глазах отражение своей боли. А когда он обнял ее — на мгновение почувствовала некое единение, некое душевное родство. И именно в это мгновение она уже не чувствовала себя ни упрямой дочерью, ни безутешной вдовой.
Задумываться над этим — просто безумие. Невероятно. Ведь Джошуа лишь взглянул на нее, подержал в объятиях. Он — друг ее отца. Любой на его месте мог таким же образом выразить свое участие. Но Джошуа не такой, как другие. Каким-то образом она догадывалась, что происходившее было нехарактерно для него.
Хани вспомнила, как нежно любил ее Майк, и испытала угрызения совести оттого, что была увлечена безжалостным Джошуа. Уж от него она сбежала бы, наверное, так же, как от равнодушного, занятого лишь собой отца. Да, сердцем она осталась с покойным Майком. Но вряд ли имеет смысл отрицать, что прикосновение Джошуа, сочувствие в его взгляде произвели магическое действие.
Она тряхнула головой, отгоняя назойливые мысли. Нужно забыть эту встречу, как, должно быть, уже забыл он. Не хватало еще увлечься эгоистом, сконцентрированным на себе самом. Уж слишком он неотразим. Конечно, у него такая же неотразимая жена или подружка. И все же, пока Хани следовала за медсестрой, она тайком думала, как его фамилия. Сердце, которое должно было остаться в могиле Майка, теперь отчаянно колотилось, а вкрадчивый голосок все спрашивал: Джошуа? Джошуа по фамилии?..
В лабиринте переплетенных трубок и трубочек Хантер Уатт лежал как брошенная кукла, работавшие вокруг него аппараты казались более живыми, чем он. Стрекотали мониторы. Машина, обеспечивающая дыхание, работала ритмично, издавая булькающие, подсасывающие звуки.
У отца кожа была бледно-серой — бесцветный воск, тронутый тлением. И куда девалось его атлетическое сложение? При виде столь разительной перемены (отец выглядел таким бодрым, а теперь поражен болезненной слабостью) Хани стало не по себе, подкатывалось чувство вины и скорби.
Столько лет она потратила на войну со своим отцом, почти всю жизнь. Теперь же разделявшее их казалось пустяком. Она шагнула ближе и дала молчаливый обет — если он останется жив, она примирится. И не важно, что он никогда не говорил о своей отцовской любви.
Она чуть дотронулась до его безжизненных пальцев, при этом молилась, чтобы он поправился, чтобы открыл глаза.
Вдруг она почувствовала легкое пожатие. Тут же ответила. Он чуть шевельнулся. С испугом она поняла, что отец пришел в сознание, что темные ресницы, выделяющиеся на бледных щеках, дрогнули. Он спокойно смотрел на нее.
Она наклонилась ближе, по-прежнему держа его ладонь в своих ладонях.
— Папа, приходил один из твоих друзей, Джошуа…
Взгляд серых глаз Хантера остановился на ее лице. Потом его глаза округлились. Ей показалось, что он ее не слышит, поэтому она вновь повторила имя. Судорожные движения пальцев. В глазах мелькнул огонек неодобрения. Он стал ими диковато вращать, при этом нервно вырывая руку.
Аппарат немедленно отразил сердечные перебои: на мониторе индикатор хаотично запрыгал.
Лицо побагровело. Тело как-то все сжалось.
Вбежала дюжина медсестер, за которыми следовала Эстелла. Реаниматологи отстранили Хани, принялись за дело.
Глаза отца медленно закрылись — может, навсегда.
В суровом голосе Эстеллы звучал укор:
— Нам лучше всем уйти. Не стоит рисковать. Он может опять очнуться и увидеть вас.
Значит, ничего не изменилось. Хантер Уатт по-прежнему не желает видеть свою дочь. Не желает.
Даже на смертном одре.
