Чингисхан

11 Последний поход

В 1224 году у Чингиса наконец стали свободны руки, чтобы разделаться с Си Ся, тангутским царством, которое отказало ему в подкреплениях пять лет тому назад. Отказ он воспринял как пощечину, которой наградил его нижестоящий, как оскорбление, которому несть прощения, как угрозу самому существованию новой империи. Си Ся должно быть уничтожено.

Но перед ним как стратегом маячил настоящий кошмар. В тот момент за господство во Внутренней Азии боролись четыре державы: монголы, Си Ся, Цзинь в Северном Китае (монголы не смогли сокрушить их до конца) и Сун на юге. Следующий этап в этой борьбе наступил в 1227 году, году двух поворотных пунктов в истории, которые произошли почти одновременно, — смерти Чингиса и окончательного решения проблемы Си Ся.

Во главе Си Ся стоял новый молодой правитель Сяньцзун, которому было не по плечу вернуть своему государству былую, домонгольскую стабильность. Возможно, догадываясь о том, что надвигается на его страну, он подписал мирный договор с соперниками и соседями Цзинь, которые нуждались в передышке в войне на три фронта. Для того чтобы вы играть время, коварный Сяньцзун предложил подписать мир и Чингису, в качестве приманки намекая на то, что мог бы пойти и на признание вины своего предшественника и делать в будущем так, как ему скажут. Чингис в принципе со гласился, потому что гарантированный мир с тангутами развязывал ему руки в том, чтобы, не оглядываясь на них, заняться остальным Китаем. Но Сяньцзун должен доказать свою искренность, прислав Чингису в качестве заложника своего сына. Пока шли переговоры, получилась краткая передышка, и Чингис перегруппировал свои силы, теперь он был готов к любому повороту событий. Никакого княжича в качестве заложника не объявилось. Когда монгольский эмиссар потребовал, чтобы это условие было выполнено, тангутский правитель, положившись на заключенный с Цзинь мир, наотрез отказался.

Теперь военная машина Чингиса пришла в движение. Перед ним были два ставших союзниками противника, и, если он хотел опередить объединение их сил, ему нужно было действовать быстро. Осенью 1225 года он двинулся на юг. Как и прежний раз, его путь лежал через Гоби и горные цепи, называвшиеся Три Красавицы, где по речным долинам в междугорье разгуливали стада диких ослов. Чингис в свои шестьдесят с лишним лет никогда не пропускал хорошей охоты. Как-то во время охоты его серо-коричневая лошадь вздыбилась, и хан упал на землю. Полученная им травма, может быть вывихнутое плечо или ушибленное ребро, требовала отдыха.

Той ночью у Чингиса поднялся жар. Пришлось менять планы. Вожди встретились, чтобы обсудить положение. Свое мнение высказал Толун, черби своего рода управляющий двором, камергер) Чингиса, сопровождавший своего господина во время вторжения в Китай тринадцать лет назад. Тангуты городские жители, сказал он, они никуда не двинутся, лучше все го отступить, дать время хану выздороветь и тогда нанести удар. Но когда это предложение довели до хана, он не захотел и слушать об этом: «Тангуты скажут, что мы слабы сердцем». Лучше оставаться там, где мы стоим, и тянуть время, послать письмо с напоминанием о причинах войны, намекнуть, что тангутам еще не поздно договориться о мире, если они хотят мира. Услышав, что сообщил ему посол Чингиса, он стал искать выход из положения. Уж если на то пошло, то не он вино ват в том, что Чингису отказали в помощи пять лет назад…

Ну нет, вмешался заносчивый главнокомандующий тангутов Аша: «Это я произнес слова оскорбления! — И бросил в лицо послам Чингиса недвусмысленный вызов. — Вы, монголы, наверное, теперь научились воевать. Так что, если вам хочется повоевать, у меня на родине в Алашани решетчатые юрты, навьюченные верблюды и люди. Приходите ко мне в Алашань! Там и повоюем!»

