— А мебель? Достаточно функциональна?
— Вполне, благодарю вас.
— Пожалуйста, пожалуйста. В метро освоились?
— Я приобрела план-схему.
— Ага. Отлично. Думаю, автобус в вашем случае менее эргономичен.
— Мистер Финли…
— Клайв. Мы же договорились. Надеюсь, я могу называть вас Хелен?
— Вы — мой босс. Вам можно все.
Она чуть язык себе не откусила за последнюю фразу. Еще хорошо, что своим лицом она владеет безукоризненно! Большей двусмысленности не придумала бы и тетка Сюзанна, обожавшая всякие скабрезные шуточки.
Клайв Финли, судя по всему, тоже их ценил. Во всяком случае, брови его взлетели вверх, а красивые губы изогнулись в улыбке.
— Берегитесь, Снежная Королева. Я ведь могу воспринять ваши слова буквально.
С этими словами он стремительно поднялся, отвесил Хелен преувеличенно галантный поклон и покинул бар, оставив несчастную бухгалтершу в состоянии, близком к истерике.
Прошла неделя. Хелен работала, как проклятая, с удовольствием и гордостью отмечая собственные успехи. Все документы у нее были в полном порядке, почти все скопившиеся бумаги она разобрала, и только одно обстоятельство слегка омрачало ее жизнь. Клайв Финли больше ни разу не подходил к ней ни во время работы, ни на обеденных перерывах.
Нет, он не стал держаться холоднее, не игнорировал ее, дружески улыбался и махал рукой, входя в офис, — но шутил и смеялся с остальными сотрудниками, пил кофе в компании Милли Блэк, а Хелен Стоун приветствовал только все тем же преувеличенно вежливым поклоном. В конце недели девушка с удивлением поняла, что это задевает ее куда больше, чем задело бы, скажем, откровенное безразличие. У нее появилось ощущение, что она что-то упустила в первый день их знакомства, что-то настолько важное, что без этого невозможно жить…
А вот сослуживцы как раз своего безразличия не скрывали. В первые дни все они сделали несколько попыток завязать с Хелен дружеский разговор, однако она была слишком скованна, слишком боялась выдать свою провинциальность, и потому, не замечая и не понимая этого, вела себя холодно и отчужденно, так что от нее быстро отстали. Сама Хелен объясняла происходящее тем, что все сотрудники в ее офисе работают вместе уже достаточно давно, образовав небольшие сплоченные компании, и она, Хелен, им попросту не нужна.
Одинокие вечера она проводила у себя дома. Всего лишь однажды попытавшись прогуляться по центру Лондона, Хелен немедленно заблудилась и забрела в какой-то подозрительный переулок, где к ней тут же пристали подвыпившие юнцы. В Эшендене пьяниц было мало, и самой опасной среди них являлась тетка Сюзанна, так что Хелен в ужасе и полной истерике удрала от молодых людей и с тех пор выходить из дома не рисковала.
Утренние и вечерние поездки в метро заменяли ей знакомство с городом. Хелен ехала в душном вагоне и страшно гордилась тем, что — как она считала — с каждым днем все меньше выделяется на фоне остальных лондонцев. С ее точки зрения, приезжий провинциал наверняка стал бы глазеть по сторонам, а она ведет себя спокойно и равнодушно, точно всю жизнь ездила в метро.
На самом деле она ужасно бросалась в глаза. Это заметила Милли Блэк, которая однажды, после безуспешных попыток завести машину, вынуждена была отправиться на работу общественным транспортом. В тот же день она изложила свои наблюдения Клайву — в кафе за чашкой кофе.
— Даже жалко ее становится — ведь симпатичная девка!
— Бери выше. Симпатичная — ты, а она — красавица.
— Трепач ты, босс. Я серьезно. Даже в толпе очумелых сограждан она выделяется, как ветряк в чистом поле.
— Неужели размахивает руками и гудит?
— Клайв, не хочешь разговаривать — так и скажи. В том-то и дело, что лучше бы размахивала и гудела. Она стоит прямая, как палка, спина напряженная, глаза отчаянные. Я так и вижу, какие у нее мысли в голове.
— И какие же?
— Только бы никто не узнал, что я приезжая из деревни.
— Она вроде из города…
— Ох, Клайв, что ты мне рассказываешь! Пять лет назад я приехала из Кинлох-Ранноха с чемоданом из телячьей кожи, который помнил бомбежки Второй мировой. Так вот — я вела себя точно так же.
— Милли Блэк, теперь никто даже и не заподозрит, что ты могла родиться в таком труднопроизносимом уголке доброй старой Англии.
— Шотландии, с твоего позволения. И у меня был акцент.
— Ну что ты волнуешься? Она всего неделю, как приехала.
— Да, но она даже попыток измениться никаких не делает! Такая… красивая тихая мышь.
— Попрошу не оскорблять мою любимую женщину!
— Что? Так я и поверила.
— Можешь не верить. Но я влюбился. Насмерть.
— В нее? Она не твой тип.
— Это голос крови. У нас в роду все мужчины чернявые и любят блондинок. Именно поэтому с тобой у меня только крепкая мужская дружба.
— Балабол! Слушай, а ведь это мысль!
— Что еще придумала моя частная леди Макбет?
— За ней кому-нибудь надо приударить. Это бодрит.
— Кого?
— Всех.
— Милли, ты змея. Потом, кто будет за ней приударять? У мистера Оуэна плешь и двое внуков, Билли похож на Выставку Самых Выдающихся Прыщей Года. Гарри обожает свою жену. Кроме того, я не потерплю, чтобы за моей любимой женщиной ухаживали другие омерзительные самцы!
— А ты сам?
— Ты что-нибудь слышала о корпоративной этике? Наверняка, ведь ты спец по связям с общественностью. Мне нельзя, я начальник.
— Клайв, сколько я тебя знаю, ты только и делаешь, что нарушаешь эту самую этику. Кто ущипнул мисс Коркоран за попку?
— Передергиваешь. Это было бедро.
— А кто подарил Шерил роскошный букет из цветочного бутика?
— На ЕЕ СОБСТВЕННУЮ свадьбу, балда!
— А все твои подмигивания, шуточки и поцелуйчики в щечку?
Клайв Финли внезапно сделался очень серьезным. Почти всерьез.
— На самом деле, Милли, все вы прекрасно знаете, что я абсолютно безопасен. Только поэтому мне и прощается то, за что на любого другого уже давно настучали бы Большому Маку. А Большой Мак, в отличие от меня, на корпоративной этике просто повернут. Меня сошлют на остров Мэн чаек кормить.
— Ну уж и сошлют…
— Сошлют, как пить дать. Большой Мак всю жизнь боялся, чтобы интрижка на рабочем месте не разрушила его карьеру.
Милли вздохнула.
— Не понимаю я тебя, Клайв. Ведь ты — не он. Ты о карьере вообще, по-моему, не думаешь.
Теперь Клайв был действительно серьезен.
— У всякой монеты есть две стороны, подружка. Если я когда-нибудь хотя бы сделаю вид, что переступил границу, Большой Мак сотрет в порошок вовсе не меня, а ту самую девушку. Потому что он
