действительности ждало то самое, согревающие и тело и душу, человеческое тепло. Как так получилось, что почти что под боком у бандитов, столь приятный народец проживает? Или просто это в сравнении с беспредельщиками, тамошние жители мне столь приятными казались. Скорее второе. Но факт остается фактом. На эту станцию мне завсегда хотелось захаживать.
Правда, мое истинное я, постоянно мечущееся, не имеющее желания быть в каком бы то ни было месте дольше некоего, отведенного самому себе срока, насильно, но довольно легко, вырывало меня из этой убаюкивающей безмятежности. Выталкивало, пинком под зад, в сырость тоннелей, в одиночество. И я, даже не думая сопротивляться, покорно шел туда, понимая, что останься я здесь, или на еще какой-то, подобной станции, и мой мир рухнет. В раз придет в негодность то, что я с таким трудом возводил все последние надцать лет. Вокруг себя, и внутри.
Лена очнулась, когда я снова, нехотя конечно, довольно таки сильно встряхнул ею, пробуя уложить ее на пол.
Рана в плече, не успевшая не то, что зажить, затянуться как следует, опять дала о себе знать. Поначалу мне показалось, что образовавшаяся в этом месте липкость — это пот. Вон и рубашка прямо таки прилипла к телу. «Швы разошлись» — пронеслось и тут же накатило слабостью, и пониманием того, что мне требуется передышка. Вот и трусанул свою «ношу» не в меру сильно. Не рассчитал. Руки то затекли.
Девушка застонала и открыла глаза. Свет фонаря, прикрепленного специальным обручем к моей голове, ослепил ее, и она немедля прикрыла веки. Потом, что-то вспомнив, или по привычке, вскрикнула и резко, без предупреждения рванула в сторону. Подальше от меня. Тут же наткнулась на стену, тоннельчик то совсем узенький был, и вжалась в нее так, словно желала раствориться, превратившись в одну из составляющих бетона.
— Не бойся, я не бандит. Я Обходчик. Ты меня должна помнить — я снял фонарь и развернул его на себя. — Присмотрись. Месяца два назад. На Проспекте Мира — сказал, а мысленно ужаснулся. Два месяца, а впечатление такое, что полжизни прошло. «Да и конца всему этому пока что не видать». — Ты свободна. Мы в тоннеле — поначалу хотелось выпалить нечто типа «я спас тебя» или «благодаря мне ты теперь свободна», но не сказал. И не потому, что постеснялся. Просто не сказал и все.
Но она поняла все сама. Не знаю, узнала ли меня, но осознала, что произошло. Сначала, то ли всхлипнула, то ли икнула, а потом разрыдалась. Я ожидал какой угодно реакции. Того же понимания, радости, страха наконец. Но такого. Ошарашено сидел и смотрел, не зная как, каким образом перекрыть этот водопад. Где-то, через минуту я немного пришел в себя, и место удивления заняла жалость. Столь всеобъемлющая, что мне немедленно захотелось обнять ее, прижать что есть сил к себе, прикрыть от всех и вся своим собственным телом, и никогда больше не отпускать. Ни на секунду.
Вместо этого я (рядом с ней почему-то все было не как всегда), всего лишь похлопал ее по плечу, и сказал банальное «Ну, не надо. Не плачь». Естественно она не перестала. Зато сделала, то, чего не осмелился я. Прижалась ко мне, уткнув лицо в грудь. И я понял, что ей просто надо дать время. Излить то, что накопилось. «Я вон излил, в несколько ином, куда более агрессивном виде» — передо мной уже в который раз предстала картинка меня с окровавленным ножом. Мотнул головой, будто это могло помочь вытрусить из нее сие ужасное воспоминание.
— Ты чего? — она слегка успокоилась и, почувствовав, как мной тряхнуло, удивленно подняла голову. Потом перевела взгляд на мой свитер и снова ойкнула. Я даже подумал, что сейчас рыдания повторятся. — Ты ранен?! — она указала на плечо. Мои глаза последовали за ее дрожащим пальчиком, и споткнулись о большущее кровавое пятно, все увеличивавшееся в размерах.
«Мы верим только в то, что видим» — сказал некто, и был абсолютно прав. Ведь до тех пор, пока я не видел этого пятна, а только предполагал, что рана открылась, мне еще удавалось кое-как держаться. Но стоило моим глазам сообщить моему сознанию, что это аксиома в чистом виде, а не какая-то задрипанная теорема, как оно, сознание, вдруг сделалось расплывчатым. А движения ватными. Оно принялось вопить во всю глотку «Я РАНЕН!!! Спасите!!!», настоятельно требуя медицинской помощи.
