совсем.
В глади озера отражались только звезды и огни сигнальных костров.
Эпона и каптал подъехали к каравану и заняли свои места в голове процессии. Халикотерии фыркнули и помчались с места привычной рысью. Один из солдат что-то сказал ехавшему впереди пленнику, и по колонне медленно поползло:
— Фирвулаг, это был фирвулаг.
— Это была иллюзия, — настаивала Фелиция. — Но, ясное дело, появилась она не просто так. Что-то ее вызвало. И это «что-то» любит тану ничуть не больше нашего. Вот, пожалуй, что наиболее интересно!
— Означают ли твои слова, что план придется изменить? — встревожилась Амери.
— Ничуть. Происшедшее может даже оказаться полезным для нас. Чем больше стража будет вглядываться во тьму, ожидая появления леших, духов и прочей нечисти, тем меньше внимания она будет уделять нам.
Обогнув по берегу озеро, отряд приблизился к тому месту, где были разложены два сигнальных костра, и остановился. Пленников отвели на короткий отдых в форт. Фелиция быстро спешилась сама и помогла сойти с седла всем троим своим друзьям и еще нескольким пленникам. Позднее, когда настала пора снова садиться в седло, она помогла уставшим людям вдеть ноги в стремена прежде, чем солдаты замкнули на лодыжках пленников обтянутые кожей цепи.
— Сестра Амери плохо себя чувствует, — сообщила маленькая спортсменка солдату, приковывавшему ее цепью к стременам. — Странные существа на озере плохо на нее подействовали.
— Не бойтесь фирвулагов, сестра, — сочувственно порекомендовал солдат всаднице, которая сидела в седле, обмякнув и опустив голову. — Им не добраться до вас, пока леди Эпона с нами. В искусстве владения коэрцитивной силой ей нет равных. Так что езжайте спокойно.
— Спасибо тебе, добрый человек, и да пребудет с тобой благословение Господне, — послышался тихий ответ.
Когда солдат отъехал к Бэзилу и танцору, чтобы приковать их к стременам, Фелиция посоветовала вслух:
— Постарайтесь заснуть, сестра. Ничто так не успокаивает нервы, как сон.
И добавила еле слышно:
— Не забывай держать свою главную дырку закрытой, как я тебя учила.
И едва живая сестра Амери откликнулась, послав Фелицию по совершенно невероятному в устах монахини адресу.
Караван шел, держась берега по курсу на север. Примерно через час Клод сообщил:
— Я свободен. А как вы, Амери?
Ехавший рядом с Клодом всадник был одет в мешковато сидевший на нем комбинезон капитана космического корабля и широкополую шляпу с черным плюмажем.
— Моя цепь сломана. Какая удивительная эта девочка Фелиция! Не могу понять, почему игроки в хоккей с кольцом подвергли ее остракизму. Откуда у такой хрупкой на вид куколки невероятная сила?
— С ее физической силой люди как-то мирились, — проговорил Клод, не желая вдаваться в обсуждение прошлого Фелиции.
— Скольких пленников она освободила? — поинтересовалась Амери.
— Двух японцев, которые едут позади нее. Бэзила, того парня в тирольской шляпе. Несчастного рыцаря по имени Дугал, который едет перед Бэзилом. Дугал не знает, что его цепи ослаблены настолько, что порвать их не составит никакого труда. Фелиция не считает психику Дугала достаточно устойчивой для того, чтобы его посвящать в наш план. Но когда события начнут разворачиваться, придется позаботиться и о нем. Кто знает? На вид Дугал такой большой и сильный. Может быть, его ненависть к Эпоне настолько сильна, что, когда он увидит, как действуют другие, ему захочется внести свою лепту в общее дело.
— Надеюсь, с Ричардом все в порядке?
— Не беспокойтесь. Уж он-то свою роль исполнит великолепно, хотя бы лишь для того, чтобы доказать Фелиции, что она здесь — не единственный мужчина.
