Кошки возвращаются, ведь теперь горожане их не едят. Переступая через ручейки полусвернувшейся крови, Каттер и ди Фаржа входят в огромный темный амбар, гулкий, словно церковь, полный дыма из топок соседних фабрик. Звеня случайно задетыми крюками для туш, они подходят к замаскированной двери, за которой оказывается маленький печатный станок.
В ту ночь они работают вместе: поворачивают рукоятки, следят за тем, чтобы не загустевали чернила. Несколько сотен копий готовы засветло.
БУЙНЫЙ БРОДЯГА Лунуарий 1806 года «Порядок царит в Нью-Кробюзоне!» Безмозглые лакеи. Ваш порядок выстроен на песке. Завтра Железный Совет тронется с места и, к вашему ужасу, загудит вместе с нами: «Мы жили, живы и будем жить!»
И вот между натянутых и разорванных проводов, опутывающих всю открытую местность, всю плоскую пригородную равнину, прошитую стальной ниткой рельсов, по тропинкам идем мы. Под луной между серых облаков или без нее, бессветной ночью собьемся в стаю и придем.
Придем туда. К Железному Совету. Мы придем к вечному поезду, ставшему воистину вечным, ибо навеки застыл он и его неподвижные колеса не завершили оборот. Он ждет. Демоны движения у его железных спиц ждут конца бесконечного мига.
Мы проходим мимо стражей на границе Нью-Кробюзона. Там, где под проволокой бежит ручеек или прорыта канава, мы проскальзываем по ней, если же ничего нет, мы осторожно режем проволоку или, подстелив тряпки, лезем через нее. По кромке истории мы идем туда, где время стало местом, где краткий миг занозой засел под кожей настоящего.
Мы идем неиссякаемым потоком, несмотря на все наказания. Старухи, юноши, мужчины, люди, какты, хепри, хотчи, водяные и переделанные — даже переделанные. Здесь, рядом с поездом, переделанные, проделавшие этот сложный и опасный путь, бывают вознаграждены: в нескольких ярдах от застывшего момента они становятся ровней всякому. Ну и конечно, ребятишки. Невоспитанные хулиганы, беспризорники, живущие, точно звери, на улицах Нью-Кробюзона, собираются в группы и сами приходят на эту странную площадку для игр. Мимо старых, заржавленных поездов, догнивающих на запасных путях ТЖТ, который строит новые планы и восстанавливает свою мощь, через изобилующие жуками пустоши, через мили и мили серой, засушливой земли, где нет ничего, кроме камней, сами серые, как камни, дети асфальта приходят к Железному Совету.
Вокруг поезда протоптана дорога. Подобраться к нему можно разными путями.
Вскарабкайся по каменистому склону, и у видишь застывший дым из паровозных труб. Встань на шпалы прямо перед паровозом и загляни ему в лицо. Медленно обойди поезд кругом — на это уйдет несколько минут. Коснуться его нельзя, но все пытаются. Время скользит вокруг него. Люди приходят. Его видят все. Железный Совет не стоит на месте, он несется вперед, он имманентен, а мы видим лишь один миг его существования. Обойдем состав кругом.
Из высокого раструба рвется черный дым, он еще сохраняет форму отверстия, через которое вышел, а ветер, запертый в одном мгновении с паровозом, подхватывает дым и сносит назад. Тесными маленькими кучками мы приближаемся к укрепленным впереди звериным рогам и клинкам воинов, которые ждут, встав плечом к плечу; мы смотрим на граждан Совета, застывших в крике.
Вот Толстоног — тот полинявший от старости здоровяк какт в окне кабины. Давным-давно он помог создать Совет. А теперь ведет его домой.
От одного члена Совета до другого проложены маршруты. Вот Брызгун, он так возбужденно кричал, что мелкие брызги слюны так и застыли вокруг его рта; это Лягушка, она как раз перескакивала с вагона на вагон, когда магия остановила ее на полпути; а это Стрелок, он только что выпустил пулю из своей винтовки, и та зависла в шести дюймах от ствола. Традиция предписывает остановиться и сунуть руку между неподвижной пулей и дулом ружья.
Иные из нас знали некоторых членов Совета лично. Одна женщина уже несколько раз приходила поговорить с одним и тем же человеком — ее отцом, который спешил к ней и застыл в истории. Есть и другие, кто навещает родственников.
Увитая плющом башня, подножие которой скрывают дым и рыжая пыль, скотовозы, оборудованные парами, сумасшедший дом, обшитые панелями вагоны-лаборатории, вагоны-столовые, вагоны-арсеналы и церковь, за ними открытые платформы с землей — огороды и кладбище с кенотафами, вагон из отполированных водой бревен, похожий на луковицу мешок с плазмой и тремя сгустками — все, что осталось от тех, кого застигло внутри излучение Вихревого потока, — и, наконец, последний вагон, словно откушенный железными зубами там, где обрывается застывший миг. Все эти замершие вагоны ждут, когда смогут спасти нас.
Мы играем вокруг них; мы приходим к ним. Некоторые приходят молиться. Земля вокруг Железного Совета усеяна записками.
Милиционеры, их ученые и маги ищут способ силой воздействовать на поезд, но временной голем просто существует, и их примитивные атаки не действуют на него. А мы возвращаемся, снова и снова.
Возможно, пройдут годы, прежде чем мы расскажем историю Железного Совета: как его создали, как он создал себя и ушел, как вернулся, как он без конца возвращается и возвращается. Мужчины и женщины клали рельсы в диких землях, а потом взяли историю за вихор и протащили за собой на край света и обратно. До сих пор они раскрывают в беззвучном крике рты, а мы приветствуем их возвращение. Из скальной расщелины они стремятся вперед, к теням кирпичных стен. Они вечно приближаются.