Эстелла поглаживала красным ухоженным ноготком край желтого пластикового стола в госпитальном кафетерии. Ее бижутерия сверкала. Хани присела напротив, потягивая диетическую колу. И хотя обе молчали, атмосфера между ними оставалась враждебной.
Золотистые волосы Эстеллы были в беспорядке, в ушах посверкивали серебряные сережки. Для простенького кафетерия она была слишком изысканной, слишком яркой для обычной жизни, но все-таки выглядела прелестно. Она была трофеем — одним из многих, которые отец собирал всю свою долгую удачливую жизнь. Хани знала, что и ее несколько эксцентричная мать, ставшая известной художницей, тоже являлась трофеем.
Хани едва ли помнила Эстеллу в пору ее молодости, когда та, заносчивая и амбициозная, преуспевала в управлении сетью конкурировавших отелей.
Прежде всего отец исключил ее из круга своих конкурентов, потом стал завидовать ее способностям. В день их свадьбы Хантер покончил с ее карьерой.
— Хочешь чего-нибудь съесть? — Эстелла коснулась пальцами кошелька из белой кожи. Слова приветливые, голос — холодный.
Хани тотчас отодвинула стакан с колой и, немного помолчав, сказала:
— Нет…
— Мне до сих пор не довелось поблагодарить вас за то, что вы пришли на похороны Майка.
— Пришла, потому что твой отец был, как обычно, слишком занят.
— Да, как обычно. — Хани сжала губы, вспомнив о суматохе того дня. — Я его и не ждала. Уж я-то знала его отношение к Майку и нашей совместной жизни. И к Марио.
— Сесилия…
— Да, вы правы. Я колючая.., неуступчивая… Эстелла, я очень сожалею, что пришла к вам вчера.
Нужно было подождать.
— Если бы тебя не оказалось рядом, Хантер мог бы утонуть.
— Он увидел меня. Поэтому и потерял равновесие.
Эстелла внимательно посмотрела на собеседницу.
— Нет, Сесилия. Не важно, какие чувства я порой испытывала по отношению к тебе, я.., я не могу допустить, чтобы ты в это уверовала. Хантеру звонил Камерон. Именно Камерон довел его до такого состояния. Ты же спасла ему жизнь.
Неужели это правда? Хани молчаливо смотрела на свою мачеху и припоминала сейчас действительно наглый голос звонившего. Нервно она начала терзать бумажную салфетку. !
— Я хочу знать о взаимоотношениях отца и этого мистера Камерона.
— У Хантера все шло из рук вон плохо. Его конкурент Джошуа Камерон вознамерился уничтожить его.
— Джошуа? — Хани почти прошептала имя. Вызванный страхом спазм пугающе сдавил горло.
— Очевидно, он выкупил векселя твоего отца по такому низкому проценту, что, когда Хантеру придется рассчитываться с кредиторами, он потеряет все. Камерон, похоже, испытывает к твоему отцу личную ненависть.
— Кто он.., этот Джошуа Камерон?
Эстелла открыла свою сумку, похожую на большой кошелек, что-то поискала и наконец бросила на стол журнал.
— Вот. Здесь все о нем. Уж свой портрет на обложке он, видимо, щедро оплатил. Он — владелец сети конкурирующих с нами отелей, в частности и тех, где есть казино. В его распоряжении самолет, некоторые земельные угодья и еще что-то.
Хани чуть не застонала, вглядываясь в обложку журнала. Ладони стали мокрыми, в горле пересохло.
— Сесилия, что случилось? Ты его знаешь?
— Нет. Я хотела сказать.., почти не знаю. — Голос Хани ослабел, стал сиплым. — Он.., сегодня приходил в больницу.
— Конечно, совсем не с благими намерениями.
— Он показался доброжелательным…
Прекрасное лицо Эстеллы будто окаменело.
— Ты, должно быть, неверно поняла его. Он ненавидит твоего отца — следовательно, и тебя, как дочь Хантера.
— Но почему?
