найти математические величины, общие для всего космоса. Но до сих пор мы так и не нашли ничего. Вчера научный совет института пришел к единодушному выводу: мы не в состоянии расшифровать запись.
— Может быть… в сигналах вообще нет логического смысла? — неуверенно предположил я.
— Нет, — твердо возразил ученый. — Я уверен, что смысл в них есть, только они сложнее, чем писаный или произнесенный текст. По виду кривых на экранах осциллографов мне казалось, что я вижу запись мыслей. Да, именно… мыслей. Но расшифровать эту запись мы не в силах.
— Я читал протокол нашего совета, — задумчиво произнес академик. — И чем больше я в него вдумывался, тем больше мне казалось, что мы ошибаемся И в самой постановке проблемы. Мы ищем, что записано, а не зачем записано.
— Что вы хотите сказать? — спросил я.
— Я спрашиваю: какая была цель записи? Представьте себе, что вы посетили планету далекой звездной системы. Там еще нет разумных существ, с которыми вы могли бы общаться. Вы хотите оставить послание тем, которые придут позже и смогут его прочесть. Как вы поступите?
— Я бы нашел способ передачи своих мыслей, понятный для всякого разумного существа. И позаботился бы о том, чтобы моя запись сохранялась возможно дольше.
— Правильно! — воскликнул академик. — Второе условие налицо. Кремниевая изоляция может сохранять запись в течение миллионов лет. Значит, это доказывает, что запись адресована «читателям», которые должны появиться много позже. Посмотрим теперь, как выполняется первое условие. Способ передачи мысли? Согласитесь, что речь и письменность для такой цели не подходят: как средства выражения второй сигнальной системы они крайне условны, и их нужно отбросить.
— Может быть, фильм? — предложил я.
— Да, это было бы лучше. Но, к сожалению, это не фильм. Вернее, не запись световых изображений. Может быть, на этой нити записаны какие-то универсальные восприятия, но записаны каким-то другим образом.
— Который нам еще не понятен, — вставил второй ученый.
— Значит, мы нашли «волос Магомета» слишком рано, — усмехнулся академик. — Но поиски нужно продолжать. Мы проявили записанные на нити импульсы, но на этом наша роль исчерпывается.
— Что вы имеете в виду?. — спросил второй ученый.
— Ленинградский институт нейрокибернетики. Надеюсь, там найдут способ прочесть сигналы. Не исключено, что таинственные гости оставили запись своей мыслительной деятельности.
— Как! — поразился я. — Вы допускаете, что нить содержит непосредственную запись мыслей каких- то других существ?
— А что в этом невероятного? Согласитесь, что фиксирование токов мозга — это не только самый полный и непосредственный, но и самый универсальный способ передачи информации.
Когда я прибыл в Институт нейрокибернетики, работы уже значительно продвинулись. Исследования показали, что на нитке записаны именно излучения мозга. Чтобы прочесть запись, нужно было переделать некоторые приборы и аппаратуру.
Задача состояла в следующем. Термоэлектронная запись, превращенная в электромагнитные импульсы, усиливалась и переводилась в омега-лучи (так называются колебания, излучаемые мозгом при мышлении). Омега-генератор нужно было соответствующим образом укрепить на голове у какого-нибудь человека. В случае, если все наши предположения правильны, этот человек испытает все переживания того, чьи сигналы записаны. Опыт предложили проделать на мне самом. Я согласился.
Меня усадили в кресло, закрепили так, что я не мог шевельнуться, надели мне на голову шлем омега-излучателя. Я ощутил холодное прикосновение металлических электродов, и мне показалось, что мою голову обвили щупальца какого-то морского чудовища.
— Не волнуйтесь! Успокойтесь! — раздался незнакомый мне голос. — Мы только пробуем предварительную настройку.
Напряженное ожидание продолжалось несколько минут. Я ничего не чувствовал. Может быть, все это было ошибкой?
Вдруг меня ослепила яркая молния.
— Видите ли вы что-нибудь? — спросил чей-то голос.
— Яркий свет, — ответил я. — Но он погас. Больше я ничего не вижу.
— А теперь? — спросил тот же голос. — Говорите, сообщайте обо всех своих ощущениях, обо всех чувствах и мыслях.
И вдруг я увидел уличку с маленькими домиками, уличку в своем родном городе. Навстречу мне идет тот самый Страшимир Лозев, который принес мне «волос Магомета», но это маленький мальчик, ученик гимназии. Я видел его собственными глазами, видел залитые солнцем камни старой мостовой и в то же время осознавал, что это галлюцинация.
— Что означает это воспоминание моего детства? Разве оно тоже записано на нити?
— Нет, мы только пробуем настройку, — ответил голос.
Исследования продолжались целый час. Я испытал множество ощущений: слышал голоса, музыку, уличный шум; видел давно забытые картины, ощущал холод и зной; чувствовал, что поднимаюсь по лестнице, — чувствовал настолько ясно, что должен был смотреть на свои ноги, чтобы убедиться в их неподвижности.
Вторая часть опытов началась с того, что меня укололи в руку иглой. Однако ко мне никто не приближался: это была запись ощущений одного из сотрудников института. Потом директор института сказал неизвестно почему:
— Плазма — это вещество в сильно ионизированном состоянии.
— Вы ничего не чувствуете? — спросил главный оператор.
— Я только слышал, что Николай Кириллович сказал: «Плазма — это вещество в сильно ионизированном состоянии», но какое это имеет отношение к опыту?
— Имеет, имеет! — весело воскликнул директор. — Вы думаете, что я произнес эту фразу сейчас, а она записана вчера. Я сказал ее товарищу Коновалову, запись мыслей которого вам сейчас передают.
Но «настоящий» опыт был проведен только через Три дня. Все началось как обычно: врачи, кресло, шлем. Светились экраны, трепетали стрелки измерителей, мигали контрольные лампочки. А я ждал…
Но тут мне придется прервать свой рассказ и заменить его выдержкой из официального протокола:
«Испытуемый чувствует себя хорошо, спокоен. В 9.21 к омега-генератору подключена запись с точки, обозначенной через ламбда-0733. Все технические показатели соответствуют стандартам, описанным в схеме Г.
Испытуемый молчит, на вопросы не отвечает. Пульс медленно ускоряется и на 4-й минуте достигает максимума — 98 ударов. Кровяное давление слегка понижено, дыхание ускоренное, поверхностное.
Температура тела колеблется вокруг нормальной в среднем на 0,1° в минуту. Тонус мускулатуры резко повышен. Зрачки не реагируют на свет. Кожная чувствительность сильно снижена. В конце опыта
