— Ты знаешь, чего я боюсь? — не выдержав, спросила Олла.
— Да. Ты боишься, что после операции он перестанет тебя любить.
— Или я его… Вдруг он станет совершенно другим человеком?..
Снег под ногами совершенно растаял, и мы увидели кусок сырой земли и на ней зеленую прошлогоднюю траву.
— Скоро здесь будет тепло, как летом, — пробормотал я.
— Это ужасно… Это страшно… Знаешь, мне стыдно, что я… что я не хочу, чтобы Корио…
— Я понимаю, Олла. Но может быть, ты себя так чувствуешь по тем же причинам, по каким люди не могут стать гениальными?
— А я не могу себе представить, как я могу чувствовать себя иначе.
— Ты же слышала, Фавранов говорит, что таких чувств просто не должно быть, что их можно и нужно ликвидировать.
— Я не знаю, хорошо ли это. Я бы ни за что не согласилась стать другой. О, это, наверное, страшнее, чем умереть совсем.
Если стать другим только чуть-чуть, то это ничего. Что я мог ей ответить? «Стать совершенно другим» — это просто не укладывалось в моей голове.
— Конечно, это подвиг, — после долгих раздумий, сказал я. — Подвиг, требующий не меньшего мужества и отваги, чем первый полет на аэроплане, чем первое путешествие в космос. Всегда кто-то первый, самый мужественный, должен для людей что-то совершить и своим примером увлечь других.
— И все же в этом есть что-то противоестественное, — прошептала Олла. — Ив воздухе и в космосе человек остается самим собой. Здесь он никуда не девается, никуда не улетает, а становится другим.
— Но, Олла, скажи, что плохого в том, что наука разработала рациональные способы перестройки человеческой психики?
Не знаю, для кого больше я затеял этот спор: для себя или для Оллы. Я сам тоже хотел постигнуть этическую глубину проблемы, о которой говорил доктор Майнеров.
— Такие свойства человека, как его ум, характер, его чувства, интуиция, составляют сущность его личности, его «я». Лиши его искусственно одного из характерных только для него элементов, и он станет другим. Я глубоко убеждена, что такое искусственное вмешательство в самую сущность человеческого неправомерно и неэтично.
— Даже если это необходимо для решения жизненно важной задачи, если это делается во имя всего человечества?
— Даже, — твердо сказала Олла.
— А как же тогда следует судить о людях, которые для спасения своих товарищей жертвуют своей жизнью? Помнишь, в истории войн рассказывается о легендарном герое Александре Матросове, который своим телом закрыл вражеский пулемет и спас жизнь нескольких сот человек?
— Он умер, оставаясь Александром Матросовым. А Корио будет жить, перестав быть Корио.
— Он станет для людей более ценным и полезным, чем Корио сейчас.
— Но он будет другим, понимаешь, совершенно другим, чужим…
— Сейчас нет чужих людей, — сказал я. — Все люди — товарищи и друзья.
— Он может стать чужим для меня!
Я обнял Оллу и хотел ей сказать что-то, хотел успокоить, но к нам подошел Корио.
Он был очень взволнован.
— Ну что? — спросил я.
— Решено. Я первый.
Я, Олла и Корио, не торопясь, шли к Институту структурной нейрокибернетики. Время еще было, и мы выбрали не самый короткий путь, а пошли вдоль набережной Москвы-реки и далее через парк. Лед на реке растрескался, под мостами, у быков, образовались лужи воды. На небе не было ни облачка, и солнце светило, как в теплый майский день.
— Эти счастливые молодые мамаши с колясками и не подозревают, как плохо, что солнце такое яркое, — задумчиво произнес мой друг.
— Ты вот сейчас идешь на операцию, которая должна сделать из тебя необыкновенно умного человека, Корио, — спросил я. — Любопытно, сейчас, в данный момент, у тебя есть какие-нибудь идеи насчет того, чтобы остановить надвигающуюся катастрофу?
— Конечно, есть, — ответил он. — Но все они какие-то неуклюжие и, я бы сказал, неумные. Понимаешь, они, эти идеи, все построены на основе того, что науке сейчас хороши известно. И если их начать реализовать, то для этого не хватит ни людских, ни материальных ресурсов Земли. Необходимо что- то принципиально новое! Решение проблемы нужно искать в каком-то совершенно новом ключе.
— И ты думаешь, что после операции ты будешь знать, где нужно искать решение проблемы? — с горечью спросила Олла.
— Не знаю, дорогая. Доктор Фавранов говорит, что, может быть, я буду знать.
Олла остановилась у парапета набережной и, не глядя на нас, с грустью заговорила:
— Доктор Фавранов… доктор Фавранов… А откуда он знает, что имеет смысл ставить такой жестокий эксперимент? Стать другим человеком!..
— Перестань, Олла. Рассуждать так очень эгоистично. Кроме того, еще совершенно неясно, действительно ли Корио будет другим, то есть действительно ли…
Я хотел сказать что-то, но Корио меня перебил, заметив:
— Я не верю, что после разрыва каких-то неверных связей в мозгу чувства человека, его миросозерцание, его личность изменятся существенным образом.
В парке снег совсем растаял, и над обнаженными клумбами поднимался теплый пар. Здесь по- настоящему пахло весной, пели птицы, со всех сторон слышались детские голоса. Корио остановился.
— И даже если бы пришлось при этом пожертвовать самыми дорогими чувствами, разве человек, любящий других людей, не сделал бы этого?
А вот и колоннада у центрального входа в институт. Мы в нерешительности остановились. Я отвернулся, увидев, как Корио и Олла посмотрели друг на друга. Меня охватили странные чувства. Операция над моим другом произойдет через пять часов. Через пять часов его введут в необычную «операционную» — зал с большим количеством измерительных и контрольных приборов и с замечательным инструментом профессора Фавранова — «ультразвуковой иглой», которая безболезненно разрывает тончайшие волокна нервной ткани на любой глубине, в любом месте.
Нервные ткани, нервные волокна… Это в их сложном и запутанном лабиринте заключены вся разумная сущность человека, его внутренний мир, его взгляды, его восприятия, его анализы, его чувства и настроения. В глубину человеческого мозга свет никогда не проникает, и тем не менее мы видим свет. Там мертвая тишина, а мы слышим сложную гамму звуков. Сложный термостат человеческого организма поддерживает температуру в строгих пределах, а мы чувствуем жару и холод, хотя наша собственная температура при этом неизменна.
Только в последние пятьдесят лет мозг стал постигать самого себя, стал анализировать свою собственную работу, начал придирчиво изучать свои собственные функции, находя в них сильные и слабые стороны. Мозг начал критиковать себя! Он начинает восставать против своего собственного несовершенства, он начинает разрабатывать методы, как себя улучшить! Он пришел к выводу о необходимости освободить себя от пут, от бремени ненужных структур, которые возникли в процессе эволюции. Он нашел методы и средства, как это сделать. Он приказывает самому себе сделать это во что бы то ни стало!
И кто знает, может быть, в удивительном процессе самопознания и лежит главнее направление самосовершенствования человеческого мозга? Может быть, раскрепощение человеческой гениальности, прыжок в совершенно новое качественное состояние как раз лежит через процесс объективного самоанализа мозга, самоизучения, которое позволяет ликвидировать слабости и усилить силу?
— Войдемте туда вместе, — вдруг сказал Корио. Он был немного бледен и взволнован.
Олла старалась ни на кого из нас не смотреть. Мы поднялись к двери и вошли в холл института.
У широкой лестницы стояла группа людей в белых халатах во главе с доктором Фаврановым.
