Язык кухарки омертвел, потому она не выговаривала буквы «ж» и «щ». Однако, ее дружелюбная аура от этого совершенно не страдала.
– По-моему, – смеялась Сульма, повторяясь уже в который раз, – вы бабник, дорогой Ходша! А я ненавишу бабников!
– Совсем нет, – я горячо отказывался принимать реальность. – Однолюб и поэт. Никакой не бабник!
– Ничего, мне давненько не попадались такие неотразимые господа. Вы не тот детектив, что был до вас. Тот мужлан сидел здесь, вот на этом самом месте, насупившись и изобрашая из себя большую шишку. Хоть и не бабник, но ушасно противный тип. А вы – другой. Приятный собеседник, льстец и хитрый искуситель шенских сердец.
Я старательно краснел и пожимал плечами. Повезло же так – познакомиться с кулинаром- психологом.
– Пока найдем для вас самую большую тарелку, глубокоувашаемый Ходша, не хотите ли продекламировать какой-нибудь из ваших стихов? Вы ведь «ценитель и созидатель поэзии», по вашим словам. Шду стихи, иначе не покормлю!
Наблюдая за сноровкой, с какой Сульма передвигалась между плит и чанов, я старательно рылся в памяти. Последнее время поэтический дар не слишком меня баловал. Но если я не хотел остаться голодным – приходилось изворачиваться.
– Ну, предположим…
– Аха-ха-ха! – личоборотень, даром, что сотни лет назад умершая, всплеснула руками, схватилась за передник и зашлась заразительным хохотом. – Вы действительно бабник.
– С чего вы взяли? – я жрал обеими руками, не поленившись, впрочем, воспользоваться столовыми приборами. Меня окружила теплая атмосфера кастрюлек, дымящихся блюд, противней, супниц и доверху наполненных тарелок. Восхитительно!
– А кто еше способен за пару минут слошить такой чаруюший стих для шеншины? Это ведь не заготовка?
– Нет, конечно. Уж очень хотелось набить желудок поплотнее.
– Еше и честный! – кухарка опустилась рядом со мной на стул. Она уперла сжатый кулачок в острый подбородок и весело посмотрела на меня. – Далеко пойдете.
– Иду, пока ноги несут.
– И за словом в карман не полезете.
– Скажите, вы случайно не работаете на полставки свахой?
– Аха-ха-ха! – высохшее лицо, покрытое морщинами и парочкой выеденных могильными червями отверстий, приблизилось к моему. – Работаю!
– И не сомневался. Чей заказ выполняете сейчас?
– Опять стихи? Аха-ха! Присматриваю за госпошами Натоли и Олиель. Слышала, вы уше познакомились с ними?
Следовательно, несмотря на заверения, что не интересуется слухами, дворецкий все же трепал языком.
Я притворился каменным изваянием и постарался своим отношением не испортить сестричкам репутацию.
– Очень милые девушки, целомудренные и сдержанные в суждениях.
– Они-то? – деланно ужаснулась Сульма. – Да эти девочки мушиков на завтрак шрут.
Да уж. Припомнить только страстную ночь. Мне тогда казалось, что меня действительно пережевали и выплюнули. Сестры бель-ал Сепио – ненасытные дрянные девицы.
– Очень благодетельные и очень милые, – повторил я, абсолютно себе не веря.
– И кто вам больше понравился? – вкрадчиво поинтересовалась кухарка, пристально посматривая пустыми глазницами.
Вид ее затылка изнутри, проглядывающего через «глаза» черепа, не очень сопутствовал размышлениям.
– Они одинаково добры… – пробормотал я. Сознание хихикнуло и скрестило руки на груди.
– Так-так, – задумчиво произнесла стряпуха. – Все мушики западали на моих девочек, за одним исключением… – Она вздохнула, словно ей была неприятна мысль о загадочном неприступном мужчине. – Что ш, не вы первый, и уш точно не вы – последний. Вторым исключением не стали. Значит, вы тоше попали под воздействие их девичьих чар.
Она не спрашивала, она констатировала факт.
Я промолчал. Эта женщина читала меня как развернутый свиток. Пришел черед отвоевывать инициативу, пока меня окончательно не заболтали и не женили на одной или, что предпочтительно, на обеих девицах.
– Не возражаете, если я задам несколько вопросов?
– Спрашивайте, а я пока помешаю бульон.
– Не откажусь от дополнительной кружечки, о великая и несравненная повариха.
– Ладно, льстец. Вы свое получите.
– Для начала поведайте: кто тот невероятный мужчина, не поддавшийся чарующей красоте сестриц бель-ал Сепио? Горю желанием с ним познакомиться.
– Не выйдет, – личоборотень неопределенно махнула рукой. – Торли уше в могиле.
– Торли? Возлюбленный Олиель?
Кухарка невозмутимо погрузила длинную ложку в ближайший чан и стала ею хорошенько загребать. Со стороны это выглядело, будто Сульма плывет по бурному течению на хлипкой лодке и яростно отбивается от высоких волн.
– Он самый. Даше не знаю, чего моя Оли нашла в этом типе? Когда я расспрашивала его об их отношениях, он бросил всего пару слов. Точно считал ее не возлюбленной, а предметом мебели! Этот уродец явно не любил мою Олиель!
