Открытие бытия

но заметнее всего это проявлялось в том, что сначала она переедала, а после морила себя голодом. Бинсвангер обращает внимание на однобокость в подходах двух психоаналитиков, у которых Элен Уэст наблюдалась (у одного в течение пяти месяцев, а у другого чуть поменьше). Они объясняли ее проблемы, оперируя исключительно понятиями инстинктов, влечений и другими аспектами то, что Бинсвангер называет Umwelt (об этом мы будем говорить в 9 главе). Бинсвангер выражал свое несогласие с принципом Фрейда, который понимал буквально о том, что «феномены, которые мы понимаем (наблюдаем), должны уступить место постулируемым (предполагаемым) тенденциям (целям).»[7]

За все время своей продолжительной болезни, которую в наши дни мы бы назвали анорексией, Элен также консультировалась у двух известных психиатров. Крепелин поставил ей диагноз «меланхолия», а Блейлер выдвинул предположение о том, что это «шизофрения».

Для Бинсвангера в данном случае не представляет интереса метод лечения он старается понять Элен Уэст. Она приводит его в восторг тем, что создает впечатление человека, «влюбленного в смерть». Будучи подростком, Элен заклинает «морского бога Нептуна зацеловать ее до смерти». Она пишет: «Смерть самое большое счастье в жизни, если вообще не единственное» (стр. 143). «Если она (смерть), мой самый хороший друг, заставит меня долго ждать, тогда я отправлюсь на поиски ее» (стр. 242). Через какое-то время она опять пишет, что хотела бы умереть «как умирает птичка, которая надрывает себе горло от огромной радости».

О ее таланте к сочинительству свидетельствуют многочисленные дневниковые записи, огромное количество стихов и проза, в которых она говорит о своей болезни. Она похожа на один персонаж Сильвин Плат (Sylvia Plath). Бинсвангер задается другим вопросом: «Существуют ли люди, которые могут исполнить свое предназначение через лишение себя жизни?» «Когда бытие может быть сохранено только путем отказа от жизни, оно является трагическим опытом».

Случай Элен представляется Бинсвангеру ярким примером того, что Кьеркегор описывал в своей работе «Болезнь до смерти» как отчаяние. Бинсвангер пишет:

Любой уход, любая смерть будь это выбор самого человека или нет все же является «актом доброй воли» самого человека, о чем говорил еще Гете. Он характеризовал Рафаэля и Кеплера так: «Они оба неожиданно положили конец своему существованию», причем говоря это, он подразумевал их непреднамеренную смерть, которая явилась к ним «извне», «как судьба внешнего мира». Таким образом, мы можем определить акт самоубийства Элен как уход или смерть. Кто может сказать, где в данном случае начинается вина и заканчивается «судьба»?[8]

Прав Бинсвангер или нет, когда он объясняет экзистенциальные принципы в случае Элен судить читателю. По всякий, кому доведется прочесть достаточно длинное описание этого случая, обязательно обратит внимание на ценные культурные истоки его работы и эрудицию Бинсвангера.

Здесь важно обратить внимание на долгую дружбу Бинсвангера и Фрейда, на отношения, которые они оба очень ценили. В своей небольшой книге воспоминаний о Фрейде, изданной по настоянию Анны Фрейд, Бинсвангер вспоминает свои многократные визиты в дом Фрейда в Вене, а также несколько дней, которые он провел в обществе Фрейда, находясь в санатории на озере Констанс. Их отношения были поразительны: единственный пример, когда Фрейд продолжал поддерживать дружеские отношения с коллегой, чьи взгляды радикально отличались от его собственных воззрений! В последнем письме Фрейда, адресованном Бинсвангеру в ответ на новогоднее поздравление, звучат горестные нотки:

«Вы, так отличающийся от многих других, не позволите, чтобы ваш интеллектуальный багаж, который удалил вас все дальше и дальше от моего влияния, разрушил наши личные взаимоотношения, и вы не можете себе представить, как прекрасны подобные отношения».[9]

Мы не можем судить, сохранились ли эти отношения потому, что интеллектуальный конфликт между ними был сродни общеизвестной борьбе слона и моржа, которые никогда не встречаются на одной территории, или же благодаря дипломатичности Бинсвангера (за что Фрейд иногда журил его), или же из-за их глубокой и сильной взаимной привязанности. Тем не менее, важнее всего было то, что Бинсвангера и других представителен экзистенциального направления интересовал не спор вокруг психодинамики как таковой, а предположения об основе природы человека и создание структуры, на которой могли бы основываться все конкретные терапевтические системы.

