Однако – надо отдать должное – самообладание не покинуло «потрошителя», и он, ловко кувыркнувшись, подобрал тесак левой рукой. Но деревянная рукоять плохо лежала в скользкой ладони, да и поздновато было переучиваться на левшу. Зато стойка теперь приобрела верную конфигурацию – вооруженная рука, согнутая в локте, возле туловища, невооруженная, тоже чуть согнувшись, выставлена вперед. Ну, может же, когда захочет!
Перехватив свое нехитрое оружие покрепче, мой «ученик» начал отступать к брошенному обрезу. Видимо, идея с дуэлью на холодняке больше не казалась ему удачной. Но мне она очень даже нравилась. Не часто удается сойтись вот так – нож на нож. Больше все со спины, втихаря. А поразмяться иногда хочется.
Дабы не завершать разминку раньше времени, я стал теснить с каждой секундой грустнеющего дуэлянта прочь от ружья. Тот нехотя отступал, уже без всякого зазрения косясь то на обрез, то на винтовку. Рана на голове оказалась глубокой и здорово кровоточила. Ноги моего визави уже начинали заплетаться. Нужно было поспешать, еще немного, и он бы отключился без посторонней помощи.
– Эй, – неожиданно выдохнул отступающий, продолжая защищаться выставленной вперед четырехпалой клешней, – послушай меня. Ты победил. Ладно? Твоя взяла. Не надо больше. Хорошо? Какой тебе с этого прок? У меня и взять-то нечего. Ну? Что тебе нужно? Куртку хочешь? – он потянулся свободной рукой к пуговицам. – Я сниму, – голос вдруг стал писклявым, будто слова застревали в горле. – Сниму, если хочешь. И сапоги, – щедрый малый неуклюже поддел носком правого говнодава каблук левого, едва не упав при этом. – Бери. И второй бери. Ну? Что ты молчишь?! – сорвался он на визг. – Что тебе, блядь, от меня надо?! – На подбородке повисла слетевшая с дрожащих губ слюна. – Перестань идти за мной! Хватит! Хватит. Пожалуйста. Хватит…
Ну, как всегда. Вот уже и слезу пустил. Ножик в руке ходуном ходит. Сейчас либо зашвырнет его куда подальше и рыданиями разразится, либо бросится в атаку, как полоумный.
Подтверждая мою гипотезу, страдалец издал нечто похожее на сдавленный слезами рев и метнулся вперед.
Я сделал шаг в сторону, провалил сопливого берсеркера и, загнав клинок ему в промежность, как следует резанул.
Несчастный тут же сменил рев на завывание и упал ничком, согнувшись в пояснице. Было видно, как под стремительно набухающими кровью штанами вниз по бедру ползет небольшой комок.
– Ты все равно не умел ими пользоваться.
Добивать подранка я не стал. Он и сам подох без задержек. Кинжал – хоть и не бритва, но мякоть режет глубоко. А бедренная артерия – дело такое, много времени не дает.
Я быстренько обшмонал трупы на предмет необременительных ценностей и, разжившись шестью монетами, вернулся к Востоку. Скотина стояла там, где ее оставили, мирно поглощала остатки овса и плевать хотела на суетную человечью возню со стрельбой и поножовщиной.
Спустя десять минут мы с верным скакуном уже подъехали к КПП на противоположной стороне.
КПП, надо сказать, основательный – две коробки из кирпича и шлакоблоков по разным углам моста, обложенные мешками, узкие прорези-бойницы, на крышах гнезда из тех же мешков, прожектора, пулеметы, промеж коробок шлагбаум, перед ним, метров за пятьдесят, шипованная лента раскатана. С кондачка не проскочишь.
Чинно отстукивая копытами по бетону, мы с Востоком подошли метров на двадцать, пока один из дежурных не дал команду остановиться.
– Кто такой? – осведомился он в поднесенный к губам рупор.
– Я проездом. Планирую отдохнуть денек в вашем чудесном городе и дальше двину.
Орать на холодном, насыщенном речной влагой воздухе – не самое приятное занятие. Им бы второй, гостевой рупор завести не помешало.
– Проездом? И куда же? – продолжил любопытствовать мой собеседник.
