одном направлении, не замечают, что происходит в другом. Вот почему в 1785 году отношения Великобритании и России сильно отличаются от тех, какими они были пятнадцатью годами ранее, когда Россия и Турция еще воевали друг с другом. В 1770 году британские офицеры командовали русскими эскадрами и кораблями, а один английский адмирал получил даже разрешение служить в русском флоте, заручившись при этом обещанием, что прежний его чин будет возвращен ему, когда он вернется на родину. Царица послала флот из двадцати линейных кораблей из Балтийского моря в Левант. Флот этот зашел в Спитхэд (Портсмут) и чинился там, русский восьмидесятипушечный корабль, под флагом англо-русского адмирала, был введен в Портсмутский док и переделан там для улучшения его мореходных качеств. При этом русские солдаты были свезены на берег и расположились там лагерем для отдыха от корабельной жизни, а сержанты английской морской пехоты занимались обучением их. После такого отдыха и подкрепления флот направился в Средиземное море, но вследствие недостаточного знакомства команд его с морским делом он потерпел новые аварии, и в Порт-Маоне суда снова приводились в порядок для предстоявших им действий в Леванте. При уничтожении русскими в одной из тяжелых схваток двух последовавших лет турецкого флота из пятнадцати линейных кораблей в малоазиатском порту – брандерами командовали британские лейтенанты, а начальником прикрывавшей их эскадры был британский же коммодор.
Для нас – помнящих теперь Каре и Силлистрию, Крым и Гобарт-пашу, Кипр и Безикскую бухту – вышеприведенные факты кажутся похожими на сон, тем более что средиземноморские державы той эпохи смотрели на приближение русских с плохо скрывавшимся недоверием и подвергали их суровым ограничениям в праве пользования портами Средиземного моря. Но тогда Турция, хотя и будучи хорошим другом Великобритании, была еще лучшим другом Франции, которая пользовалась этой дружбой в войнах с Австрией, естественной союзницей Великобритании, для отвлечения сил первой. Турецкие торговые договоры были благоприятны для Франции более, чем для какой-либо другой державы, и морская война в восточных водах могла только повредить ее торговле. Затруднения в деле последней могли даже привести к столкновению между Францией и Россией. Это не могло быть вредно для Великобритании в то время, когда ее соперница упорно работала над восстановлением своего флота с целью отомстить ей за свои прошлые поражения, подобно тому, как теперь она, по общему мнению, ждет дня для сведения счетов с Германией. Балтийская торговля представляла также огромное значение для Франции, и для успеха в ней было необходимо сохранять дружбу с Россией. Между тем в 1770 году последняя, несмотря на симпатии Екатерины к французам, была в дружбе с друзьями Великобритании и во вражде с ее врагами, и особенно с ее традиционным врагом – Францией. Россия действовала главным образом против Швеции, Польши и Турции; а поддержка этих стран и ухаживание за ними всегда были среди целей французских дипломатов лучшей школы.
Но в 1785 году обстоятельства сильно изменились. После войны 1770 года Россия стала твердой ногой на Черном море. Кучук-Кайнарджийский мирный договор 1774 года обеспечил ей свободу торговли в Средиземном море – привилегия, которую другие нации, в духе узких воззрений этой эпохи, считали для себя убыточной. Русские фрегаты даже вошли в Дарданеллы на пути в Черное море, и хотя Порта, сама страшась последствий своего поступка, остановила их в Константинополе, шаг этот тем не менее был знаменательным. Затем состоялся в 1774 году раздел Польши – событие, которое осуждалось всеми как несогласное с законами справедливости и опасное для равновесия Европы, но которому, однако, подчинились и не участвовавшие в нем государства. Если Великобритания, встревоженная этим разделом, и находила некоторое утешение для себя в том, что он вредил Франции ослаблением ее союзников, и убаюкивала себя убеждением, что островное положение делает для нее вопрос о равновесии на континенте менее важным, чем для других держав, то вооруженный нейтралитет 1780 года послужил для нее суровым напоминанием о росте России. Этот удар, нанесенный Англии государством, считавшимся ею чуть не естественным союзником, вероятно, довершил отчуждение названных держав друг от друга. Он открыл глаза государственным людям Англии на то, что Россия при занятом ею теперь положении на Балтийском море и при близости ее к морю Средиземному становится опасной для их отечества.
