общество первично, основан на тысячелетнем опыте человеческого общежития.
Русская культура пронизана глубоким пониманием этих отношений: «Вместе мы сила», «Один в поле не воин». Сказки и предания, воспитывающие народ из поколения в поколение, воспевают коллективизм, вспомните хоть «Репку», хоть не менее известное сказание о старике, который призвал сыновей и на примере палочек из веника показал им силу единства и слабость индивидуализма.
Метафорой общественной жизни традиционного общества является коллектив, в более широком толковании — семья. Из типа связей вытекает политическое устройство и государственная структура. Если капитализм формирует «рыночную политику», то в традиционном обществе возникает схема, повторяющая семейные отношения. Иерархия выстраивается по принципу отношений отца и детей. Такое государство принято называть патерналистским, от pater (лат.) — отец.
Исследователи и политики, которые рассматривают историю России в отрыве от либеральной или марксистской теории, признают: как в Российской империи, так и в коммунистическом СССР общество являлось традиционным, а государственные отношения были патерналистскими.
С. Митрохин, сейчас лидер партии «Яблоко», а тогда депутат Госдумы, писал ещё в 1999 году:
«На протяжении многих столетий в Российской империи господствовал сакрально-патерналистский тип общественного договора, который, с одной стороны, приписывал власти божественное происхождение („Вся власть от бога“, „помазанник божий“), а с другой — наделял её чертами и полномочиями патриархального главы семейства („царь-батюшка“).
Нельзя сказать, что после 1917 года структура этого договора претерпела слишком уж радикальную ломку. Место бога заступили коммунистические верования, включавшие в себя культ живых и „вечно живых“ вождей, но природа власти, выводившей свою легитимность из этого, в сущности, религиозного комплекса, всё равно осталась сакральной. Патерналистская составляющая старой парадигмы взаимоотношений общества и власти также, по существу, не изменилась. Черты патриархального господства были воспроизведены не только в облике „отца народов“, но и в эпитетах, описывающих КПСС как коллективного носителя лучших качеств (могущество, честность, ум и т. п.), обычно приписываемых детьми именно отцам».[105]
Отмечает С. Митрохин и общую патерналистскую канву развития нашего общества вплоть до 2000-х годов:
«Ни к концу советского периода, ни к началу постсоветского власть уже не располагала сакральным ресурсом, сопоставимым по своей мощи с традиционным православием или системой коммунистических верований.
Правда, в конце 80-х — начале 90-х годов наблюдалась столь же бурная, сколь и кратковременная реанимация патерналистских ожиданий, связанная с фигурой Ельцина и олицетворяемой им верой в мессианскую роль рыночных реформ. После неизбежного разочарования в реформах наступил период неопределённости… Ни к чему не привели и попытки реставрировать сакральную составляющую патерналистского договора под видом „национальной идеи“».[106]
Крайне важной для нас особенностью традиционного общества является его идеократичность. Наличие общей идеи, общего дела, общих устремлений (мессианской идеи, о которой пишет С. Митрохин) придаёт ему устойчивость и силу. Напротив, разрушение устремлений, сомнения в идее делают невозможными и служение, и долг и подвиг. По идеократической составляющей общества и нанёс, не ведая, что творит, удар Н. С. Хрущев с трибуны XX съезда КПСС.
Непрекращающейся борьбе с устоями традиционного общества мы обязаны и очернением всего советского периода, и фальсификациями истории Великой Отечественной войны. Она является мощным символом, глубокой сакральной идеей для всех советских народов. Удары, которые наносятся в этом направлении, мы рассматривали в предыдущей части.
Общество тем не менее упорно пытается собраться, несмотря на чудовищный ущерб, полученный в последние десятилетия. Запас внутренних сил у нас, как выяснилось, неожиданно велик. Но он не может быть безграничным. Важно понимать, что уничтожение того типа общества, которое исторически сложилось у нас на протяжении веков, будет и уничтожением России в её нынешнем виде.
Подведём некоторые итоги главы. В фигуре Сталина в 30 — 50-е годы реализовались патерналистские чаяния общества, построенного по принципу семьи. «Отец народов» не был простой фигурой речи или элементом пропаганды. Это определение прямо выражало ту роль, которую на Сталина возложило общество, — главы большой семьи народов СССР.
Своеобразное видение сталинских репрессий в обществе, которое ставит в тупик современных либеральных исследователей, закономерно вытекает из этих отношений. С одной стороны, люди «не могли не видеть, но не замечали», а с другой — попавшие под каток репрессий в большинстве своём не возлагали за это вину на Сталина. Они продолжали относиться к нему как к «отцу», вопреки происходящему. Ничего удивительного в этом нет: так и в большой семье отец, не разобравшись, может наказать невиновного. Это обидно, больно, но не является поводом для «смены отца». Семья по-прежнему любит его, даже через нанесённую обиду.
Коллективизм и идеократичность традиционного общества заставляют совершенно по-другому взглянуть на термин «враг народа». Человек, оторвавшийся от коллектива, вредящий своим товарищам, крадущий у соседа или наживающийся за счёт всех, становится вне общества, объединённого множеством связей долга и солидарности. Поведением он исключает себя из народа, нарушая «табу», неписаные правила общежития. Он становится в позу богоборца, идущего против идеи, объединившей всех.
В этом смысле преступление уголовное, политическое, идеологическое действительно равнозначны с точки зрения общества традиционного типа. Человек, пошедший против своей семьи, против общества и страны, становится «врагом народа», это точная характеристика его поведения.
Может различаться кара за подобные поступки — порицание, бойкот, изгнание из общины (из общества), тюремное заключение и даже смертная казнь. Пугаться здесь нечему, к примеру, лишение жизни (убийство), как нарушение главного «табу», до последнего времени каралось смертью — не только по закону, но и «по справедливости». Подавляющая часть общества по сей день поддерживает идею смертной казни за особо тяжкие преступления.
Но давайте задумаемся, входят ли в их число, к примеру, экономические преступления? Автору приходилось видеть в середине 90-х годов в регионах России детские дома, в которых дети питались только тем, что могли принести им из дома воспитатели — отбирая у собственных детей. «Экономическая помощь из центра» до этих учреждений раз за разом не доходила, и дети голодали. Какой кары заслуживает ответственный за эти преступления человек, не является ли он врагом народа?
Но задумаемся и над большим. Кем является политик, оправдывающий такое положение вещей «велением момента» в условиях, когда есть силы и средства помочь, пропагандирующий «слабого толкни» — потому что этого требует построение демократии и рыночной экономики?
Либералы первой волны взяли на вооружение слегка изменённую цитату из Конфуция: «Голодному надо давать не рыбу, а удочку, чтобы её ловить». В конце концов, и дети из детдомов могут заработать на хлеб, не станем уточнять, где и как. И старики могут собирать стеклотару.
Правда, русская народная пословица, элемент традиционного общества, дающая оценку честному и бесчестному, справедливому и несправедливому, говорит по этому поводу: «Негоже бросать хлеб собакам, когда голодны дети».
Глава 29
Был ли Сталин «эффективным менеджером»
Предпринимаемые в последние годы робкие попытки по-новому, без истерики взглянуть на события первой половины XX века приводят к неожиданным, во многом странным результатам. Так, с подачи методического пособия по новейшей истории для учителей общеобразовательных школ под редакцией А. Филиппова, И. В. Сталин получил характеристику «эффективного менеджера». Пособие попало под уничтожающий огонь либеральной критики, что возродило надежды на широкое общественное обсуждение
