головную боль и слабость во всем теле, он встал и подошел к окну, чтобы закрыть ставни. И тут увидел Блеза, который как раз спускался по ступеням с восточной веранды. Он собрался было позвать раба, чтобы дать ему какую-нибудь работу, но интуиция подсказала ему повременить. Какого черта этот парень делает на восточной веранде рано утром, да еще и в той же одежде, в какой был вчера? Откуда он идет?
Несмотря на явный перебор шампанского и жуткий недосып, Филипп крайне заинтересовался. На восточную веранду выходили только три спальни. Его, Алисы и гостевая, в которой расположилась Вербена Шевро.
– Неужели этот гаденыш ублажал Вербену всю ночь? – удивился Филипп.
Молодой Дювалон почесал затылок в изумлении. Он, конечно, много слышал про мадам Шевро, но такой прыти не ожидал. Чтобы с черномазым, да еще и в гостях! Удивительно, но ведь не мог же он выходить из спальни его сестры? Или… Нет, исключено. Чтобы его сестра спуталась с рабом? Не может быть!
Впрочем, стоит присмотреть за этим прытким малым. Филипп оделся и приказал рабу принести ему сырые яйца и бутылку шампанского. Когда раб выполнил приказание, Филипп взбил пару яиц в бокале с шипучим напитком и залпом выпил. Смесь уняла дрожь в теле и сняла головную боль. Что ж, пожалуй, пора идти на поклон к отцу, которого он крепко рассердил вчера.
Оставив Лилиан лежать без сознания на кухне, Филипп отправился на поиски сексуальной партнерши. Он ввалился й женский барак и выбрал себе двух девочек, одной было двенадцать, другой чуть меньше четырнадцати. Выгнав остальных рабынь, он надругался над ними, а затем ушел, пообещав вернуться через неделю.
Филипп открыл дверь и сразу услышал голос отца. Герцог, как и всегда, наводил панику на рабов. Те готовили завтрак для гостей, и Александр Дювалон не давал им спуску.
– Доброе утро, папа. Могу я чем-либо помочь?
Герцог обернулся, и его лицо потеплело при виде сына.
– Нет, сынок, но я буду рад, если ты составишь мне компанию за завтраком, поскольку твои мама и сестра не желают меня видеть.
– Ты не поверишь, Оттилия, что за хищница эта Вербена, – рассказывала Джулия Таффарел своим верным слугам, – от ее когтей пострадало немало мужчин на балу. А слышали бы вы ее пошлости – «Ах, святые угодники», – изображала она Вербену, – «Как мне нравится ваша сигара, месье, как мужественно она смотрится, прямо не терпится самой попробовать ее на вкус».
Оттилия и Катон рассмеялись.
– Мисс Джулия, а расскажите про месье Ройала. Понравился ли он креольским дамам?
– О! Безусловно. Он пользовался таким успехом во время бала, что к полуночи с ног валился от усталости. Но он был самым галантным кавалером и, безусловно, самым красивым мужчиной.
– А мадам Сюзанна или мадемуазель Анжелика танцевали с ним?
– Нет, но в том, как они переглядывались, что-то было. Мне кажется, что Ройал влюблен в одну из них, вот только он еще сам не знает, в которую именно. Для любой из них было бы Божьим благословением выйти за него замуж. Я лично ставлю на Сюзанну. Анжелика мне никогда не нравилась.
– Ах, мисс Джулия, а каково было встретиться с месье Теофилом после всех этих лет?
– Годы были к нему благосклонны, – ответила Джулия, помолчав немного. – Он по-прежнему симпатичный, и годы добавили ему солидности, которой я не отмечала в нем по молодости. Но… это не то же самое, что возобновить старую дружбу, нет. Это скорее похоже на новое знакомство. Когда я познакомилась с месье Бранниганом, я испытала схожее чувство, и все же тут есть что-то еще, что-то, чего я еще сама пока не понимаю.
– Вы все еще любите его, не так ли, мисс Джулия?
– Да, – тихо сказала Джулия, – все еще люблю. И мне кажется, что он тоже все еще любит меня. – Таффарел долго сидела молча, размышляя, затем сказала, ни к кому конкретно не обращаясь: – Какая удивительная вещь – любовь. Можно положить ее в коробочку, завернуть в глянцевую бумагу, перевязать тесьмой и убрать в дальний угол чулана под названием «память» и забыть об этом лет так на сорок. Затем обнаружить эту коробочку практически случайно и вытащить на свет божий. Бумага истлела, веревка сгнила, но там, внутри, все свежо, точно новехонькое, благоухает всеми ароматами.
На этот раз Джулия молчала так долго, что Оттилия и Катон ушли, решив оставить хозяйку наедине с ее мыслями.
Глава 17
В былые годы, когда Виктуар посещало много гостей, в поместье для них держали специальный гостевой дом. Но когда дети подросли, а гостей почти не стало, Теофил приспособил это здание для других нужд. Он распорядился снести все перекрытия, превратив помещение в одну огромную комнату. В одном углу стояли его столярные станки и стол со стойкой под папки, за которым он вел дела плантации. Все остальное отдали детям под театр, который они так любили.
Сюда и Теофил, и дети сбегали от суеты, чтобы погрузиться в какую-то удивительную атмосферу. Они назвали это место «клуб». Поэтому, когда его внуки заслуживали наказания, им вменялось чистить клуб.
Теофил работал над садовой скамейкой, снимая ароматную сосновую стружку с доски. Опилки застряли в его шевелюре и усах, отчего он походил на доброго лешего. Когда работа была закончена, он отошел на пару метров, чтобы полюбоваться, затем сел на новую скамейку, чтобы отдохнуть.
Теофил, сам того не желая, задумался о своем воссоединении с Джулией Таффарел. Его обычное спокойное состояние было поколеблено этой встречей. Только сейчас он осознал, насколько он одинок.
Он очень любил своих внучат, и ему нравилось болтать по вечерам с тетушкой Лолли, но после того, как эпидемия тифа унесла жизни его жены и родителей Дениса и девочек, он замкнулся в себе, практически не выходя за пределы поместья. Он жил сегодняшним днем, не предпринимая попыток изменить что-либо в своей жизни. Даже мемуары, которые он писал уже много лет, в общем-то были прожиганием времени. Он прекрасно понимал, что даже если ему удастся их опубликовать, что само по себе маловероятно, то едва ли их прочтет кто-то, кроме редактора. Ему не хватало общения с кем-то своего возраста. Он хотел быть рядом с Джулией, рядом с женщиной, которую когда-то так сильно любил. Но он также понимал, что нужно быть
