— Даже если вы будете мне мешать?
— Не собираюсь этого делать. Согласитесь, если я буду делать вид, что вы мне сразу понравились и я доволен сложившейся ситуацией, — это будет враньем.
Шарлотта прикусила губу, а потом вдруг усмехнулась:
— Знаете, вы сейчас похожи на дикого кота, которого вытряхнули из мешка посреди абсолютно чужой и незнакомой квартиры. Кот несколько потрепан и сильно испуган, но старается держать фасон и сохранять присущую котам независимость. Кроме того, все его чувства обострены, ибо он старается поскорее изучить незнакомое место…
Филип оторопел, но уже через мгновение на смену этому чувству пришло абсолютное, прямо-таки дзенское спокойствие. Он покосился на припавшего к иллюминатору и подпевающему наушникам Джонни, потом резко повернулся к Шарлотте и наклонился так близко, что почти коснулся губами ее порозовевшей щеки:
— Коты очень быстро осваиваются на новом месте, мисс Артуа. И начинают считать его своим. В этом их кошачья сущность. А еще котов нельзя приручить. И им категорически нельзя приказывать что-либо сделать. Выйдет только хуже.
Шарлотта чувствовала, как у нее по позвоночнику пробегают электрические разряды. Опять стало жарко и пусто внутри. Она усилием воли не отводила взгляд, а темные глаза Филипа Марча неотрывно смотрели на ее губы. У него красивые глаза, цвета растопленного черного шоколада. Его дыхание щекочет щеку, губы чуть изогнулись в насмешливой улыбке, но самое странное воздействие все же оказывают глаза… Она тонет в их глубине, растворяется в жаркой темноте…
Шарлотта Артуа, Стальная Лоза, как прозвали ее некоторые романтически настроенные партнеры по бизнесу, могучим усилием воли не дала самой себе утонуть в глазах Филипа Марча. Чуть отстранившись, она насмешливо заметила:
— Ай-ай, что же нам делать? Ведь было бы слишком бесчеловечно снова выбросить несчастного кота на улицу — но и мириться с его дикими замашками тоже нельзя. Как же быть?
Теперь в шоколадных глазах загорелся воистину дьявольский огонек. Филип Марч лениво откинулся на спинку кресла, потянулся и промурлыкал, как настоящий кот:
— Только любовь, графиня. Любовь и ласка. Только ими можно приручить котов и детей. Да, и учтите: любовь должна быть искренней.
Слава богу, стюардесса Синтия принесла пледы и подушку!
Шарлотте приходилось много путешествовать, и она привыкла спать в самолетах и поездах. Будь эта поездка обычной, она бы запросто откинулась на спинку кресла, сбросила сапоги и заснула крепким сном смертельно уставшего человека. Однако обычным нынешнее путешествие назвать было нельзя ни в коем случае.
Все внутри у нее кипело от странной смеси возбуждения, злости, смущения и любопытства. Филип Марч удивил ее. Признаться, вчера он выглядел куда менее уверенным в себе. Вчера она посчитала его просто симпатичным и слегка растерянным парнем — но сегодня увидела, что ошибалась. Этот взгляд, эта дьявольская улыбка, эта спокойная грация сильного мужского тела — если уж Филип Марч и был котом, то никак не дворовым тощим кошаком, а по меньшей мере, котом камышовым.
Шарлотта заставляла себя держать глаза закрытыми, но даже самый невнимательный в мире наблюдатель заметил бы, что она только притворяется спящей. Между тем Филип Марч выглядел вполне довольным жизнью. Когда Джонни надоело смотреть на облака и он явно заскучал, Филип ловко поймал за руку проходившую мимо Синтию, о чем-то негромко с ней пошептался — и через пару минут девушка принесла Джонни набор «Лего». Мальчик немедленно занялся игрушкой, а Филип Марч грациозно перебрался через якобы спящую Шарлотту, потянулся и легкой, стелющейся походочкой направился в сторону технического отсека. Через минуту из-за занавески донеслось девичье хихиканье и приглушенный мужской голос. Шарлотта немедленно вытаращила глаза. Вот уж кот так кот! Но… почему это приводит ее в такую ярость?
Шарлотта с трудом подавила желание встать и пойти разобраться с этими весельчаками. Какое ей дело, с кем флиртует Филип Марч?
Филип между тем блаженствовал в обществе двух стюардесс. Синтия была блондинкой, Рейчел — шатенкой, обе были хохотушки и болтушки, так что Филип блистал. Анекдоты и остроты так и сыпались из него, и вот уже Синтия два раза подряд прислонилась к его плечу, якобы ослабев от смеха, а Рейчел бросает вполне красноречивые взгляды, и если так пойдет, то вскоре можно будет сыграть с ними в «города» на поцелуи — вариант беспроигрышный, потому как либо они дурочки и тогда больше городов назовет он, либо они хорошие стюардессы и знают географию, тогда он проиграет, но целоваться-то в любом случае…
… не придется! Занавеска отъехала в сторону, а за ней обнаружилась ОЧЕНЬ сердитая мисс Шарлотта Артуа. На Филипа она демонстративно не смотрела.
— Девушка… Синтия, кажется? Я уже пять минут вызываю вас, но вы, как я вижу, заняты важным делом.
— Простите, мэм. Вам что-то?..
— Да. Кофе. Двойной. И подключить компьютер. Да, мистер Марч, если вы уже освободились, то Жанно, по-моему, требуется посетить одно заведение…
Филип мысленно себя обругал последними словами, но девчонкам все равно дружески улыбнулся и помахал рукой.
— Сделайте кофе и мне, ладно? Уже бегу, мадемуазель Артуа.
Джонни встретил его, подпрыгивая на кресле.
— Скорее, Фил! А то счас будет авария.
— Стоп машина! Лечь на правый галс! Держись, капитан!
К счастью, туалет был свободен. Когда они мыли руки, Джонни наябедничал:
— А она ничего и не спала, она все смотрела в ту сторону, где ты с Синтией хихикал, и губы кусала. Фил, а ты по-французскому умеешь?
— Не особо. «Же ма пель» знаю, «силь ву пле» знаю, «асееву силь ву пле» тоже знаю, «ореву-ар», «мерси», «парбле» и «мерд».
— А чего такое «мерд»?
— Ох, деточка моя, лучше про «оревуар» спроси.
— «Оревуар» я и так знаю, так мама папе говорила, это значит — до свидания. А про «мерд» я не слышал.
— Ну… в общем, это то, что остается после лошадок и собачек в Центральном парке.
— Какашка?!
— Да. Только не повторяй при ней, ладно?
— А она про тебя тоже обзывалась!
— Как же?
— «Кель ша», говорит, а потом вообще обругала.
— Кем?
— «Курёр де жоп»!
— Ай!
— Это я не я говорю, это она сказала.
— Слушай, Джонни, я потом в словаре посмотрю, а ты пока молчи. Может, это и не ругательство даже.
Джонни с явным неудовольствием обещал молчать, и они вернулись на свои места. На столике их уже ожидал обед, и на некоторое время воцарилось перемирие.
4
