страдает. Ваше имя?
— Ричард Кэткарт, — отвечал человек в темном дублете, и Хьюберту Коффину показалось, что палуба закачалась у него под ногами. — Я должен бы сообщить вашему превосходительству кое-какие сведения наедине, — продолжал этот грустный, с чувством собственного достоинства человек. Хьюберт подался было вперед, но Дрейк уже ступил ногой на лестницу юта со словами:
— Ну что ж, дорогой мастер Кэткарт, посмотрим, что за сведения вы мне сообщите по секрету.
Впоследствии, и довольно скоро, офицер и простые матросы эскадры Дрейка узнали, что только благодаря доброй воле Ричарда Кэткарта стал возможным захват большого португальского судна «Сан- Фелипе»с сокровищами на борту. Когда месяца два спустя его доставили в английский порт, в сейфах его оказалось состояние ценностью около миллиона фунтов![65]
Сгорая от нетерпения, Хьюберт походил по палубе, затем, пытаясь узнать, что происходит, окликнул «Сан-Марко», но не получил никакого удовлетворительного разъяснения. Темнолицые матросы на барке Кэткарта только глазели в испуге с вытаращенными глазами на эти мрачные военные корабли англичан, стоявшие повсюду, и на бесполезные призовые суда, которые либо пускали на дно, либо поджигали, чтобы они, дрейфуя, уткнулись в берег около эль-Диаман или сели на рифы, называвшиеся Лас-Пуэркас.
Глава 7
ВОССОЕДИНЕНИЕ
Свет от полыхавшего галиона маркиза Санта-Крус и прочих пылающих остатков, отнесенных приливом к полуразрушенному второстепенному порту Санта-Мария, окрашивал снизу в оранжево-красный цвет висящие над гаванью Кадиса клубы дыма.
На баке барка с прежним названием «Сан-Марко», которому теперь предстояло именоваться «Розмари», английские матросы и йонкеры, временно командированные для управления им, пили, плясали, громко распевали непристойные баллады, празднуя перевод из тесных и зловонных жилищ на борту военного корабля на это просторное и относительно чистенькое купеческое судно.
Огни горели на всех кораблях английской эскадры: нужно было еще наложить доски на проломленные деревянные борта, залатать пробоины и кое-где пропустить новые канаты в такелаже. Более чем на дюжине судов, оставленных для пользы Англии, замечалась особенно бурная активность: их новые экипажи усердно трудились, знакомясь с непривычной для них оснасткой.
На сиденье, установленном с подветренной стороны треугольной бизани барка, Розмари Кэткарт прислонилась спиной к сложенному парусу, и ее нежный профиль в свете трескучих пожаров окрашивался попеременно то в желтый, то в красный, то в розовый цвет. Ее пальчики, скрюченные в загорелой руке молодого Коффина, наконец расслабились. Она говорила довольно низким глубоким и мягким голосом:
— Да, Хьюберт, просто в голове не укладывается, что столько всего могло произойти за одну неделю. Каких-то семь дней назад папа из кожи вон лез, оснащая флотилию маркиза Санта-Крус… — Она не договорила, обратив к нему свои губы еще за одним поцелуем. — Никогда не забуду той ночи, когда папа вернулся домой после оглашения того позорного приказа, когда он услышал, что его одобрил и похвалил сам архиепископ.
— Значит, ты готова была плыть в любом случае? — поинтересовался Хьюберт. — Даже если бы наш флот не напал на гавань?
— Да. Папа решил плыть в Голландию с припасами для армии герцога Пармского. Мы бы отплыли на будущей неделе, но… о, Хьюберт, ни он, ни я — мы никогда не забудем этого зрелища: как ваши высокие галионы плещут крестами Святого Георгия в лицо этой крепости Матагорда и всех этих жутких батарей.
— Мы застали порт совершенно врасплох?
Густые цвета — отраженья огней — заиграли на ее темных волосах, и она еще раз кивнула.
— Все как громом были поражены, а когда зазвучало ужасное имя «эль Драго», о, ты бы видел, как все запаниковали. В Кадисе за сотню реалов нанимали простую телегу с ослом, и ты, наверное, заметил, что несколько судов село на рифы — так перепугались их капитаны.
