вторая – «Каковы обязанности и привилегии детей?». И если семейная жизнь в еврейской среде постоянно укреплялась, а среди окружающих соседей семейные узы слабели, то лишь потому, что Элиезер, немецкий еврей, подробно, во всех деталях изложил законы, касающиеся этой материи: «Никакие аспекты сексуальных отношений между мужем и женой не могут быть предметом обсуждения, но мы выяснили, что есть четыре вещи, сделать которые муж не должен просить у жены, и три, которые жена не должна просить у мужа». И простым языком он изложил, в чем суть этих семи ограничений. Кроме того, он привел краткое и очень убедительное возражение против многоженства: «Тора и Талмуд согласны, что мужчина может иметь больше чем одну жену, но закон гласит, что, если у мужчины три жены, каждая имеет право по очереди проводить с ним одну ночь, и если муж начинает оказывать предпочтение, сексуальное или эмоциональное, одной из них за счет двух других, то обиженная имеет право пожаловаться, что к ней относятся с небрежением, и если он не в состоянии служить каждой по очереди и как полагается, что мало кто из мужчин может делать, то пусть у него будет только одна жена».
Мир узнал об этом золотом веке Цфата, когда Заки учил любви, Абулафиа мистицизму, а бар Цадок закону при помощи случайного путешественника. В 1549 году испанский еврей, который перебрался в Португалию, а потом и в Амстердам, в предвидении испанско-голландской войны, которая могла разорить его новую родину, пришел к выводу, что сейчас самое подходящее время посетить Эрец Израиль, и после двух лет опасных скитаний он добрался до Иерусалима, где многие говорили ему о Цфате как о подлинной жемчужине Израиля. И зимой 1551 года он двинулся на север к Табарии, а оттуда, перевалив горную гряду, оказался в Цфате. Дон Мигуэль из Амстердама был внимательным путешественником, всецело преданным догмам иудаизма, и его записи в путевом журнале, пусть порой и наивные, сохранили свою познавательность:
«Я давно слышал, что великие раввины Цфата зарабатывают себе на жизнь, каждый на своей манер занимаясь поучениями, но я не был готов к тому, что Абулафиа Мистик ежедневно принимает больных или что Заки Добрый чинит обувь. Один святой человек из Португалии, бесконечно уважаемый своими соотечественниками, чистит камины, а поэт, написавший «Леха Доди», что поют во всех частях света, зарабатывает на жизнь продажей фуража для караванов, что доставляют товары из Акки.
Работают и их жены. Предполагается, что дома они убирают, стирают, готовят и смотрят за детьми. Но многие ходят и на фабрику ребе Йом Това бен Гаддиеля ха-Ашкеназ, где сучат нитки и ткут. Другие работают на полях у крестьян, но всем, кто трудится, платят турецкими монетами, на которых, к моему отвращению, прославляется Аллах, а не Бог Моисея, Господь наш.
Если меня спросят, в чем слава Цфата, я скажу, что это дети. Те, кто помнят бледнолицых молодых людей в еврейских кварталах Европы, удивились бы, увидев детей Цфата. Я видел, как во время недавнего снегопада они, раскрасневшись, кувыркались в сугробах, а теперь, когда пришло лето, они, с загорелыми физиономиями, играют с арабскими детьми. Они шумные. Они поют песни, которые пришли сюда со всех концов Европы, но лет в десять или одиннадцать девочки становятся старательными помощницами по хозяйству, а мальчики начинают изучать Талмуд. Да, я вижу, что евреи из Германии или Португалии могут производить на свет таких детей.
Счастлив сообщить, что и повседневная жизнь в Цфате руководствуется заповедями, что дал нам Моисей, Учитель наш, после того как получил скрижали с десятью заповедями: «И слова эти, что наказал я тебе в сей день, пусть будут в сердце твоем: и ты будешь прилежно внушать их своим детям; будешь говорить с ними и когда прогуливаешься, и когда пребываешь в доме своем, и когда ложишься, и когда встаешь. И да будет знак их на руке твоей и меж глаз твоих. И напишешь ты его на столпах дома своего и на воротах его». Это предупреждение соблюдается всеми евреями Цфата, ибо Тора постоянно присутствует в сердцах таких великих раввинов, как Заки и Абулафиа. Я выяснил, что она же руководит поведением такого делового человека, как ребе Йом Тов. Даже дети учат законы, ибо слово Божье обсуждается в любом доме, который я посещал. Если я встречал на улице ребе Заки, то он цитировал Тору. Каждое утро мы встречаем молитвой и ею же провожаем вечер, и я бы хотел, чтобы евреи Амстердама вели себя точно так же. Кроме того, я с удовольствием сообщаю, что, когда человек молится, он приматывает кожаными ремнями филактерии, один на левую руку, а другой на лоб. И в каждом еврейском доме Цфата я видел на правом косяке маленький металлический футлярчик, в котором покоится великий закон всех евреев: «Слушай, о Израиль, Господь Бог наш, Бог един». Как радостно и приятно жить рядом с законом, каждый раз вспоминая о нем – и когда входишь в дом, и когда выходишь.
