им трудно понять, о чем это говорили поэты, и нам нередко приходится выслушивать перепевы все тех же разочарований: 'Мы улеглись в постель, но из этого не вышло ничего хорошего'.
Я сказал, что уже не осталось ничего, против чего можно бунтовать? Впрочем, есть одна такая вещь, и ею является сам секс. Неосвоенная территория, познание себя, самоутверждение могут находить свое выражение и часто его находят в бунте против всякой сексуальности. Я, конечно, не являюсь его сторонником. Я просто хочу указать на то, что сам бунт против секса - эта современная Лисистрата в облике робота - уже стучится в ворота наших городов или, если не стучится, то, по крайней мере, к ним приближается. Сексуальная революция, в конце концов, набросилась на саму себя, но уже не вопия, а хныча.
Итак, нет ничего удивительного в том, что, при дальнейшей механизации секса, неуместности страсти и затухании даже удовольствия, порочный круг замкнулся. И мы обнаруживаем, mirabile dictu,* переход от анестетического отношения к антисептическому. Проявляется тенденция к тому, чтобы половые контакты положить на полку и забыть о них. Это еще один и уж точно наименее конструктивный аспект нового пуританства: последний в итоге превращается в новый аскетизм. Об этом весьма образно говорится в стихах, родившихся в студенческом городке, населенном, похоже, очень эрудированными студентами:
Интересную весть нам декан сообщил:
Если б только Эдип ЭВМ получил,
Он смог бы побольше о сексе узнать,
Вообще не ложась с той царицей в кровать.
Маршалл Маклюэн, как и многие другие, приветствует этот бунт против секса. 'Секс, такой, каким мы его сегодня себе представляем, вскоре, может быть, совсем отомрет, - пишут Маклюэн и Леонард. - Сексуальные концепции, идеалы и активность уже изменились почти до неузнаваемости... Девушка с разворота Плейбоя, - с ее старательно снятыми непомерного размера грудями и ягодицами, - свидетельство предсмертных конвульсий уходящего века'.[63] Далее Маклюэн и Леонард предсказывают, что в новом асексуальном веке эрос не только не потеряется, но станет вездесущим, и вся жизнь будет куда более эротичной, чем это сейчас можно себе представить.
* Странно сказать (лат.).
Хотелось бы поверить в это оптимистическое утверждение. Но, как обычно, глубокое понимание Маклюэном ныне существующих феноменов, к сожалению, помещается в историческую схему - относящуюся к доплеменному периоду, с его якобы наименьшими различиями между мужчиной и женщиной - что, впрочем, не имеет никакой фактической основы.[64] При этом он не приводит никаких доказательств в пользу своего 'оптимистического' предсказания, что именно новый эрос, а не апатия станет преемником разнополости по ее отречении от власти над жизнью человека. И в самом деле, в статье Маклюэна и Леонарда имеются удивительные противоречия, порожденные поклонением авторов новому 'электронному' веку. Соотнося Твигги* с Рентгеном и противопоставляя ее Софии Лорен, которую они соотносят с Рубенсом, авторы спрашивают: 'Что нам показывает рентгеновский снимок женщины? Не реальную картину, а глубокий, содержательный образ. Не какую-то конкретную женщину, а человеческое существо'.[65] Прекрасно! Вообще-то, на рентгеновском снимке мы видим совсем не человеческое существо, а обезличенную, фрагментацию сегмента кости или ткани, понятен этот снимок только специалисту и гляди мы на него хоть тысячу лет, нам ни за что не увидеть в нем человеческое существо, или известных нам мужчину или женщину, не говоря уже о любимом человеке. Такой 'оптимистический' взгляд на будущее просто вселяет ужас.
* Популярная в конце шестидесятых годов очень худая манекенщица.
А если я позволю себе, от нечего делать, предаться эротической фантазии, в которой отдам предпочтение Софии Лорен, а не Твигги, то меня, стало быть, выгонят из Нового Общества?
Более серьезно к нашему будущему отнеслись участники дискуссии на эту тему, организованной Центром по изучению демократических институтов в Санта-Барбаре. В докладе, озаглавленном Асексуальное общество, откровенно говорится о том, что 'мы стремительно несемся не к бисексуальному или мультисексуальному, а к асексуальному обществу: юноши отращивают длинные волосы, а девушки носят брюки... Романтика уйдет из нашей жизни; в сущности, она уже почти ушла... Если женщина получит гарантированный Ежегодный Доход и Противозачаточную Таблетку, то захочет ли она выходить замуж? Да и зачем ей это будет нужно?'.[66] Элеонора Гарт, участница дискуссии и автор доклада, говорит о том, что радикальные перемены могут произойти даже в отношении к рождению и воспитанию детей.
'Как насчет того времени, когда потомство можно будет выбирать из банка спермы и можно будет помещать оплодотворенное яйцо в матку женщины, для которой это будет ее работой? Захочет ли женщина воспроизводить своего супруга, если мужья вообще еще будут существовать?... Никакой ревности, никаких проблем, никакого обмена любовью... А как насчет детей, выведенных в пробирке?... Сможет ли любовь коллектива развить в ребенке те человеческие качества, которые в нем развивает (по крайней мере, в теории) современное воспитание? Оказавшись в таких условиях, не утратят ли женщины чувство самосохранения и не станут ли они ориентироваться на смерть, подобно нынешнему поколению американских мужчин?... Я здесь ничего не отстаиваю, я просто нахожу ужасными некоторые возможные варианты нашего развития'.[67]
Миссис Гарт и ее коллеги по Центру признают, что суть этой революции заключается не в том, что у человека есть половые органы и половые функции, как таковые, а в том, что происходит с нашими человеческими качествами. 'Меня беспокоит реальная возможность исчезновения наших человеческих, животворных качеств по мере развития науки и тот факт, что никто не обсуждает альтернативные - как положительные, так и отрицательные - возможности этого развития'.[68]
Так вот, цель этой книги как раз и заключается в том, чтобы поднять вопрос об альтернативных - как положительных, так и отрицательных - возможностях, то есть об уничтожении или утверждении тех качеств, которые мы называем 'человеческими, животворными'.
III. ЭРОС В ПРОТИВОБОРСТВЕ С СЕКСОМ
В предыдущей главе мы заметили, что современные парадоксы любви и секса отличаются одной общей чертой, а именно, банализацией и секса, и любви. Притупляя чувства во имя улучшения показателей, используя секс как орудие самоутверждения, пряча чувствительность под слоем чувственности, мы выхолостили и опустошили секс. В банализации секса нам активно помогают средства массовой информации, которые нас к этому и подстрекают. У переполняющих полки книжных магазинов книг о сексе и о любви есть одна общая черта - они предельно упрощают и любовь, и секс, представляя эти явления, как что-то среднее между игрой в теннис и страхованием жизни. В ходе этого процесса мы лишили секс его силы,