Когда Чингису сообщили ответ, он еще не оправился от жара, но пришел в бешенство. Что за наглецы! Тангуты должны были стать вассалами! А что делают — предательство за предательством, оскорбление за оскорблением. Его еще больше охватил гнев, когда он вспомнил, что 20 лет назад помог этим людям избежать большой беды. На этот раз сомневаться не приходится, нельзя допустить, чтобы теперь, когда настало время покончить с Цзинь, взять остальной Китай, на его фланге был такой противник. Сейчас на карту поставлено больше, чем имперская стратегия. Его оскорбили лично. «Когда нам брошены такие сильные слова, как можем мы отступить? — передает его слова «Тайная история». - Даже если это будет означать для меня смерть, знает Бог, мы не можем просто так взять и уйти!»

Вызывающие слова Аши было не просто провокацией, они раскрывали его карты. В них сказались многовековые традиции, которыми руководствовались государства по всей Евразии, когда дело доходило до сведения счетов. Если должны состояться сражения, то командующие должны бы ли знать, где встретится сопротивление, должны соблюдаться правила игры, чтобы можно было представить исход. Чингис действовал по-другому. Теперь он знал, какую стратегию ожидал от него Аша, — стремительный бросок с севера через Гоби, а потом бои в заднем дворе у Аши, где тангуты могут поддерживаться двумя своими главными городами, Иньчуанем и Увэем, получая оттуда резервы, — поэтому он сделает как раз наоборот. Но не нужно торопиться. Война, как всегда, будет вестись на его условиях. Все равно наступает зима. Войска разбросаны по долинам Трех Красавиц, где они вырубают из речек кусками замерзшую воду и охотятся за дикими ослами и овцами, заготовляя впрок замороженное мясо. Многие, наверное, на зимние месяцы вернулись к своим стойбищам, бросив осадные орудия с промерзшими канатами до своего возвращения.

Весной, когда постепенно потеплело и ландшафт смягчился, войска снова собрались на своих позициях. Чингис окреп настолько, что был в состоянии лично вести армию через 160 километров песка и гравия, которые отделяют Три Красавицы от сегодняшних границ Китая, через границы Си Ся в сторону северной твердыни Си Ся, города, который монголы называли Хара-Хото, Черный город.

Этот город служил крепостью-аванпостом на протяжении 1000 лет. Он охранял неприветливый пейзаж засыпанной гравием равнины, по которой ветер пересыпал похожие на гигантские змеи песчаные дюны, но это был процветающий аванпост с населением, наверное, не одной тысячи людей, потому что стоял на т-образном перекрестке, где к Шелковому пути с востока подсоединялась дорога к реке Эцин, как называли ее монголы (ее китайское название было в те времена Цюйюань, а теперь Шюи). Она протекала по мертвой пустыне в сторону приветливых зеленых подножий Киланьшаня, Снежных Гор, расположенных на 300 километров южнее. Теперь все, что осталось от города, — это квадратные иссеченные песчаными бурями десятиметровые стены вокруг едва приметных остатков упавших зданий.

Представьте себе войско воинов-кочевников, которые теперь поднаторели также и в осадной войне, у них есть ката пульты, способные забрасывать на 200–300 метров наполненные порохом бомбы, огнеметы, луки с несколькими тетивами и, очень возможно, теперь и первые настоящие фугасные бомбы, «сотрясающий небо гром», о существовании которых есть запись более позднего времени, свидетельствующая о том, что их применяли при осаде Кайфэна в 1232 году. Такая бомба состояла из наполненной порохом железной оболочки, которая взрывалась с таким грохотом, что было слышно за несколько километров. Находившихся в радиусе 10–12 метров от взрыва солдат «разносило на куски, и даже следа не оставалось».

Нечего и думать, что Хара-Хото мог выстоять. Его захват был первым шагом к обходному маневру, который имел целью лишить Си Ся возможности использовать резервы, когда дело дойдет до главных сражений, и если бы Аша осмелился высылать из Иньчуаня подмогу через пустыню на расстояние 500 километров, то его войска приходили бы к месту сражения совершенно измотанными, на пределе продовольственных ресурсов и совершенно непригодными для ведения боя. Тангуты, наследники утонченной и урбанизированной культуры, предпочитали полагаться на крепкие стены. Никакой армии не вышло навстречу воюющим не по правилам монголам.