В одном киоске продавались сувениры, в другом газеты, цветные открытки и брошюры. За стеклянной перегородкой видны люди в форме гражданского воздушного флота Объединенной Арабской Республики. У буфетной стойки сидели на высоких табуретках европейцы, азиаты и африканцы, попивая кофе и коктейли. У нас с. Исрафилом не было ни гроша местных денег, чтобы, выпить хотя бы по стакану фруктовой воды. Рядом с буфетом киоск менялы. Смуглый долговязый человек пересчитывал деньги, укладывал в пачки и перевязывал. На прилавке стояла табличка с курсом различных валют в переводе на египетские фунты. Меняла поднял голову и поздоровался с нами.
? Русийя?
? Да, ? ответили мы, ? Советский Союз.
?You are nice people,[16] ? сказал меняла и, улыбнувшись, приветствовал нас, поднеся правую руку сперва к губам, затем к глазам, а потом к макушке, тем самым как бы говоря: добро пожаловать, гостя мы считаем светом наших очей и готовы голову положить за него.
К счастью, в свое время я приложил много усердия и стараний, чтобы до некоторой степени овладеть английским языком, и теперь, коль скоро разговор не выходил за рамки обычных житейских тем, мог, хотя и с трудом, поддерживать беседу.
Мы поблагодарили менялу за теплые слова и в свою очередь дали понять, что и нам симпатичны жители Арабской Республики; сказали, что жаждем дружбы и хотим иметь здесь побольше друзей.
? Хороший человек, ? резюмировал Исрафил, когда мы отошли.
? Почему ты так решил?
? По его обходительности. У него на лбу написано, что он родился под ласковой звездой.
Может быть, он и хороший человек, подумал я, но явный чудак. Словно средневековая невеста, украсил себя драгоценностями. Цепочка на животе золотая, несколько перстней, нанизанных на толстые пальцы, тоже золотые, даже запонки золотые и зажим для галстука золотой. И все эти запонки, кольца и цепочки усыпаны драгоценными камнями — бриллиантами, сапфирами, изумрудами, жемчугом. Если бы их обратить в деньги, можно построить хорошую современную больницу.
? О чем задумался? ? спросил Исрафил.
Я сказал.
? Тебе бы только одно ? весь мир покрыть больницами.
? Больница ? дело полезное. От больницы пользы, представьте, не меньше, чем от туморов[17] и амулетов.
? Никогда в жизни не писал туморов.
? Не беда. После хаджжа начнешь.
? Может быть, но в таком случае первый тумор я напишу для тебя.
Объявили посадку. Мы вышли из здания. Известно, что солнце питает к Африке особую любовь. От бетонных площадок аэропорта поднимался огненный жар. Раскаленный воздух волновался и дрожал. У нас в Вахшской долине в иные дни жара доходит до сорока пяти — пятидесяти градусов, а я недели и месяцы проводил там без всяких жалоб и недовольства. Здесь я едва не задыхался. А впереди еще Хартум, который на полторы тысячи километров ближе к экватору.
Солнечные лучи настолько ярки и ослепительны, что самый неблагодарный раб божий и тот не поскупился бы на слова благодарности изобретателю черных очков.
В воздухе стюардессы угощали нас завтраком. Артистам китайского цирка и нескольким европейцам, продолжавшим полет, принесли по рюмке коньяку. Нам коньяка не принесли. Кори-ака предупредил девушек, что паломники не пьют.
Что ж, ладно. Семнадцать хаджи не будут пить, это их дело, а восемнадцатый выпьет. Может быть, удастся заснуть.
Я пошел в буфет.
? Красавица, налейте-ка мне.
Мне налили рюмку коньяку и на закуску предложили холодное мясо и что-то зеленое, похожее на фасоль.
? Можете выпить и за своих друзей, ? рассмеялась одна из девушек.
? Спасибо, но у меня не луженый желудок, чтобы выпить три бутылки коньяку.
? Вы разве не паломник?
? Паломник. Вернее, врач группы паломников.
? А если я наябедничаю вашему руководителю, что вы пьете? — шутливо спросила девушка.
? Не советую. Первое Мая на носу. Если ваше начальство узнает, что вы наушничаете и ссорите между собой пассажиров, вас лишат праздничной премии, ? отшутился я.
Внизу расстилалась Ливийская пустыня. Через час начнется Нубийская пустыня. Пустыня за пустыней. Ни деревца, ни озерка, ни речки. В прежнее время можно было увидеть внизу караваны верблюдов. Пустыни эти в течение тысячелетий были ареной кровопролитных битв. Египтяне, эфиопы, суданские племена, войска пророка, а позднее англичане, огнем и мечом прошли эти места, оставляя за собой реки крови. Воевали за землю, за власть. Внедряли новую религию, сражались ради утверждения своих толкований религиозного учения, ради того, чтобы сменить одного султана другим, и так далее и тому подобное. Здесь возникали и гибли государства, появлялись и бесследно исчезали города и оазисы.
Когда мысли отправляются гулять по бесконечным просторам истории, они обязательно ринутся на дороги еще более длинные, имя которым Вечность. Потом вдруг очнешься и увидишь, что мысли твои зашли в темный тупик и, не находя выхода, отчаянно бьются, как выброшенная на берег рыба. Но у меня есть друг и коллега Искандар, который находит ответ на любой вопрос. Летом прошлого года он потащил меня путешествовать по Гиссарскому хребту. Я впервые оказался у безлюдных подножий уходящих в поднебесье гор, среди нагромождения скал в миллионы раз больше и старше меня, и все мое существо охватила робость. Меня, человека родившегося и выросшего в долине, поразила и подавила мощь гигантских гор, картина этого таинственного музея природы. А Искандар, которому все это было нипочем, восторженно говорил о бесконечности вселенной, о вечности.
? Ораторствуешь впустую, ? заметил я.
? Ты, как всегда, откровенен, ? громко захохотал он. ? За это тебя и люблю.
? Не болтай. Я много читал и слушал немало разговоров на эти темы, но все в одно ухо входят, а из другого выходят. Ничего не остается в голове.
? Почему?
? Общие слова. Ни капельки конкретного представления.
? Бедняга! Ты не можешь представить себе вечность? ? произнес он тоном учителя, утомленного долгим рабочим днем и оставшимся провести дополнительные занятия с отстающим учеником. ?Хорошо, скажи, какой отрезок истории, сколько веков ты можешь себе представить?
? Сколько веков? Пять-шесть тысяч лет, скажем.
? Молодец. Это еще ничего, ? сказал Искандар. ? Отложи в сторону эти пять-шесть тысяч лет и представь себе какой-нибудь хауз.[18] Нет не хауз, представь себе стадион на сто тысяч мест…
?При чем здесь стадион?!
? Говорят, представь, значит, представь!
? Ладно, представил.
? А теперь представь, что этот стадион до краев заполнен просом. Представил? Теперь вообрази, что раз в сто тысяч лет на стадион приползает один муравей и из этого огромного хирмана[19] уносит одно-единственное зернышко. Вообразил?
? Да.
? Вот и подсчитай. Срок, за который муравей перетащит все просо, по сравнению с вечностью все равно, что одна песчинка по сравнению со всей пустыней Кара-Кум или капля воды по сравнению с Тихим океаном. Дошло?
? Да, ? у меня перехватило в горле. Я чувствовал, что все эти дипломы, аттестаты и свидетельства, которые хранятся у меня дома, будто добыты мной не честным трудом, а как-то иначе, не подобающим порядочному человеку путем… Как жаль, что нет сейчас со мной Искандара! С ним мне не было бы так тоскливо.
