может идти о том, что у человека «корни в Токио», что город Токио его «породил и воспитал».
Однако сегодняшний Токио — не то место, где можно глубоко пустить корни: почва здесь истощена, дожди не идут, и никакой мотыгой не взрыхлить это одичавшее поле.
Здесь есть только то, что может предложить любой большой город.
Это как автомобиль. Каким бы роскошным он ни был, какие бы прекрасные ни были у него технические данные, человек не может всегда жить в машине. В машину садятся лишь иногда, пользуются ею ради удобства, иногда оставляют механикам, чтобы подрегулировали, иногда моют, а когда срок службы подходит к концу или когда машина надоедает — покупают новую. Такая уж это вещь — автомобиль.
Вот и Токио тоже: многие люди пользуются им, поскольку едва ли найдётся другой «автомобиль» с такими же техническими возможностями, да и модель уж очень оригинальная. Но, по сути, этот город вроде машины, которая в свой срок подлежит замене.
Человек не может пустить корни в машине, которую когда-нибудь поменяют на новую. Машину никто не назовёт родиной.
Вот потому все те, кто сейчас живёт в Токио, подобны траве перекати-поле, и большинству из них опору в жизни даёт память о родовых гнёздах отца с матерью или дедов и бабок. Только ослабели узы, привязывающие людей к их далёким корням, и давным-давно, устав, охрипли зовущие их домой голоса. Потому-то так много вокруг перекати-поля. Хомма и сам был таким, во всяком случае, так он думал.
Наверное, в этом причина. Причина того, что Хомме, который по работе без конца разговаривает о разными людьми, населяющими Токио, всякий раз становится одиноко, если в говоре, интонации, словечках собеседника вдруг отчётливо послышится, откуда человек родом, где его корни. Так или примерно так чувствует себя ребёнок, который заигрался с товарищами дотемна, и вот уже зовут домой одного-другого, только его самого никто не зовёт.
На часах половина девятого. Когда Хомма открыл дверь в бар «Лахаина», то в приветствиях юной девушки, которая вышла ему навстречу, уловил говорок выходцев из города Хаката на Кюсю. Точно, вот ещё одно место с большой силой притяжения. Не отпускает тех, кто там родился.
«Интересно, когда Сёко Сэкинэ здесь работала, она рассказывала что-нибудь о своей родине, о городке Уцуномия?» — подумал вдруг Хомма.
— Простите, если я ошибаюсь, но вы ведь из полиции, «гражданин начальник»? — Здешняя «мама» тоже вышла к гостю и уже на пятой минуте беседы задала ему этот вопрос.
— Отличная реакция! — рассмеялся Хомма. — А как догадались?
Женщина пожала обнажённым плечом. Платье её держалось на одной бретельке, поэтому на виду было не только округлое правое плечо, но и половина ключицы. В вырезе платья, у основания шеи, виднелась маленькая родинка — может быть, накладная?
В длинном помещении площадью около десяти цубо[7] помещались подковообразная стойка и два отгороженных друг от друга ширмой столика. Оформлен зал был очень скромно, только на стене красовалось фото, увеличенное до размеров плаката. Это была фотография гигантского дерева.
В заведении один официант (вероятно, парень подрабатывает) и две молоденькие хостессы — они тоже, скорее всего, «на почасовой оплате». Одна — та самая девушка с акцентом жительницы города Хаката, другая — её напарница, «старшая сестрица».
Хомма присел на крайний табурет у стойки, «мама» расположилась напротив него. Лицо бармена видно было лишь в профиль — забавно, но он чем-то походил на Исаку.
Хотя вывеска гласила, что это бар, заведение было тихое. В отличие от кафе «Бахус» здесь даже не потрудились поставить аппаратуру для караоке. Ни в дизайн помещения, ни в оборудование денег не вкладывали. Такое уж это было место. На противоположном краю стойки стояла большая ваза, и даже с цветами — словно с неба туда свалилась. При ближайшем рассмотрении цветы, как и следовало ожидать, оказались искусственными. В баре классом повыше цветы наверняка были бы живые.
Не похоже, что сюда ходит простой люд из окрестных кварталов, но и случайный прохожий в такое место едва ли заглянет. А вот какие-нибудь менеджеры или клерки средней руки вполне могут считать это заведение своим, как раз подходящим, чтобы тайно скоротать одинокий вечерок. Все четверо сегодняшних посетителей бара пришли сюда поодиночке.
Непритязательное местечко, где не бывает людно, — не потому ли оно и держится на плаву уже десять лет?
Стоило Хомме заикнуться, что он знавал одну женщину, которая когда-то здесь работала, как «мама» сразу его раскусила. Тут же осведомилась:
— И кто же у вас в розыске?
— Вы на мой вопрос не ответили — почему вы решили, что я из полиции? А вдруг мужчина просто вспомнил старую любовь и решил разыскать ту, которая когда-то здесь работала…
«Мама» в ответ рассмеялась:
— К нам сюда такие сентиментальные мужчины не заглядывают! А кроме того, связи наших девочек я держу под контролем, так что, если и вздумает какой-то по сторонний субъект задурить мне голову, ничего у него не выйдет.
— «Под контролем», говорите? — Хомма потёр висок. — Но уж сводничеством-то не занимаетесь, я надеюсь?
— Фу, гадость какая! Видно, что полицейский. — Она сделала такой жест, словно хотела смахнуть со стойки невидимую грязь. — Может, всё-таки удостоверение покажете?
— Так ведь гостей ваших напугаем.
— Верно, не стоит бросать тень на заведение… — «Мама» закусила перламутровую губку и задумалась. — А вы, вообще-то, откуда, не из тех, кто служит у ворот Сакурада?[8] Или, вот ещё, в Маруноути есть какое-то управление — может, вы оттуда?[9]
— Неужели к вам заходят выпить из Маруноути?
— А что, ведь им вольготнее, когда подальше от своих, верно? Конечно, они нам не говорят, где служат. Но мы-то видим.
— И как это вы умудряетесь догадаться?
— Вроде как по запаху. Да и взгляд у них цепкий. Я не про вас, конечно, говорю… — Она оперлась локтями о стойку и наклонилась к Хомме, испытующе заглядывая ему в лицо.
— Ну, спасибо на добром слове…
— Так, значит, вы из Сакурада?
— Угадали.
— Убийство? Я ведь поняла, что вы не из Маруноути, потому что тамошние не подделываются, как вы, под обычных посетителей.
— Верно, убийство.
Всё-таки он ещё не привык обходиться без удостоверения, только-только нащупывал ходы. Вот и сейчас — достал из внутреннего кармана и выложил на стойку визитную карточку, где значилось лишь имя. «Мама» взяла карточку двумя руками и принялась разглядывать:
— Значит, вы Хомма-сан? И почему к нам? Это имеет отношение к девушке, которая у нас работала?
Хомма уселся на своём стуле поудобнее:
— Помните ли вы Сёко Сэкинэ, которая работала здесь до марта месяца позапрошлого года?
«Мама» сначала уставилась на Хомму, а потом обернулась к бармену:
— Кикути-сан, вы слышали? Спрашивают про Сёко!
Хотя бармен стоял всё это время в стороне, наверняка слушал разговор очень внимательно. Не переставая перетирать стаканы, парень утвердительно кивнул:
— Да, слышал.
— Так вам это имя памятно? — продолжал расспросы Хомма.
— Это потому, что она вдруг бесследно исчезла, не попросив расчёта, даже зарплату не взяла.
