наклонилась и вытянула руки, что-то шепча и напевая, и вдруг рядом с ней появился красивый юноша, который поцеловал ее в губы. И они вместе выпили вино из чаши и съели булочку. Но когда взошло солнце, юноша исчез, и осталась только восковая куколка, и леди снова спрятала ее в углублении под кроватью. Теперь-то сэр Саймон знал, кто такая эта леди, и продолжал следить за ней, пока не подойдет время, когда она должна будет выбрать жениха — как раз через неделю истекал срок. И однажды ночью, укрывшись за шторой в комнате леди Эвелин, он увидел, как она сделала еще пять восковых куколок и спрятала их в тайнике. На следующую ночь она достала одну из них, налила в золотую чашу воды, взяла куколку за шею и опустила ее под воду. А потом произнесла:
На другой день в замке узнали, что сэр Ричард утонул, переправляясь через реку. А ночью леди Эвелин взяла вторую куколку, затянула у нее вокруг шеи фиолетовую веревочку и повесила на гвозде, приговаривая:
И на следующий день в замке узнали, что сэр Роланд был повешен в лесу разбойниками. А ночью леди Эвелин взяла еще одну куколку, вонзила свою булавку прямо ей в сердце и произнесла такие слова:
На следующий день в замке узнали, что сэр Оливер подрался в кабаке, и какой-то незнакомец ударил его ножом прямо в сердце. Наступила ночь, и леди Эвелин достала из тайника четвертую куколку, она держала ее над горящими угольями до тех пор, пока та не растаяла. После чего, глядя на расплавленный воск, юная леди сказала:
А на следующий день в замке узнали, что сэр Джон умер от внезапной лихорадки. Тогда сэр Саймон покинул замок, оседлал коня, поехал к епископу и все ему рассказал. Епископ послал своих людей, и они схватили леди Эвелин, и открылось все, что она делала. И в тот день, когда истекли год и один день и когда леди Эвелин должна была выйти замуж, ее провезли через весь город в одной рубахе, привязали к большому столбу на рыночной площади и, подвесив ей на шею восковую куколку, сожгли живьем в присутствии епископа. И люди говорили, что восковой человечек закричал, когда его охватило пламя. Лежа без сна в своей постели, я не переставала думать об этой истории, и мне мерещилась леди Эвелин на рыночной площади, объятая желтым пламенем, пожирающим ее прекрасное белое тело. Я так долго думала обо всем этом, что мне стало казаться, будто я сама попала в ту историю. Я была леди Эвелин, и это меня ждал костер, и весь город собрался поглазеть на казнь. Леди Эвелин делала удивительные и страшные вещи, но боялась ли она сама? И очень ли это больно — быть сожженной у столба. Я снова и снова старалась забыть нянины сказки и вспомнить тайну, что открылась мне днем, и видение в тайном лесу, но различала только какое-то мерцание во тьме, а потом и оно исчезло, и я увидела себя и то, как я бегу, и еще большую белую луну, встающую из-за темного круглого холма. Потом опять мне на ум пришли старые истории и странные заклинания, которые няня, бывало, напевала мне; а еще я вспомнила одну песенку, начинавшуюся словами «Элен в сияньи ореола» — няня обычно очень тихо пела ее мне на ухо, когда хотела, чтобы я уснула. Я стала напевать ее про себя, и очень скоро меня сморил сон.
С утра я чувствовала себя такой невыспавшейся и усталой, что едва могла заниматься, и очень обрадовалась, когда, уроки закончились и пришло время обедать, потому что мне хотелось уйти и побыть одной. День выдался теплый, и я пришла к красивому холму у реки и села, подстелив под себя старую мамину шаль, которую предусмотрительно захватила с собой. Небо было серое, как и вчера, но сквозь облака лился белый свет, и с того места, где я сидела, открывался вид на весь город — тихий, спокойный и белый, как картинка. Я вспомнила, что на этом самом холме няня научила меня играть в древнюю игру, которая называется «Город Троя». В этой игре надо танцевать и змеей извиваться по земле, а когда протанцуешь так достаточно долго, тебе начинают задавать вопросы, и ты не можешь не отвечать на них, хочешь ты этого или нет, и чувствуешь, что должна делать все, что тебе ни прикажут. Няня говорила, таких игр очень много, но только немногие знают о них, и есть такая игра, в которой можно превратить человека в кого захочешь — прабабушка моей няни знала старика, который помнил, как одну девушку превратили в большую змею. А еще есть очень древняя игра, где тоже надо танцевать, крутиться и извиваться: в этой игре можно вынуть душу из человека, спрятать ее и не возвращать сколько захочешь, а бездушное тело будет бесцельно блуждать, лишенное чувств и мыслей. Но сегодня я пришла на холм не играть, а подумать о том, что случилось вчера — о великой тайне, сокрытой в лесу. С того места, где я сидела, мне был виден проход за городом, откуда ручеек привел меня в неведомый край. И я начала представлять, будто снова иду вдоль ручейка, так, шаг за шагом, я прошла в уме весь свой путь, и наконец нашла лес, и пробралась через кусты, и там, в сумраке, увидела то, от чего все мое тело словно наполнилось огнем, и мне мучительно захотелось танцевать, петь и летать по воздуху — я почувствовала, что изменилась и стала необыкновенной. Но мое видение совсем не изменилось и не потускнело, и я снова и снова задавалась вопросом: как такое может быть и неужели нянины сказки на самом деле правда? Днем под открытым небом все выглядело иначе, чем ночью, когда мне было страшно и я думала, что меня сожгут живьем. Однажды я рассказала папе одну из няниных сказок — ту, что о призраке, и спросила его, может ли такое быть, и он сказал мне, что в этой истории нет ни слова правды и только темные, невежественные люди могут верить в такой вздор. Он очень рассердился на няню и долго ругал ее за то, что она рассказала мне эту историю, и я пообещала няне никогда не говорить о том, что она мне рассказывает, а если скажу кому-нибудь, то пусть меня укусит большая черная змея, которая живет в лесном пруду. И, сидя в одиночестве на холме, я думала о том, может ли мое видение быть правдой. Странное, интересное и очень красивое, оно словно пришло из няниных сказок. И если действительно видела его, если оно не примерещилось мне во мраке, родившись из переплетения черных сучьев и яркого сияния луны над круглым холмом, то приходилось подумать о многом удивительном, прекрасном и страшном, чего я то жаждала, то страшилась, и от чего меня бросало то в жар, то в холод.
И я смотрела вниз на город, такой тихий и спокойный, словно белая картинка, и все пыталась понять, может ли это быть правдой. Долго я не могла решить; странный внутренний голос все время шептал мне, что я ничего не выдумала — и все же это казалось совершенно невозможным, и я знала: папа и все остальные сказали бы, что это ужасный вздор. Я и не думала откровенничать ни с ним, ни с кем-нибудь еще, понимая, что это бесполезно и надо мной только посмеются или будут ругать. А потому я долгое время вела себя очень тихо, бродила в одиночестве, размышляя о своем, а по ночам мне являлись удивительные сны, и иногда я просыпалась рано утром, с криком протягивая к ним руки. Но при этом мне было еще и страшно, потому что в моем видении таились всякие опасности, и, не остерегайся я, со мной могло бы случиться что-
