К счастью, они подошли ко входу в ресторан. Утром Джин предусмотрительно разузнала у портье, где можно недорого пообедать. Она понимала, что, не возьми она инициативу в свои руки, Лоуэлл потащил бы ее в какое-нибудь безумно дорогое трехзвездочное заведение, нимало не заботясь о том, как это скажется на их жалком бюджете. Портье заказал для них столик в ближайшем ресторанчике «Ле-Кок-Брюйан», где, как он объяснил, они найдут отменную cuisine bourgeoise[4] — простые домашние блюда, которыми по праву славятся французские домохозяйки.
Джин провела дядю в зал. Когда они сели и сделали заказ хозяйке ресторанчика, она накрыла ладонью его руку.
— Лоуэлл, почему бы нам не отдохнуть еще и завтра? Поспим подольше, а делами займемся после ленча, а?
— Нет, нельзя, — раздраженно отозвался он. — У нас осталось всего три дня, а успеть надо слишком много. Вспомни, ты же сама стремилась урезать продолжительность нашей поездки.
Джин отвернулась, почувствовав укор совести. Да, это так. Наверное, ей стоило проявить к дяде больше чуткости, настаивая на сокращении первоначально предложенных трех недель до лихорадочных десяти дней. Сейчас стало очевидно, что напряженный график измотал его. Но у них не было выбора: «Саммит» еле-еле сводил концы с концами, и, честно говоря, им вообще не следовало ехать.
Однако эти ежегодные поездки во Францию являлись для дяди старой доброй традицией, и отговаривать его было занятием совершенно бесполезным.
— Может быть, в следующем году мы сможем себе позволить более длительную поездку, — с сомнением в голосе предположила она.
— Что я слышу? Никак ты пересмотрела свои мрачные прогнозы на наше будущее? — спросил он. — Я думал, что они связаны исключительно с твоими фантастическими проектами, которые нам предстоит профинансировать в ближайшие три года.
— Если только ты захочешь перераспределить средства… — начала она, прекрасно понимая, что затронула больную тему.
— А ради чего? — подхватил Лоуэлл. — Наши гости приезжают к нам, рассчитывая на старомодный отдых, который они не найдут ни в каком другом месте. Они мечтают о вкусной еде, хороших винах, не тронутой цивилизацией природе и тишине. У нас есть теннисный корт, конюшня, в которой, к сожалению, давно нет лошадей, и живописная гора, испещренная туристскими тропами. Зачем нам еще ванны-джакузи и ресторан-варьете? Эти новомодные штучки привлекут лишь шумные молодежные компании и отпугнут наших постоянных гостей.
— Лоуэлл, ты утрируешь! Я вовсе не говорила, что нам нужно нечто хитроумное. Я хочу только, чтобы ты ввел кое-какие усовершенствования и немного потратился на рекламу.
— Но мы и так даем рекламу!
— Конечно, на последних полосах «Таун энд Кантри» и «Нью-Йоркера»! Это проповедь к новообращенным, Лоуэлл! Нам надо завоевывать новый рынок богатых молодых бизнесменов, которым наскучили традиционные летние курорты.
— «Рынок», — фыркнул Лоуэлл. — Люди — это гости, а не «рынок» и не «клиенты», или как там еще вас учили в колледже.
Джин знала, что бороться бессмысленно: Лоуэлл верит в возрождение традиций небольших курортных отелей начала века и не отступится от своей философии, даже если «Саммит» пойдет ко дну, подобно «Титанику». К счастью, этого еще не случилось, но в эпоху крупных курортных отелей мелкие хозяйства, подобные «Саммиту», были обречены, если не могли привлечь на свою сторону преданных последователей. Идеи Джин и раньше не встречали никакого понимания со стороны Лоуэлла, и она прекрасно понимала, что сегодня вечером тем более бесполезно продолжать эту дискуссию.
Джин принялась осматривать помещение «Ле-Кок-Брюйан». Это был ничем не примечательный семейный ресторанчик — скромный, но чистый и уютный. Она знала, что ее дядя предпочел бы обедать в более шикарных условиях, но, когда подали блюда, вид у него был на удивление довольный. Попробовав свой entrecote bordelaise, он объявил его «отменным», и Джин со спокойной совестью сосредоточилась на своем tourin — традиционном национальном луковом супе.