– В Лакинск. Слушай, дружище, может, я подойду, да поговорим, как люди? Неохота глотку драть.
– Стой, где стоишь! – напрягся вдруг оратор. – Зачем тебе в Лакинск?
– Дела у меня там. А что такое?
– Какие дела?
– С другом хочу повидаться.
– Что за друг? Где живет?
– Да в чем, собственно, проблема?
– Отвечать на вопрос!
Смотрящие до того в облачное небо стволы «ПКМ» один за другим нацелились на меня.
– Ладно-ладно, раз вам так интересно, скажу – дружбана моего звать Игнатом. Игнат Ефремов. Довольны? Живет он в двухэтажке рядом с Реммехом, в той, что торцом к шоссе, вдоль дороги через Васильевку на Курилово стоит. Ну, не знаю я, как еще объяснить.
Мой дознаватель обернулся к одному из своих подручных и получил утвердительный кивок.
Никакого Игната Ефремова я, конечно, не знал, но в Лакинск мне наведываться доводилось. И сейчас я был очень благодарен матушке-природе за дарованную память на названия встречающихся по пути деревушек и городских достопримечательностей. Подручный, видимо, тоже не имел чести знать поименно всех жителей городка, но на местности ориентировался и легенду мою подтвердил.
– Давно там был последний раз?
– Уж лет пять как.
Дежурный заметно успокоился, опустил рупор и махнул мне рукой: «Канай сюда».
– С тебя пять монет за пользование мостом, – сообщил он, когда я подошел к шлагбауму, и вытащил из большого кожаного подсумка регистрационный журнал. – Если нет серебра, возьмем «пятерками» по общему курсу.
– Серебро есть, – отсчитал я семь кругляшков вместо пяти. – Из-за чего такие меры предосторожности, если не секрет?
– Поставь имя, дату, час и распишись, – ткнул дежурный пальцем поочередно в четыре графы. – А меры… Уже три дня, как с Лакинском связь пропала. Посылали нарочного – не вернулся. Видно, беда там случилась. А раз в Лакинске беда, стало быть, и до нас скоро доберется.
– На что подозрения? – поинтересовался я, возвращая карандаш.
– Есть надежда, что дело в банде, – ответил дежурный, состроив полную сомнений мину. – Хотя у нас достаточно крупных, чтобы Лакинск захватить, отродясь не водилось. Может, объединились. А может, и пришлая, с запада. Я слыхал, там такое творится, что не приведи господи.
– Надежда, значит?
– Да. Так спокойнее, – он поморщился и заговорил тише: – Нам об этом распространяться запретили во избежание паники, но уже весь город слухами полон и без нас. Говорят, что в Лакинске эпидемия.
– Вот оно что. Тиф?
– Кабы так, – прошептал дежурный еле слышно. – Чертова копоть.
Этого еще не хватало.
Чертова копоть, или невская чума, согласно расхожему мнению, зародилась на руинах Питера, из-за чего и получила свое второе название. А первым названием эта зараза была обязана симптомам. Начиналось все с того, что инфицированные замечали у себя на коже небольшие черные пятна. Выглядели они будто следы от чадящей лучины – неравномерно темные, неправильной, обычно слегка вытянутой формы, без уплотнений и припухлостей, с размытыми границами. Первые один-два дня эти странные пятна больного никак не беспокоили, самочувствие оставалось нормальным. Но потом вдруг все резко менялось – начинался жар, кожу покрывали все новые и новые высыпания, старые взбухали гнойными нарывами, изъязвлялись, появлялась ломота в суставах, а позже и в костях, зубы расшатывались и выпадали, волосы отрывались прядями, зачастую вместе с кусками кожи, приходила тошнота, кровавая рвота, суставы разрушались, человек гнил заживо, теряя пальцы, губы, уши, нос, гениталии… Смерть наступала обычно в результате обширных внутренних кровоизлияний. И все это в течение двух-трех недель.
Одни говорили, будто причина в мутировавшей проказе или что-то типа того, другие кивали на бактериологическое оружие, боевые штаммы сибирской язвы, чумы, оспы, туляремии. Лет восемь назад эта дрянь выкосила уйму народа от Вологды до Ярославля, подошла вплотную к Иваново. Но обошлось. Очаги
