антитезис добродетели и разума, страшная, изрыгающая зло противоположность культуры — находились буквально «за пределами культуры», отделенные от нее палисадом цивилизации. Борьба с варваром — удел правителя, доказательство его дееспособности и оправдание взятой им на себя власти, и стена была внешним наглядным олицетворением его долга. Эта борьба была бесконечной, потому что никакая политика не могла продержаться сколько-нибудь долго. Так или иначе, объявлялись кочевые кланы или вожди, которые попирали договоры, их армии подходили под стены и прогоняли крестьян-земледельцев с только что колонизованных ими земель назад, в давно освоенные сельскохозяйственные районы. Кочевники проникали даже сюда, захватывали города, иногда свергали династии и основывали свои собственные (как в стародавние времена сделали юрчены), потом они подпадали под влияние цивилизации, их захватывал процесс разложения, они урбанизировались, и, в свою очередь, подобно своим предшественникам, они сталкивались с «проблемой кочевников».
Так что же происходило с демоном, стоило ему очутиться внутри Стены? А происходила волшебная трансформация. Очутившись внутри стен, демон переставал быть демоном, теперь это был всего лишь китайский правитель. Его присутствие внутри Стены делалось доказательством не военной мощи кочевников, а мощи Китая, способного цивилизовать даже самые демонические силы. Сам Чингис претерпел бы трансформацию, которой так страшился, выйдя (как это по считали бы китайцы) из своего варварского кокона и преобразившись в затмевающего своим величием солнце основателя китайской династии. Именно такую трансформацию уже прошел Хо-Л ома, император династии Цзинь к тому моменту, когда в 1140-х годах к нему с визитом прибыл Кабул. Это и послужило причиной, почему так оскорбились китайские военачальники непочтительным жестом Кабула и что заставило их затаить мечту о мести и с нетерпением ждать дня, когда смогут всласть поглумиться над ним.
Они отыгрались на Амбакае, преемнике Кабула, после того как он был пленен татарами, находившимися в вассальной зависимости от Цзинь. В других обстоятельствах за него был бы уплачен выкуп и он возвратился бы к своим, но татары решили угодить своему сюзерену и выдали ему Амбакая. Его казнили необычайно изощренным методом, распяв на решетке, называвшейся «деревянным ослом».
Сразу после захвата его татарами Амбакай успел передать монголам слова, которые стали для его наследников девизом сплочения: «Пока не лопнут ногти на пяти ваших пальцах, пока не отвалятся все ваши десять пальцев, сражайтесь, что бы отомстить за меня!»
Китула, двоюродный дед Чингиса, выполнил завет Амбакая и совершил несколько налетов на татар и Цзинь, за что получил прозвище Монгольский Геркулес. О нем говорили, что у него громоподобный голос и вместо рук медвежьи лапы. Он за один присест съедал целиком овцу и мог запросто сломать человека, как стрелу, пополам. Но сила еще не гарантия победы. Около 1160 года при обстоятельствах, не оставивших след в истории, Цзинь нанесли монголам сокрушительное поражение. Их кланы вновь остались без лидера, монголы перестали быть нацией.
В течение нескольких лет монголы были погружены в пучину анархии. Наступили худшие времена. Через два поколения, как утверждает
В этом ввергнутом в хаос и бездну нищеты мире один из мелких родовых вождей по имени Ейсуге стал отцом будущего Чингисхана. Даже
В молодости Ейсуге не терял времени даром и постепенно набирался жизненного опыта, который потом пришелся ему очень кстати. Главное, к чему он стремился, было создание и укрепление кланов и союзов. Одним из потенциальных союзников было соседнее на западе тюркское племя кераитов. История кераитов почти непросветная тьма, хотя некоторые интересные подробности до нас дошли.
К 1180 году кераиты уже два столетия номинально были христианами. Два кераитских вождя, отец и сын, даже носи ли христианское греко-латинское имя Маркус Кириякос. Они принадлежали к почти забытой в наши дни христианской секте, называвшейся по имени ересиарха V века Нестора, преданного анафеме за провозглашение равенства двух природ Христа — божественной и человеческой. По существу, этот тезис означал отрицание непорочного зачатия, которое, как проповедовал Нестор, ставило под сомнение человеческую природу Христа. Официальная анафема не положила конец несторианской ереси. Его последователи бежали в Персию и там начали процветать, проникли, распространяя свое вероучение, в Китай и Центральную Азию, где обратили в несторианство несколько племен, в том числе кераитов, и митрополит Мерва утверждал, что в 1009 году было крещено 200 000 человек. Эти мало похожие на правду сведения с неизмеримо преувеличенными цифрами отчасти послужили распространению в христианском мире поразительных и очень упорных слухов, будто бы в Центральной Азии живет царь, называвшийся в Европе «Престер Иоанн» («престер» произошло от искаженного «пресвитер», т. е. «священник»). Как уверял германский епископ, первым за писавший этот слух в 1145 году, Престер Иоанн, потомок Трех волхвов, в трудный час придет на помощь западным христианам. Позже эта небылица о еретической христианской секте и обращенных ею в Центральной Азии широко распространилась в Европе, когда христианские крестоносцы в Святой Земле столкнулись с мусульманами и стали уповать на то, что двигающиеся на запад и оставляющие после себя мертвую землю армии принадлежат Престеру Иоанну, спешащему на помощь осажденному Иерусалиму. Конечно же, это были монголы, ведомые Чингисханом.
В описываемый нами период во главе кераитов стоял Тогрул (по-тюркски «сокол»). История его жизни весьма красочная, в детстве его дважды выкрадывали и выкупали, а к трону он поднялся по трупам своих дядей. Затем, вероятно в 1160-х годах, ему пришлось бежать от мести одного из родственников. Ейсуге помог ему вернуться к власти в своем клане. Как это он сделал, неизвестно, но, скорее всего, он собрал для Тогрула войско, что свидетельствует о том, что Ейсуге пользовался определенным авторитетом. После этого Тогрул и Ейсуге стали «клятвенными братьями», по крови, и этот альянс через некоторое время сыграет особую роль в возрождении монголов.
Случайная встреча изменила судьбу Ейсуге, а вместе с ней и всего мира. В один прекрасный день он охотился с ястребом на берегу Онона и увидел всадника, скакавшего рядом с небольшой двухколесной тележкой, в которую был запряжен верблюд, в таком экипаже обычно возили жен богатых людей. Возможно, Ейсуге узнал его, это был Чиледу, младший брат вождя соседнего племени меркитов, живших в лесах на северо-западе.
