Вторжение

Он захватил меня…

Я не большой умник, но пользуюсь телепатией безо всяких усилий для повседневных целей, скажем, читаю невскрытые письма, выслеживаю в лавке нечистых на руку покупателей или предупреждаю броски безумных водителей. А более существенные метафункции я расходую экономно (если, конечно, речь не идет о женщинах!), и после всегда у меня остается неприятный осадок, как будто я предавался тайному пороку. Внетелесные экскурсы даются мне с трудом. Я могу перекрывать вполне приличные расстояния, но «видеть» – не говоря уже о других чувствах – для меня слишком утомительно, а то и вовсе невозможно. И тут я приготовился к совместному путешествию с Дени, ожидая привычного напряжения. Отнюдь! Даже не знаю, с чем сравнить… Бывает, во сне ты не то чтобы летишь, а делаешь семимильные шаги, один за другим. Давным-давно я подсматривал, что делается в уме у маленького Дени, когда он медленно обшаривал Нью- Гемпшир в поисках других оперантов, и видел странный умственный ландшафт, алмазные вспышки света, отмечавшие местонахождение живых человеческих мозгов – латентные светились тускло, операнты горели, как звездочки. Что-то было в этом эффекте, когда мы с Дени летели на запад вдоль континента, каждый рывок покрывал все большее расстояние и достигал все большей высоты, пока на Тихоокеанском побережье мы не стали парить без передышки и не описали обширную дугу над темным немым пространством северной части океана. Но так ли уж оно было немо? Никаких звездных скоплений не наблюдалось, но было нечто иное – внутренний шепот, доносившийся снизу, а вокруг, точно миллионы тихих голосов вели беседы… или даже пели, поскольку в ощущении присутствовала ритмическая пульсация и ритм все время менялся, подчиняясь, однако, некой оркестровке.

Это жизненное поле мира, объяснил Дени. Жизнь и Разум взаимодействуют. Биосфера образует довольно целостную решетчатую конструкцию, а ноосфера, Мировой Разум, пронизывает ее пока что весьма несовершенно, поэтому мы и воспринимаем поле только как шепот.

А что мы услышим, когда Мировой Разум будет соткан полностью? – спросил я.

Песню , ответил племянник.

Мы достигли мерцающей арки Японии. Но у меня не было времени разыскивать Уме, хотя и мелькнула такая мысль. Спустя миг Дени уже замедлял скорость над Китаем, низко летя над большой рекой Янцзы, что протекает по самому многонаселенному району мира. Там день был в самом разгаре, и умы, естественно, светились. Я перестал ориентироваться, впечатления совсем задавили меня. Но Дени увлекал мой ум все дальше, теперь цель была уже на виду; в следующее мгновение мы зависли над огромным городом Ухань и приготовились к спуску.

Так, дядя Роги, давай-ка исполним настоящий метаконцерт, сказал Дени. В полете осуществляется лишь периферийная связь, вроде автомобиля с прицепом. А теперь ты прежде всего должен расслабиться. Мы сольем наши воли для достижения единства. Вот что такое метаконцерт. ОДНА ВОЛЯ, один вектор метафункции, в данном случае направленной на то, чтобы обследовать помещение маленькой лаборатории в скромном университетском здании. Когда я тебя попрошу, ты должен помочь мне проникнуть туда, употребив всю свою силу. Понял?

Понял.

Тебе может показаться, что ты лишился чувств, но не волнуйся, видеть буду я и подхвачу тебя, даже если ты ослабеешь, но держись сколько можешь, хорошо?

Да.

Давай!

Мне показалось, что взошло солнце. То, что было тусклым, окрасилось в насыщенные цвета, а то, что было ярким, приобрело блеск, который трудно выдержать обычному глазу. В те времена население Ухани составляло около шести миллионов, и примерно десять тысяч обладали оперантностью в разной степени. Главным образом операнты группировались в университетском городке, что раскинулся к востоку от Янцзы, на берегу небольшого Озера. Мы словно спикировали на него с неба. Эффект умственного созвездия резко исчез, и мы очутились во дворе, заполненном студентами и преподавателями; они входили, выходили, разъезжали на велосипедах, слонялись под безлистыми деревьями, пронизанными осенним светом.