Еда подняла им настроение. Попивая вино и закусывая, Лоуэлл принялся подшучивать над племянницей. — Неужели ты не встретила сегодня никого подходящего? Но нет, даже если бы и встретила, ты пнула бы его, как бродячего пса. Бедные парни!
На мгновение Джин задумалась, стоит ли ей рассказать дяде о встрече с Полем, но решила пока сохранить все в тайне. Она не желала будоражить себя воспоминаниями об этом человеке, и, кроме того, ей хотелось насладиться завтрашним удивлением Лоуэлла, когда тот обнаружит, что Джин и Поль уже знакомы.
— Как я найду кого-нибудь, — решила подыграть Джин своему дяде, — как ты говоришь, «подходящего» после целой шеренги ничтожеств, которых ты пытался мне подсунуть?
— Ничтожеств? Моя дорогая, да я знакомил тебя с такими холостяками, которые составят честь любой принцессе! А ты бессердечно отвергла их.
— Да? А что ты скажешь по поводу волшебника Келвина, того фокусника, которого ты привел на праздник и все пытался со мной свести? Видимо, тебе казалось, что он подходящая для меня пара?
— Ну, признаю, тогда я ошибся, — захихикал Лоуэлл. — Разбить яйца в твою лучшую сумочку, а потом не суметь заставить их исчезнуть — такое, конечно, производит не слишком приятное впечатление.
Оба расхохотались при воспоминании о том случае, хотя тогда Джин было, мягко говоря, не до смеха. Разговор принял шутливый оборот, и, уже допивая кофе, Джин заметила, что на лице Лоуэлла появился здоровый румянец.
Вернувшись к себе в номер и не желая пока ложиться спать, Джин принялась неторопливо доставать из чемоданов оставшиеся вещи и развешивать их на плечиках. Обнаружив, что по всем программам передачи идут только на французском, Джин с досадой выключила телевизор и подошла к окну. Задний дворик гостиницы тонул во мраке, и она увидела лишь свое собственное искаженное отражение в темном стекле.
Воспоминания о своем неудачном замужестве, которые так живо всплыли в памяти сегодня днем, не давали ей покоя. С тех пор, как у нее началась новая жизнь в «Саммите», Джин старалась не думать ни о Марке, ни о той роли, которую он сыграл в ее судьбе.
Но сейчас ее радовало, что она по-новому взглянула на тот несчастливый период своей жизни. Теперь тот страх уже не имел над ней такой власти, как раньше. Воспоминания оставались по-прежнему болезненны, но появилось нечто, лишившее ее прошлое угрозы будущему.
И этим нечто, как она понимала, стала ее встреча с Полем. Целый год она безжалостно запрещала себе думать о мужчинах. Фактически ей удалось убедить себя в том, что между мужчиной и женщиной счастье невозможно, что в самой природе двух полов заложено противоречие. Но теперь Поль открыл перед ней двери в мир надежды.
Как он был не похож на Марка! Несмотря на внешнюю суровую мужественность, в душе Марк всегда оставался самовлюбленным ребенком. Поль же, напротив, имел по-мальчишески обаятельное лицо, но при этом, судя по его поведению, казался несравнимо старше Марка.
Игривый, непредсказуемый и в то же время внимательный и чуткий к ней. В нем была такая глубина великодушия и понимания, которую она вообще не предполагала в мужчинах. Если бы среди ее соотечественников нашлись подобные этому французу!
Ей так много хотелось узнать о нем. Например, откуда у него такой естественный загар — не ровный бронзовый, который приобретается, лежа на пляжах, а крестьянский коричневый, который отличает тех, кто работает на открытом воздухе.
Неужели он сам ухаживает за своими виноградниками? Вероятно, да, решила она. Его сильные руки и широкие плечи говорили о привычке к физическому труду. Джин подумала, как приятно было бы оказаться сейчас в объятиях этих крепких рук…
Резкий приступ одиночества заставил Джин оторваться от окна. Как глупо изводиться подобными мыслями! Раздевшись, она прошла в ванную и принялась энергично тереть лицо, потом состроила в зеркало гримасу, вернулась в спальню и, сбросив халатик, нырнула под прохладную простынь.