«Еще только не хватало мне расклеиться. Соберись!» — послал команду, мысленно стараясь перекричать боль. По лицу Лены я прочел, что у меня не очень-то и получилось. Она смотрела с нескрываемым ужасом, напрочь позабыв о себе. Правда, надо отдать ей должное, весьма быстро взяла себя в руки. Быстрее меня может быть.
— Я могу помочь. Я даже пару раз помогала нашему доктору делать перевязки — затараторила, словно боясь, что я ее оборву на полуслове, не дав договорить.
— Ты сама то, как, помощница? — я постарался улыбнуться.
— Да вроде нормально. Голова только кружится. Но это наверняка от голода.
— Ты извини, но харчей у меня нету — улыбка из ободряющей стала виноватой. — Но скоро, очень скоро мы сможем наесться всласть. По моим подсчетам часа через два …. — покосился на свое плечо, — ну три — максимум. Подлатаем меня слегка, и в путь. Лады?
— Как это подлатаем? — поинтересовалась она настороженно.
— Ну, заштопаем маленько — брякнул не подумав. Потому как ее лицо, и так бледное, превратилось в мел. А глаза округлились, увеличившись до размеров сливы. Я даже ошибочно подумал, что она снова потеряет сознание.
— Но я не умею — оказалось, что она просто все восприняла на свой счет.
— Ты не поняла — затарахтел на сей раз я. — Я все сделаю сам.
— А я перевяжу — ее щеки немножечко порозовели.
Всю процедуру мы проделали молча. Довольно таки слаженно и быстро. Лена, позабыв о своих страхах, даже помогла мне затянуть узел. А потом сделала перевязку.
Почему я сразу же не спросил та ли она пленница? Что это меняло. В конечном счете, мне уже было все равно. Я был готов к любому результату. А вот мое подсознание молило судьбу, чтоб это была не она. Ведь тогда у меня был, какой никакой шанс. Остаться с ней навсегда. В ином же случае мне вряд ли что-то светило. Вспомнил гневные глаза начальника Ганзы. И его нежелание видеть меня, ни под каким соусом. Заметив, что Лена отвернулась, осматривая свою истрепанную одежду, с нескрываемым наслаждением прошелся по ней сверху донизу. Тяжело вздохнул. Она же даже имени моего не помнит.
Как бы в ответ на мои мысли, девушка вдруг резко развернулась, радостно улыбаясь.
— А я тебя вспомнила — воскликнула она. — Это тебя охранники из станции под руки выводили. Ты еще тогда так смешно чуть не грохнулся.
— Ха-ха — я дернулся, и боль в плече тут же отобразилась на моей физиономии искривленным ртом и выпученными глазами.
— Ладно, успокойся. Я пошутила — забеспокоилась Лена, протягивая руки, видать, чтоб поддержать меня. «Как тогда» — обида накатила могучей волной. Я же на Проспекте Мира, воспринял ее улыбку, как проявление симпатии. А это, оказывается, была всего лишь издевка. Вскочил на ноги, задев при этом, потолок головой. Аж искры из глаз посыпались. Не подал виду.
— Нам надо идти дальше — процедил сквозь зубы.
— Надо — так надо — она сдвинула плечами и поднялась следом.
Теплого приема не случилось. Ну, не грела станция — и все тут. И люди вроде были те же. И улыбались так же. Вот только как-то неестественно. Их улыбки походили на те, которые некогда выдавливали из себя расторопные менеджеры. Во все тридцать два, но абсолютно не вызывающие желания улыбнуться в ответ. Потому как, присмотревшись, вы понимали, что все это делается лишь для того, чтобы вытащить из вашего кармана побольше денег. Всучив вам при этом всякую никому ненужную дребень.
Вот и сейчас, чем больше я вытаскивал из рюкзака патронов, тем просветленнее становились лица вокруг. Уже через полчаса такого вот общения, мне до того сделалось противно, что захотелось немедля покинуть эту насквозь прогнившую станцию. И это желание все росло.
Нет, к подобным, мягко говоря, человеческим слабостям я привык. Но, понимаете, такого я ожидал, скажем, от Китай города, или той же Ганзы. А тут. «И как это я раньше все этого не замечал» — назойливо вертелось в голове. — «Или за последнее время мое мировоззрение столь кардинально сбилось с привычного курса, что я стал замечать то, на что раньше попросту закрывал глаза?». А еще мне почему-то было стыдно перед Леной. Так, словно, я ей чего-то наобещал, а теперь взял — и не выполнил. Просто так. «То тебе обидно, то стыдно» — постарался привести себя в надлежащую, по моему разумению, норму. —