Таким образом, было бы ошибкой относить экзистенциальное движение в психотерапии всего лишь к еще одному направлению из тех школ, которые откололись от Фрейда, Юнга и впоследствии Адлера. Толчком для создания этих школ было творчество какого-нибудь лидера. Такие школы отклонялись от привычного курса, что было вызвано пробелами в ортодоксальной терапии, и, как правило, это происходило, когда ортодоксальность достигала той стадии, когда уже не было видимого прогресса. В начале 20-х годов, когда классический анализ стал увязать в сухом интеллектуализированном обсуждении прошлого опыта пациента, Отто Ранк, напротив, стал делать новый акцент на настоящем в опыте пациента, анализ характера Вильгельма Райха возник в конце 20-х годов как ответ на особую необходимость прорваться через броню человека с его «защитами Эго»; в 30-х годах стали появляться новые культурные подходы, представленные работами Хорни и, в особенности, Фромма и Салливана, тогда как ортодоксальный анализ недооценивал всю важность социальных и межличностных аспектов в невротических и психотических нарушениях.

Отметим, что движение экзистенциальной терапии имело одно сходство с другими школами, а именно ее появление также было вызвано пробелами в существующих психотерапевтических подходах, на которых мы еще остановимся более подробно. Но есть два аспекта, которые отличают ее от других школ. Во-первых, это направление не связано с появлением лидера; оно возникло спонтанно в разных уголках Европы. Во- вторых, оно не ставило своей целью создание новой школы, отличной от других школ, или поиск нового метода терапии, противоположного другим методам. Скорее его создатели стремились проанализировать структуру бытия человека, что помогло бы им понять реалии, лежащие в основе кризисных ситуаций, в которых оказывается человек.

Итак, это движение ставило целью сделать нечто большее, нежели просто пролить свет на существующие пробелы. Когда Бинсвангер пишет о том, что «экзистенциальный анализ способен расширить и углубить основные концепции и понимание психоанализа», то он, по моему мнению, имеет для этого веские основания в отношении не только анализа, но также и других форм терапии.

Когда экзистенциальная психотерапия была впервые представлена в Соединенных Штатах книгой «Бытие», этому движению оказывалось сильное сопротивление, несмотря на то, что оно уже было определенное время достаточно известно в Европе. И хотя в основном эту оппозицию удалось преодолеть, будет полезным рассмотреть характер подобного сопротивления.

Первую причину сопротивления этому или любому другому начинанию связывают с предположением, что все важные открытия в этих областях уже были сделаны, и нам лишь необходимо прояснить некоторые детали. В подобном отношении есть что-то от извечного незваного гостя, хорошо известного нам по спорам между разными школами психотерапии. Это называется «пробелами, структурно преобразованными в догмы». И хотя это вряд ли можно считать исчерпывающим ответом или ведущим к нему, к сожалению, такая позиция оказывается более распространенной в нашу эпоху, чем кто- либо из нас мог себе представить.

Вторая причина сопротивления, доступная для реального выявления, связана с подозрением, что экзистенциальный анализ является вторжением философии в психиатрию и не имеет ничего общего с наукой. Эта позиция отчасти является пережитком унаследованных в культуре шрамов от последнего столкновения девятнадцатого века, когда психологическая наука отвоевала себе свободу от метафизики. Обретенная победа оказалась чрезвычайно важной, но затем, как следствие любой войны, имели место пагубные ответные действия в отношении оппозиционных течений. Мы прокомментируем это противостояние.

Не следует забывать о том, что экзистенциальное движение в психиатрии и психологии возникло именно благодаря стремлению не к менее, а к более эмпирическому. Бинсвангер и другие были убеждены в том, что традиционные научные методы не только не помогают в сборе данных, но скорее способствуют тому, чтобы скрывать, а не обнаруживать то, что происходит с пациентом. Экзистенциальное аналитическое движение является неким протестом