Как и большинство путников, которые посещают Цфат, когда я, запыленный и замерзший после дороги, оказался в городе, меня сразу же отвели в сапожную мастерскую ребе Заки. У него три дочери, но все они вышли замуж, и теперь он с удовольствием принимает странников. Его добрая жена Рашель время от времени разражается жалобами, но ни он, ни его гости не обращают на них внимания. Пребывание в доме этого простого человека можно сравнить лишь с общением с мудрецом древних времен, и неделя рядом с ним сложились в цепь памятных дней, каждый из которых имел свое особое значение.
Каждый день в течение года за полчаса до рассвета по улице проходит посланец из синагоги и стучится в нашу дверь, тихо напоминая. «Вставайте, ребе, и встречайте рассвет». Заки встает, берет свечу и для меня и в темноте присоединяется к другим мужчинам, которые направляются в синагогу. Там в окружении горящих свечей происходит короткая радостная церемония, которой каждый день, кроме воскресенья, приветствуется наступление нового дня.
– О Господь наш! – восклицает Заки во время этой рассветной службы. – Мы, люди Цфата, приносим Тебе свою преданность!
Вторник и среду ребе Заки целиком отдает неустанной работе – он делает обувь. Но в понедельник и в четверг он готовится к религиозным службам. Он так истово постится в эти дни, до самого заката не притрагиваясь ни к пище, ни к воде, что я лишь удивляюсь, почему он такой толстый. Порой он проводит добрую часть четверга в синагоге, или читая, или возглавляя молитвенное собрание своих евреев. Понедельник, кроме того, считается рыночным днем, что соблюдается со времен Эзры, и Заки с удовольствием прогуливается между рядами, здороваясь с друзьями.
Но пятница для ребе Заки – это памятный день, сложный и насыщенный скрытыми смыслами, которые мы, евреи, так любим. Во многих смыслах его можно считать самым лучшим днем недели, лучше даже дня Шаббата с его особой ответственностью. В пятницу ребе Заки, проснувшись, лежит в темноте, дожидаясь звука шагов и стука в дверь, и говорит себе: «Какая радость! Еще одна пятница!» Он заходит ко мне в комнату, целует меня и произносит с таким воодушевлением, что от его дыхания колеблются язычки свечей: «Пробудись, дон Мигуэль! Пятница!» Затем он берет меня в синагогу, где поет громким голосом, а потом, стоя у дверей и переводя дыхание, говорит: «То же солнце. Тот же ветер. А день все равно другой». Утро он проводит, стараясь завершить дела недели, и каждый раз посещает одну из иешив, где по традиции каждую пятницу великие учителя подводят итоги недельной дискуссии или же излагают основные догматы иудаизма.
В этом повествовании я рассказываю о ребе Заки. Возможно, вам доводилось слышать и о докторе Абулафиа, и о бар Цадоке, но вы поймете, почему я рассказываю о времяпровождении Заки в пятницу днем до приема пищи. Покинув синагогу, он направляется в свою сапожную мастерскую и изучает содержимое коробки, где он держит деньги, заработанные починкой обуви.
– На этой неделе, дон Мигуэль, – говорит он мне, – мы можем потратить несколько больше, – и берет из коробки половину своего заработка. Спрятав деньги под своим длинным сюртуком, он отправляется прогуливаться по узким улочкам и, как только встречает бедняка или вдову, которой нечем отметить Шаббат, останавливается и начинает расспрашивать их о жизни и в ходе разговора незаметно опускает им в карман несколько монет. А когда встреча кончается, он всегда говорит:
– Шмуэль, ты человек, который с достоинством переносит свои неприятности. Ты должен знать Бога лучше, чем я. Дай мне в эту счастливую пятницу свое благословение, – и заставляет человека чувствовать, что именно он оказывает ребе одолжение. Так он расстается со своими деньгами.
Покончив с благотворительностью, направляется к себе, где Рашель уже убрала дом и занимается стряпней на кухне, где одновременно кипят все ее кастрюли. Заки аккуратно снимает новую одежду, от чулок до длинного сюртука, и идет в ритуальную баню, где моется в ожидании того, что будет впереди. Его утренняя трапеза в пятницу, как всегда, скудная, и он с нетерпением ждет наступления урочного часа, но к середине дня и на него, и на город снисходит благословение, и он накидывает красивый талес, молитвенную шаль с черными полосами и кисточками в узелках, оставляет дом и спокойно идет к краю города. Минуя его,
