положение международного права о том, что неприятельская собственность на нейтральных судах могла служить призом, не вызывало никаких серьезных попыток отмены. Однако же, так как захват требовал отвода судна в один из портов захватчика, который притом рисковал быть там задержанным до решения судом вопроса о заподозренных товарах, то операция эта редко применялась на практике. Английскими судами признавалось также, что произведения вражеских колоний составляли законный приз в случае нахождении их на нейтральных кораблях. По их аргументации, если участие в торговле этих колоний было запрещено их метрополиями иностранцам в мирное время, то допущение его во время войны составляло лишь простую уловку для того, чтобы лишить другую воюющую сторону ее признанного права на захват – положение, бесплодно оспаривавшееся американскими писателями. Все эти причины действовали во вред как неприятельской, так и нейтральной торговле и вместе с тем в той же мере благоприятствовали торговле англичан. Указание на эти причины сделано здесь лишь для того, чтобы показать естественное влияние, производимое столь могущественной силой, какой была в то время морская сила Великобритании. Полученные результаты зависели туг не от уменья, с каким употреблялась или распределялась эта сила, но от простого перевеса наличной мощи.
Уничтожив судоходство своих врагов и не признав за нейтральными странами права снабжать их многими предметами первой необходимости, Великобритания поставила враждебные страны в состояние изоляции и создала в них спрос на запрещенные товары. Вследствие этого цены на последние поднялись, и доставка их сделалась весьма выгодным делом. Когда торговые сношения встречают на своем пути подобную преграду, то они ищут новой тропы со всем упорством, присущим естественной силе. Предложение всегда проложит себе дорогу туда, где есть спрос, какие бы ни были поставлены ему препятствия со стороны человека. Изобретательность торговца, ищущего наживы, найдет возможность проникнуть даже за тесные линии, охватывающие осажденный город; когда же блокада распространяется на длинную пограничную черту, то бесполезно надеяться на полную изоляцию. Торговля старается в таких случаях найти какой-либо центр поблизости той линии, которую имеется в виду переступить, и в этот центр собирает товары, подлежащие затем передаче за неприятельскую границу и распределению среди населения воюющей страны. За такой центр выбирается обыкновенно какой-нибудь нейтральный морской порт, торговля с которым пользуется свободой и отправление куда судов не может вызвать их захвата или задержания другой воюющей стороной. Таким образом, во время Американской революции нейтральный голландский остров Св. Евстафия сделался сборным и складочным пунктом для торговцев, намеревавшихся ввести свои товары – и в том числе даже предметы, составлявшие военную контрабанду – на принадлежавшие той или другой из враждовавших сторон Вест-Индские острова. Рассказывают, что по захвате острова в 1781 году, когда началась война с Голландией, британцами на нем найдены были большие количества товаров, хотя и принадлежавших английским купцам, но предназначавшихся для французских покупателей. Подобным же образом во время Американской междоусобной войны (1861–1865 годов) город Нассау, на принадлежавших Англии Багамских островах, служил центром, где собирались всякого рода запасы, предназначавшиеся для прорыва блокады Южного побережья.
Точно так же во время войн Французской революции до тех пор, пока Голландия оставалась союзницей Великобритании, последняя служила центром, из которого в изобилии снабжались заграничными товарами Франция и вообще европейский материк. После того как Соединенные Провинции были заняты французскими войсками и вслед за революцией в своем правлении стали следовать французской политике, торговля, вытесненная с их берегов, подвергшихся теперь блокаде, стала искать себе другого депо дальше к востоку. Она нашла его в Бремене, Гамбурге и еще некоторых германских портах, из которых, однако же, несравненно большим предпочтением и сопряженными с этим выгодами пользовался Гамбург. Через него направлялись в Германию, а также, несмотря на запретительные меры французского правительства, и во Францию, кофе и сахар Вест-Индии, мануфактурные товары Великобритании, пищевые продукты из Америки, предметы роскоши с Востока. Указанием на эту перемену торгового пути служит тот факт, что привоз в Германию из одной лишь Великобритании составлял в 1792 году 2 000 000 фунтов стерлингов, в 1796 году, т. е. год спустя после того как Голландия сделалась союзницей Франции, поднялся уже до 8 000 000 фунтов стерлингов, несмотря на то, что покупательная способность Германии еще даже уменьшилась за этот период. В то же самое время общая вместимость судов, ежегодно отправлявшихся из Великобритании в Германию, увеличилась с 120 000 тонн до 266 000 тонн. Подобные же результаты, но только в гораздо меньшем масштабе, обнаружились ив Гибралтаре, когда Испания вздумала было преградить английским товарам доступ в свои порты; то же опять было и на Мальте, когда она, как британское владение, служила для английских купцов далеко выдавшимся вперед в Средиземном море опорным пунктом. Подобного же рода были и те выгоды, которые представляли острова Цейлон и Тринидад по отношению к материковым частям Индии и Южной Америки. Благодаря этим выгодам они получили особенное стратегическое и коммерческое значение, вследствие чего Англия и согласилась принять их в виде вознаграждения по Амьенскому мирному договору.