Дени уверенно двинулся вдоль стены из белого камня; мы проникли в небольшое здание, где люди работали на компьютерах, перебирали бумаги, беседовали. Наконец мы добрались до лаборатории, где застали троих мужчин и двух женщин; я сразу догадался, что это отделение метапсихологии. Так называемое «парикмахерское кресло» со встроенной аппаратурой для измерения мозговой деятельности было почти идентично подобным приспособлениям в Дартмуде. Вокруг кресла, на голом бетонном полу я увидел трехметровое кольцо маленьких, соединенных между собой датчиков; от них тянулись тяжелые провода к более массивным приборам. На некоторых были сняты передние панели, электронные внутренности торчали наружу, и над ними колдовали техники.

Я уже записал основные параметры цепей, сказал Дени, а теперь хочу попробовать микросканирование. Держись за шляпу, дядя Роги. Постараюсь побыстрей.

Он незаметно вклинился внутрь кольца, и я почувствовал, будто у меня вырвали оба глаза. Но, разумеется, мое физическое зрение ничего общего не имело с экстрасенсорным восприятием; боль шла откуда-то из нервной системы, где импульсы ясновидения лишь частично принадлежали физической Вселенной, чудовищно эзотерическим образом расширяли ум моего племянника. Яркость была мучительной. Какие-то детализированные картинки мерцали, словно глянцевые иллюстрации в старомодной книжке. Порой я видел их целиком, правда в жутком искажении, порой как фрагменты головоломки. Для меня они не имели никакого смысла, а слишком быстрая смена образов вызывала тошнотворное чувство. Кажется, я пытался закричать. Мне очень хотелось освободиться от Дени, прекратить агонию, но я обещал, обещал…

Наконец все оборвалось.

Я обливался слезами, корчился в судорогах. И все же какая-то часть моего ума держалась прямо, гордясь своей героической выдержкой. Муки прекратились, и я снова увидел китайскую лабораторию.

Очень хорошо , одобрил Дени. Прибыла испытуемая. Я на минутку разорву метаконцерт и обследую ее.

Сверхъестественно яркое зрелище тут же приобрело размытые, пастельные тона. Я обнаружил, что лишь один из сотрудников лаборатории является оперантом. Его аура была бледная, желто-зеленая, как у светлячка. Дверь отворилась, и вошла молодая женщина с аурой, по цвету напоминавшей объятый пламенем дом; подопытная запихивала в рот остатки сладкого пирога с рисом и облизывала пальцы. На ней был красный комбинезон и белые сапожки на высоких каблуках. Перед тем как опуститься в кресло, она со скучающим видом кивнула ученым. Один привязал ее к креслу, другие возились с оборудованием, затем все вышли, затворили дверь и оставили женщину одну.

Дени восстановил метаконцерт. И снова каждая деталь камеры стала на удивление четкой; я впервые заметил параболическое блюдце, висящее над головой китаянки. Оно походило на световой рефлектор с замысловатыми штуковинами в центре.

В соседнем контрольном помещении команда готовилась к эксперименту. Руководитель-оперант дал телепатический сигнал, и подопытная начала монотонно считать на декларативном модуле.

На счете «десять» возник зеркальный купол и скрыл из виду женщину вместе с креслом. Одновременно оборвалась телепатическая речь. Купол имел форму полусферы, наподобие половинки яйца, отшлифованную, как стекло. Сверху он чуть-чуть не доходил до висящего рефлектора, а снизу прикрывал кольцо датчиков.

Не успел я удивиться, как Дени предупредил меня:

Еще один рывок, дядя Роги. Все, на что ты способен… через зеркальную поверхность!

Наши сцепленные умы рванулись вперед, на этот раз я и впрямь потерял сознание, испытав лишь секундную вспышку смертельной агонии. А когда пришел в себя, уже сидел на софе в своей хановерской квартире, и голова моя пульсировала, словно ее только что сунули в унитаз и спустили воду. Я услышал в ванной звуки рвоты и воды, бегущей в раковину. Через несколько минут с видом живого трупа вошел Дени, вытирая полотенцем мокрые волосы.

– Ну что, мы прорвались через чертов купол? – прошептал я.

– Нет.