— Вами двигали амбиции или просто упрямство?
— Раньше я бы сказала, что амбиции, но сейчас склоняюсь к тому, что упрямство.
— В это я могу поверить, — хмыкнул Бертолд. — И нашли хорошую работу в Брайтоне?
— Это с какой стороны посмотреть. Я получила роль в мыльной опере, играла этакую роковую женщину. К сожалению, роль второго плана. Некоторые актеры терпеть не могут мыльные оперы, но в них можно хорошо проявить себя, если у тебя есть талант. И кроме того, это хоть и небольшая, но все же страничка в карьере.
— А что теперь будет с вашей карьерой, когда вам придется воспитывать Петл?
— Буду вынуждена прервать работу на некоторое время.
— Кстати, сколько вам лет?
— Двадцать шесть. А что?
— А каково ваше финансовое положение? — продолжал Бертолд, проигнорировав вопрос Хилды.
— С вашей стороны это просто любопытство или намерены сделать благотворительный взнос? — съехидничала она.
— Прекратите огрызаться и отвечайте на вопрос.
Огрызаться? — весело изумилась Хилда. Да я еще не начала по-настоящему огрызаться!
— Мое финансовое положение — это сугубо личное. Неужели вы действительно думаете, что я сообщу подобную информацию человеку, с которым мне, возможно, предстоит судиться?
— Это означает, что вы отнюдь не богаты. Будь вы богаты, вы бы с гордостью сообщили мне об этом.
— Это означает, что мы с вами враги, мистер Кертис. Я не стану снабжать вас какими-либо сведениями, которые могли бы дать вам преимущество. Флора была добрейшим существом, и она доверила мне заботу о своей дочери. Поверьте, я действительно намерена сделать все, что в моих силах, чтобы заставить вас признать Петл и обеспечить ей то воспитание и жизнь, которую она заслуживает.
— Значит, в конечном счете все упирается в деньги, не так ли?
— Мне жаль вас. Глупец, все упирается в любовь! Я люблю Петл, но она мне не родная. Она родная вам и вашей матери. Фредерика может дать Петл ту любовь, которую не могу дать я и в которой так нуждается ребенок. Я не заблуждаюсь по поводу того, что и вы когда-то подарите своей дочери любовь. Судя по тому, что я слышала и видела, эмоции вам чужды. Но деньги могут создать у ребенка иллюзию любви. Кто знает, может, со временем вы дорастете и до любви к Петл. Если она пойдет характером в мать — а я подозреваю, что пойдет, — то трудно будет не полюбить ее.
— А вы не считаете, что с подобной лекцией следует повременить до готовности результатов анализа ДНК?
— Вы сами захотели поговорить о. Флоре, — парировала Хилда. — А я не могу говорить о Флоре, не касаясь при этом Петл. И уж конечно исчезнувшего отца Петл!
— Но если вы так уверены в моем отцовстве и так злы на меня, то почему же не пришли ко мне раньше? Когда Флора сказала вам, что я отказался быть отцом и дал ей денег на аборт, почему вы тогда не ворвались в мой кабинет, словно ангел мщения? По-моему, для вас это не составило бы труда. Так почему надо было ждать до сегодняшнего дня?
Хилде не понравился этот вопрос, он ставил ее в тупик.
— Ну… я была в Брайтоне.
— Но вы же приехали в Лондон, когда родилась Петл?
Под пристальным взглядом Бертолда Хилда почувствовала, что лицо ее покрывается румянцем, вызванным чувством вины.
— На самом деле… нет, я не приехала, — призналась она, ощущая, как к горлу подступил комок.
В машине на короткое время воцарилась гнетущая тишина.
— Не скажете ли почему? — В голосе Бертолда прозвучало удивление, смешанное с раздражением. — А то у меня создается впечатление, что вы какая-то очень странная лучшая подруга.
— Я… мы… мы поссорились.
Хилда закашлялась, отвернулась и уставилась в окно. Они выехали на набережную Темзы, но открывающийся прекрасный вид не произвел на Хилду никакого впечатления. Она отчаянно пыталась взять себя в руки.
— Из-за чего? — потребовал ответа Бертолд.
Она не могла говорить и только покачала головой, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.
Бертолд вздохнул.
— В бардачке есть салфетки, — подсказал он.
И только Хилда достала салфетки, как чувство горя и вины выплеснулось наружу в виде глубоких, сотрясающих рыданий.
Бертолд был рад тому, что едет в плотном потоке машин и не может остановиться или свернуть на обочину. И слава Богу, иначе пришлось бы делать что-нибудь глупое, например, обнять Хилду и попытаться успокоить.
К неудовольствию Бертолда, плач Хилды растрогал его, как и ее несчастливая история. Этим во многом объяснялось ее поведение, ее решимость как можно лучше устроить жизнь дочери Флоры. Бертолд даже почувствовал себя виноватым, чему не мог найти никакого разумного объяснения. Возможно, это было вызвано упреком Хилды, что он не способен любить кого-то и заботиться о нем.
Наконец рыдания стихли, Хилда выпрямилась на сиденье, зажав в кулаке изрядно намокшие салфетки.
— Вам легче? — вежливо поинтересовался Бертолд.
Хилда кивнула.
— Тогда, может, продолжим наш разговор? О вашей ссоре с Флорой?
— У меня нет желания, — буркнула она.
— Что ж, вполне откровенно. Насколько я понимаю, когда Флора погибла, вы находились в Брайтоне?
Хилда снова кивнула, комкая в руках салфетки.
— И не пытались поговорить с ней после ссоры?
Лицо Хилды исказилось от боли.
— Я… звонила несколько раз. Но Флора уволилась с работы и переехала с нашей старой квартиры. В справочнике ее фамилия не значилась, потому что у нее не было телефона. Но Флора знала мои координаты… поэтому я решила, что она… не хочет больше общаться со мной…
— Вы подумали, что она сделала аборт?
Глаза Хилды, все еще блестевшие от слез, округлились и гневно сверкнули.
— Флора никогда не пошла бы на это!
— Понятно. Только не надо возмущаться. Я просто пытаюсь все выяснить. И подумал, что вы как раз уговаривали ее сделать аборт и поссорились по этому поводу. То есть… я полагал, что вы, не знавшая счастья ни в детстве, ни в юности, могли возражать против появления на свет нежеланного ребенка.
— Это свидетельствует о том, что вы совершенно ничего не знаете о таких, как я. Если хотите знать, мы поссорились из-за вас.
— Из-за меня? — ошеломленно переспросил Бертолд.
— Вот именно. Если бы вы знали об отношениях Флоры с мужчинами, то поняли бы глубину моего возмущения. Она постоянно влюблялась, часто в тех, с кем работала, но всегда в таких, которые не питали к ней взаимной любви. Я так устала утешать Флору каждый раз, когда ее бросал очередной возлюбленный. Устала оттого, что ей приходилось часто менять работу, если герой ее романа оказывался женатым.
— У нее были связи с женатыми мужчинами?
— Иногда. Поймите, она вовсе не была шлюхой. Флора просто не могла сопротивляться любви. Если мужчина говорил ей, что любит, она тут же становилась его жертвой. Ей нужен был не секс, а именно любовь. Когда Флора поступила на работу в «Кертис лтд.», она дала мне слово, что отныне все будет иначе. Но вскоре я начала замечать признаки того, что она снова влюблена. Флора подолгу собиралась на работу, покупала наряды. Я стала допытываться, кто на этот раз поразил ее воображение. Поначалу она отрицала, что влюбилась в кого-то на работе, но я-то понимала, что это не так. В конце концов Флора призналась, что