Амери рассмеялась:
— Какая великолепная коллекция типов собралась! Все как один — изгнанники, все потерпели поражение. Мы получили то, что заслужили, — ведь все мы убежали от ответственности. Взять хотя бы меня. Множество людей нуждались во мне как в духовном наставнике. А я вместо того, чтобы заниматься делом, принялась лелеять свою драгоценную душу и нести всякий вздор… Знаете, Клод, большая часть вечера для меня была просто пыткой, физической и моральной. И, страдая физически, я ощущала, как все глубже ухожу в себя. Наконец мне открылось, в чем причина происходящего. Мне не следовало отправляться в Изгнание — только и всего.
Старый палеонтолог промолчал.
— Думаю, что и вы пришли к тому же выводу, Клод. И уже давно.
— Давно, — согласился Клод. — Когда мы разговаривали о вашем детстве во время прогулки в горах. Но вы должны были прийти к этому выводу самостоятельно.
— Старшая дочь в дружной семье итальянского происхождения была маленькой мамой, мамочкой. Много работавшие родители зависели от нее, так как она помогала воспитывать милых младших братцев. И она с любовью несла свою нелегкую ношу, черпая силы из чувства ответственности. Потом вся семья собралась эмигрировать в Новый Мир. В представлении девочки предстояло такое увлекательное путешествие! Но тут случается беда: старшая дочь растягивает мышцы, падает и ломает ногу.
… Милая девочка, не пройдет и недели, говорят ей любящие родители, как ты догонишь нас следующим же рейсом. Слушайся врачей и поскорей выздоравливай, Анна-Мария! Твоя помощь нужна нам как никогда прежде, наша дорогая совсем большая девочка!
И она торопилась изо всех сил. Но к тому времени, когда врачи выпустили ее из регенерационного бассейна, ни родителей, ни братьев уже не было в живых — они все погибли из-за сбоя в работе аппаратуры во время трансляции их космического корабля. Что ей было делать, как не пытаться всеми силами загладить свою вину? Посвятить им свою жизнь, — чтобы доказать безвременно погибшим, как она сожалеет о том, что не ушла из жизни вместе с ними. И она посвятила себя служению другим людям, пытаясь облегчить их муки на смертном одре, хотя не в ее силах было дать им утешение при жизни…
— И все же что-то внутри меня бунтовало против такой жизни. Я поняла это здесь, Клод. Я не отрешилась от всего мирского и радовалась тому, что осталась в живых, а не умерла. Но старое чувство вины не оставляло меня ни на миг, хотя оно было настолько тонко сублимировано в избранном мной послушании, что даже я не сознавала, насколько оно определяет всю мою жизнь. Я добросовестно трудилась, исполняя свой долг, выполняла очень тяжелую работу и отказывалась от отпусков и отгулов. Всегда находился кто-то, кто особенно нуждался в помощи, и я была достаточно сильна, чтобы оказать ему помощь. Но в конце концов все превратилось в притворство, обман. Мои молитвы бессильны изгнать демонов. Эмоциональная усталость от работы и загнанное вглубь чувство вины поглотили все и стали невыносимыми.
На лице старого антрополога отразилось глубокое сочувствие:
— И когда вы сочли, что монашества вам недостаточно, вы огляделись вокруг и обнаружили нечто такое, что показалось еще более совершенной формой искупления… Неужели вы не понимаете, что недостаточно любили себя, Амери? Что идея об отшельнице в Изгнании означала выбор последнего места в углу, да к тому же лицом к стене?
Амери отвернулась от Клода, и широкополая шляпа скрыла ее лицо.
— Отшельничество в Изгнании оказалось таким же обманом, как сестра-монахиня в приюте для умирающих.
— Последнее совершенно неверно! — резко возразил Клод. — Жен так не думала, и я так тоже не думаю. Уверен, что сотни других людей, которым вы облегчили страдания, так не считали. Ради Бога, Амери, не забывайте о перспективе! У каждого человека имеется как глубокая, так и поверхностная мотивация своих поступков. Но какой бы ни была мотивация, она не в силах обесценить то добро, которое мы творим.
— Вы хотите, чтобы я зажила своей жизнью и перестала пытаться облегчить страдания страждущих? Но, Клод, теперь я не могу вернуться, хотя знаю, что мой выбор был ошибочным. Я осталась, что
