зарослей вдоль железнодорожного полотна. Птицы и другие летучие твари наблюдают за ними с высоты. Те, у кого нет крыльев, в ужасе шарахаются в стороны, словно завидевший опасность косяк морских рыб.
Проститутки стали пускать к себе мужчин, но на жестких условиях, без оружия и в присутствии женской охраны. После того как Анн-Гари поцеловала Узмана, некоторые не отказывают даже переделанным.
— В Нью-Кробюзоне такое на каждом шагу, — говорит Анн-Гари. — Нормальные сплошь и рядом трахаются с переделанными. А что, если кто-то попадает на карательную фабрику, жена от него сразу уходит?
— Ну, в общем, да. Считается, что иначе неприлично.
— Нов городе так делают на каждом шагу, а кроме того, ложатся друг с другом люди, хепри, водяные.
— Верно, — отвечает Иуда. — Но это полагается скрывать. А эти женщины… твои женщины… они же не прячутся.
Анн-Гари смотрит на луну, ждет, пока та пройдет у нее над головой, и наблюдает, как ее последний отсвет тает за скелетом моста.
— Городские гильдии нам не помогут, — говорит она. — Такого, как здесь, еще не было.
На фермах моста под ними движутся факельные огни. Мостостроители вернулись к работе сами, без надсмотрщиков.
— Что ты им сказала? — спрашивает Иуда.
— Правду, — отвечает Анн-Гари. — Объяснила, что нельзя останавливаться. Потому что наступает Переделка.
Через три дня, на восходе солнца, возвращается паровой передел-паук. Он долго пьет и только потом начинает говорить.
— Они идут, — сообщает он. — Жандармы. Их сотни. У них новый поезд.
Это пассажирский поезд особого назначения, объясняет он, с которого сняли всех туристов и искателей удачи, ехавших в глубь континента.
Вольнонаемные почти все разбежались. Но некоторые, хотя и обиженные тем, что их неожиданно уравняли с переделанными, все же стали частью этого нового города, надеясь своими глазами увидеть, что будет дальше. Вместе со всеми они пришли на собрание обитателей поезда, на сходку. Есть среди них и идейные, не хуже переделанных: они входят в команду диверсантов, отправленную разбирать пути позади поезда. А машинисты, кочегары и тормозные кондукторы останутся обучать переделанных.
Они движутся назад через преображенную ими же местность. Та и раньше не была неизменной: жизнь то просыпалась в ней, то замирала. Они проходят там, где земля, когда в нее вгрызались, была каменной, а теперь стала похожа на пятнистую кожу ящерицы, сочащуюся молочно-белой кровью на стыках рельсов. В других местах земля уподобилась книжной обложке, где из нанесенных костылями ран торчат клочья бумаги. Чтобы задержать преследователей, строители убирают рельсы.
Строительство наоборот. Все навыки и умения рабочих служат для того, чтобы разобрать пути, вытащить костыли, унести подальше рельсы и шпалы, разбросать камни. Они перепахивают дорожное полотно и собираются домой.
Но…
— Баррикаду снесли, — сообщают вернувшиеся разведчики. — Рельсы и шпалы привезли с собой. Пути кладут заново. Через три дня жандармы будут в лагере.
В тоннеле горит свет; идет строительство.
— Что вы делаете? — спрашивает Иуда.
— Заканчиваем тоннель, — отвечает Анн-Гари. — И мост. Осталось совсем немного.
Ее влияние растет. Анн-Гари и больше, и меньше, чем вождь, размышляет Иуда: она личность, в которой сконцентрированы разнообразные желания и жажда перемен.
В темных влажных недрах люди вгрызаются в последние ярды камня. Иуда смотрит вниз, на мост. Новодел кажется ему смехотворным: ненадежное кружево из металла и дерева, на скорую руку брошенное поверх настоящей конструкции. Всего лишь эрзац — мостом его можно назвать с большой натяжкой.
К своему удивлению, Иуда попадает в состав тайного совета, разрабатывающего стратегию. Встречи происходят в горах: Шон, Узман, Анн-Гари, Толстоног, Иуда. Параллельно в среде рабочих возникает шумное вече.
Каждую ночь рабочие собираются при свете газовых фонарей. Сначала все было вполне жизнерадостно — выпивка, кости, амуры; но по мере того, как жандармы приближаются, а Узман и его сподвижники на командных высотах разрабатывают план действий, характер сходок меняется. Люди с поезда начинают именовать друг друга братьями.
Но вот на сходку приходит Анн-Гари и посягает на мужские разговоры. С ней приходят другие женщины, они вклиниваются в мужскую компанию. Не все этому рады, иные пытаются заткнуть Анн-Гари рот.
— Ты тут не работаешь, — говорит один строитель. — Ты шлюха деревенская. И сходка эта не для тебя, а для нас.
Анн-Гари отвечает какой-то грубостью. Ее выступление примитивно-красноречиво: оно состоит из лозунгов, наспех собранных вместе, и это останавливает Иуду. Ему кажется, будто заговорил поезд. Даже пламя застывает.
— …не должна говорить? — слышит он. — Если не мне говорить, то кому же? Кто, как не мы? Чьим горбом, как не моим и вашим, выстроена эта железная дорога? Мы вошли в историю. Иного пути нет. Нет пути назад. Вы знаете, в чем наш долг. И куда он нас ведет.
Когда она умолкает, несколько секунд стоит тишина, потом чей-то голос уважительно произносит:
— Проголосуем, братья.
Узман заявляет, что они, конечно, могут считать иначе, но Анн-Гари предлагает им бегство. А это не ответ. Или они испугались?
— Никакое это не бегство, — отвечает Анн-Гари. — Просто здесь мы кончаемся. И начинаются другие люди.
— Это бегство, — отвечает он. — Утопия.
— Это обновление. Мы обновляемся, — настаивает она, но Узман качает головой.
— Это бегство, — твердит он.
Они разбирают пушечную башню и загоняют поезд в тоннель, а пути позади него разбирают. На склоне горы все еще раздаются взрывы, слышится шум, то же на странном новом мосту. Работают как одержимые.
Жарким утром до них доносятся удары молотов и шум паровых машин. Это поезд с жандармами. Над кронами иссушенных жарой деревьев поднимается дым.
Рабочие собираются в тоннеле. Каменные стены его грубо обтесаны — получилось множество миниатюрных плоскостей. Там, где их воображаемые продолжения пересекаются, возникают тени.
Узман, генерал отверженных, отдает приказы, которым те предпочитают повиноваться. Создается армия переделанных и свободных; в нее входят оставшиеся клерки, ученые и бюрократы, несильные геомаги, прочий народ — нищие, сумасшедшие, не способные работать, и проститутки, с которых все началось. Как следует вооружившись, они уходят в ночь. Поезд спрятан в дыре внутри горы.
Наступает предрассветный холод. Жандармы переваливают через хребет и огибают выступ горы. Они идут пешком, едут в запряженных переделанными лошадьми бронированных телегах, летят в пропеллерных аэростатах на одного человека. Они несутся по воздуху и спускаются прямо на убежища строителей дороги.
Жандармы бросают фанаты. Раздается громоподобный грохот, обитатели поезда визжат. Никто не