В подобных случаях не только временный коммерческий центр получает свою маклерскую долю, но еще и все классы его обывателей пожинают выгоды, обусловленные усилением спроса на труд и приливом капитала и населения. Совершенно аналогичную с этим роль играла, в силу своего географического положения и неоспариваемого господства на море, и Великобритания во время Французской революции. Ее морское могущество и коммерческий дух постепенно, но в то же время быстро взращенные прежними поколениями, дали ей возможность сразу же сделаться торговым депо, где собирались продукты всех стран и морей, открытых в то время для торговли, и откуда они затем доставлялись на судах на обуреваемый внутренними смутами и разрываемый войной европейский материк. Окруженная своим водяным оплотом, рассекаемым по всем направлениям судами ее могущественного флота, Англия спокойно могла выполнять свое дело огромной европейской мануфактуры. Таким образом, она могла дать огромное развитие своей промышленности, которая сделалась более чем когда-либо необходимой для благосостояния мира, после того как промыслы Голландии и Франции либо пришли в упадок из-за недостатка в сыром материале, либо были отрезаны от остального мира вследствие бессилия этих государств на море. Великобритания препятствовала непосредственной доставке тропических продуктов на континент, между тем как вторичный вывоз их из ее собственных портов, а равно и вывоз из них английских изделий, сделались двумя главными источниками ее выдающегося благосостояния. Благоприятная реакция, произведенная сосредоточением в ее пределах такой значительной части коммерческого механизма всего цивилизованного мира, сказалась весьма наглядно. По всем направлениям закипала самая разнообразная и оживленная деятельность, обусловившая увеличение спроса на труд и ускорившая обращение капитала. Нельзя, конечно, утверждать, что война увеличивает благосостояние народов, но тем не менее следует допустить, что положение дел, подобное вышеописанному, составляет хорошее возмещение для пользующейся им нации, относительное благосостояние которой оно может даже поднять по сравнению с благосостоянием ее менее счастливых врагов. Как говорит Ланфре, «английская нация никогда не обнаруживала большей уверенности в своих средствах, как в то время, когда в 1801 году Питт оставил свой пост после восьми лет войны. Народ без обременения выдерживал высокие налоги, вызванные войной, и – что еще более удивительно – Питт не встретил в парламенте оппозиции своему последнему бюджету. Непомерное увеличение промышленного процветания Англии победоносно поражало как все предсказания ее врагов, так равно и жалобы алармистов. Так как всякое новое объявление войны на континенте содействовало уменьшению конкуренции на великом мировом рынке и отдавало в руки Англии флоты и колонии ее противников, то англичане и стали смотреть на миллионные займы и на субсидии как на премии, выплачиваемые за развитие их собственных средств.
Таким образом, морская сила Великобритании должна быть рассматриваема не только как оружие в руках министерства, а также и не как плодовитая мать субсидии, питавшая своей полной грудью обедневшие и боровшиеся между собой народы континента. Как ни были велики ее значение и роль в этих отношениях, но все же она имела еще другую, более благородную и жизненную функцию. На ней держалась здоровая жизнь великой нации, единственной обладательницы деятельной силы, которая могла быть противопоставлена демонической энергии, обуявшей французский дух. Великобритания, хотя не видя сама