Франция была заинтересована в таком положении дел немногим менее чем Англия, и конечно, не менее ее сознавала его. С дней Генриха IV и Кольбера, и даже ранее, она смотрела на Левант как на свое привилегированное поле деятельности, как на отчизну своего верного союзника и рынок доходнейшей торговли, которую она почти монополизировала. Несмотря на свое поражение в Индии, Франция тогда еще не теряла надежды взять там верх над Британией и занять ее место в обладании этой страной сказочного богатства. Она понимала важное значение Леванта и Египта для господства там. Мы не должны поэтому удивляться, когда увидим, что Наполеон посреди славы и поразительных успехов своей знаменитой Итальянской кампании строит планы о завоевании Египта и востока, а Нельсон, это олицетворение британской морской силы той эпохи, дает два самых блестящих своих сражения в Леванте и Балтике. Не будет неожиданностью для нас и то, что государственные деятели, военачальники и флотоводцы, руководившие тогда военными операциями враждебных сторон, приписывали таким пунктам, как Мальта, Корфу, Таранто, Бриндизи, а также Сицилия и Египет, значение, равное значению Гибралтара и Порт-Маона в былые дни. Многие из этих пунктов не входили до тех пор в сферу действий западных держав, но возникавший Восточный вопрос выдвинул их вперед.
И не в одном только Леванте ожидали разрешения вопросы, живо волновавшие соперничавшие державы. Торговые интересы Балтийского моря, через которое продукция обширнейших стран находила путь к внешнему рынку, делали господство на нем также серьезным объектом для главных участниц в приближавшейся тогда борьбе. Великобритания старалась прогнать своего врага с моря, а Франция желала запереть своим врагам доступ к этому морю с суши. Упомянутое господство имело значение и независимо от коммерческой точки зрения: обособленное положение моря, трудность доступа к нему, еще усиливающаяся суровым климатом, и огромный перевес в силах России над силами Швеции и Дании, делали всегда возможным образование коалиции, подобной той, какая имела место в 1780 году. (Таковая в действительности и повторилась вновь в 1800 году, серьезно угрожая морскому преобладанию Великобритании.) Для этой державы было весьма существенно помешать возникновению такой коалиции, а для врагов ее – крайне желательно содействовать ее успеху… А коалиция эта, раз возникнув, делалась ядром, собиравшим вокруг себя других недовольных и раздраженных теми резкими и высокомерными приемами, которыми великая морская держава демонстрировала то, что считала своим правом по отношению к нейтральным судам.
Англия благодаря близости своей к Балтийскому морю не нуждалась на пути туда в морских станциях для укрытия или ремонта своих кораблей. Но для нее было крайне нежелательным, чтобы порты и другие приморские города Голландии и Бельгии были в распоряжении великой враждебной ей державы. Жан Бар и его товарищи по профессии показали сто лет назад, как опасен для британского судоходства даже такой третьестепенный порт, как Дюнкерк, расположенный именно таким образом. Но если Дюнкерк снаряжал эскадры из фрегатов, то Антверпен мог бы снаряжать целые флоты линейных кораблей. Поэтому появление России на Балтийском море и ее преобладание там еще усилили тот интерес, с которым Англия в течение прошлых поколений относилась к политическому положению Нидерландов по причине ее торговых сношений с ними, а через посредство их и с Германией. До тех пор Англия главным образом считалась с притязаниями Франции на приобретение влияния на политику Нидерландов, если не на завладение значительной частью их территории. Она должна была бояться того, что в действительности и осуществилось при Наполеоне, когда Антверпен обратился в большую морскую станцию со свободным доступом к морю и с подчинением боевых средств его и Соединенных Провинций влиянию ее сильного и искусного врага.
Таким образом, Англия в 1781 году смотрела со справедливым опасением на вызывающее поведение Иосифа II по отношению к Голландии и на падение «барьерных городов». Правда, эти крепости уже не представляли Голландии серьезной защиты вследствие упадка ее в военном отношении, но рассматриваемое событие яснее обрисовало уязвимость Голландии со стороны Франции, так как средства Австрии для защиты своих или голландских провинций были значительно слабее наступательных средств