Ее изящная и худенькая фигурка была затянута в желтое бархатное платье, лишенное искажающей формы юбки с фижмами, и поэтому довольно точно повторявшее очертания тела. Коффин обнял девушку и, целуя крепко, прижал к себе. Ответив на поцелуй, она поинтересовалась тем, как закончилось плавание английской армады в прошлом году, и выразила сочувствие по поводу потери Генри Уайэттом его «Надежды». Она даже нашла что-то забавное, услышав правду о баснословных и несуществующих богатствах, которые в Северной Америке нужно просто поднять с земли.
Наконец, снова обняв ее гибкое и трепетное тело, Хьюберт вздохнул и сказал:
— Ну, мне пора, но, прежде чем уйти, я хотел бы попрощаться с твоим отцом.
Розмари тихонько покачала головой.
— Нет, бедный папа все еще стоит на коленях на своей prie-Dieu [66], молясь со своими четками и умоляя Божественное откровение понять, что он не сделал ничего дурного. Дорогой мой, когда и где мы увидимся в следующий раз?
— В Портсмуте скорее всего или, может, в Плимуте. Бог знает, что теперь намерен делать сэр Френсис.
Он был прав. «Френсис» вместе с рядом других небольших частных военных кораблей был отряжен конвоировать захваченные трофеи назад в Англию, чтобы Дрейку ничего не мешало и далее «подпаливать бороду» Филиппу II. С собой он намерен был взять только самые мощные свои корабли и самый быстроходный транспорт с продовольствием.
Где «эль Драго» нанесет свой новый удар? На этот счет испанские власти пребывали в мучительном сомнении, поэтому нарочные загоняли лошадей, скача на юг в Лиссабон, на север в Виго или южнее в Малагу. С бешеной поспешностью слались депеши даже в такую даль, как Старая Картахена, Валенсия и Барселона; кто знал, не захочет ли этот вечно непредсказуемый «эль Драго» вторгнуться в Средиземное море? Или, может, он снова идет в Вест-Индию?
Теперь, когда он разжился небольшим состоянием, Хьюберт Коффин поздравил себя с назначением в конвой, и в этом он был не одинок. Самое важное было теперь — доставить трофеи Дрейка в английский порт и позаботиться о Розмари Кэткарт.
Глава 8
НЕЛЕГКАЯ ЗИМА
Снова засвистели ястребы в давно пустовавших клетках поместного дома в Портледже, а несколько дюжих широкозадых племенных кобыл и высокогривых буйных жеребцов топтались в перестроенных конюшнях. Сегодня редкий снежный буран оставил такое впечатление, словно селедочная чешуя запорошила новые шиферные плиты на крыше поместного дома сэра Роберта Коффина. Мебель, выдержанная в изящном французском или итальянском стиле, заменила те неуклюжие и неудобные стулья с прямыми спинками, которые пару веков прослужили в личных жилых покоях семейства Коффинов.
С осени восстанавливались обваливающиеся стены, и в свинцовое небо торчали две новые печные трубы, свидетельствуя о том, что в главной зале для гостей и в комнате сквайра Хьюберта можно теперь наслаждаться каминным теплом.
Бравые молодые всадники, сопровождаемые дамами в плащах и с платками на головах, восседающими на седельных подушках у них за спиной, все чаще теперь проезжали в каменные ворота, новенькие и красивые, с гербом семейства Коффинов: на зеленом поле четыре черные византийские монеты, разделенные пятью крестиками. Семейный девиз «Omnia Recte Factis Proemia»[67] был выгравирован так отчетливо, чтобы читали все.
К крайнему удивлению Розмари Коффин, она сразу же стала в округе чудовищно популярной, несмотря на ее чужеземное воспитание, иностранный акцент и странную пищу, заказываемую к столу. На большом балу, устроенном для того, чтоб отпраздновать окончание ремонта большого зала, съехались все более или менее важные джентльмены в радиусе двадцати миль, чтобы восхищаться, если попросту не завидовать, серебряным столовым сервизом Хьюберта Коффина, его роскошными фламандскими гобеленами и, наконец, что не менее важно, его черноволосой молодой красавицей супругой. Живость ее ума и неподдельное, не выпячиваемое напоказ знакомство с изящной беллетристикой, искусством живописи и музыкой — почти редкостное для женщины того времени — привели их в восторг, чего не скажешь об их женах.
Старый сэр Роберт теперь, когда обновили его продуваемую всеми ветрами комнату и страдающее тело лежало под теплыми легкими одеялами, а тяжелые бархатные портьеры преграждали путь сквознякам к его
