утра должен был поставить на разогрев печь, ремонт которой вот-вот должен был закончиться. Сисько осматривал печь и ждал ее включения, чтобы убедиться, что на ней и при подаче напряжения все в порядке.
— Прибегает секретарь, — рассказывал нам Дед, которого еще немного трясло от внезапного снятия, — и говорит, что Топильский требует меня к телефону. Я ей и говорю, чтобы она ему сказала, что я минут через 15 включу печь и позвоню. Но она опять бежит и говорит, что Топильский требует позвонить срочно. Я заволновался — может, случилось что, может, мой рабочий где-то в беду попал, раз директор отрывает меня от такого ответственного дела. Прибегаю в кабинет, звоню ему, а он мне таким гнусным голосом: «Ходят слухи, Михаил Дмитриевич, что ты вином злоупотребляешь». Ё-мое! Это он из-за этого оторвал меня от включения печи?! И я ему автоматически отвечаю: «А еще ходят слухи, Петр Васильевич, что ты у себя в кабинете на столе Вальку П-ву е…шь!» Тут я понял, что ляпнул не то, и начал было извиняться, но Петруша бросил трубку. Пошел, включил печь, возвращаюсь в кабинет, и тут же заходит Лешка Хегай (он тогда был начальником отдела труда — Ю.М.) и с порога: «Михаил Дмитриевич, твою мать, ну что же ты натворил! Топильский уже приказ подписал о твоем снятии и распорядился найти тебе место, чтобы подальше от цехов». Так, ребятки, я и попал к вам, — завершил Дед свою грустную историю о подробностях обсуждения с Топильским разных интересных слухов.
Потом он нам рассказал еще несколько случаев, но об этом позже, а сейчас закончу мысль о том, что и на ЧЭМКе Топильсий, если чем-то и зарекомендовал себя, так это дуростью, противопоказанной директору завода, но именно его директором назначили. Как это еще объяснить, если не «блатом»?
Был еще момент, который говорил, по крайней мере, мне, что Топильский не мог быть назначен директором. Он был глуп, причем настолько, что не понимал своей глупости. И это особенно бросалось в глаза, когда речь шла об инженерных вопросах.
Конечно, за 30 лет работы на одном и том же производстве можно выучить названия всего, что там находится, можно запомнить общеупотребительные команды, но ведь в инженерном деле важно понимание сути, важно образное представление тех процессов, которые не видны, а тут у Топильского был полный маразм. Из его личного дела я в свое время вычитал, что он поступил в Московский институт стали и сплавов в 1943 году. В том году впервые после начала войны был объявлен прием в гражданские вузы, и масса трусов бросилась поступать в эти вузы, чтобы не попасть в военные училища и на фронт. При такой конкуренции просто удивительно, как Топильский смог в этот институт поступить. Как я понимал, он сумел зазубрить многое из того, чему обучали металлургов, но повторю, как только дело касалось понимания, то тут Топильский был бессилен.
Выше я рассказал, что с целью избавления от обузы работать диспетчером завода, я начал творить всякие вольности, в том числе, однажды отменил приказ Топильского на установление давления питьевой воды в 2,6 атм. в ночное время. Так вот, понес я ему утром диспетчерский журнал и положил его так, чтобы он обязательно заметил, что я отменил его глупость. Думаю: он сейчас возбухнет, а я ему вывалю, что если я ему не нравлюсь как диспетчер, то пусть не назначает. А он посмотрел, поморщился презрительно и ни слова не сказал. Но мне жалко было упускать случай поскандалить и я говорю:
— Это неправильно: нельзя устанавливать ночью на насосной давление 2,6 атм., а нужно посылать слесарей на водовод, идущий на город, чтобы они прикрывали задвижку так, чтобы до задвижки было 6 атм., а после задвижки — 2,6. Тогда и на город уменьшится расход воды, и на заводе останется давление 6 атм.
Он посмотрел на меня презрительно (меня просто поражал его презрительный вид при разговоре с теми подчиненными, которыми он не был доволен) и говорит:
— И чему вас, дураков, учат в институтах? Ты что не знаешь, что по закону Бернулли давление в сообщающихся сосудах равно? Так что открой задвижку полностью или прикрой ее, а до задвижки и после нее давление будет одинаковым.
Во-первых, — промелькнуло у меня в голове, — закону Бернулли меня учили еще в школе, а не в институте, и в школе же учили, что этот закон применим только для статической жидкости. То есть, когда не действуют законы гидродинамики, которые, да, изучаются и в институтах, но тебя, придурок, почему-то им не научили. Ну неужели ты никогда не видел, как течет вода? — думал я. Неужели никогда не поливал участок перед своим коттеджем? Ведь когда начинаешь откручивать вентиль, то вода течет сначала под малым давлением, которое начинает увеличиваться по мере того, как открываешь вентиль полностью. Во- вторых, подумал я, на хрен я тебе, придурку, вообще что-то предлагаю, зная, что все равно от тебя уйдешь, как дерьма нажравшись?
О претензиях Петруши на «умность» и о его технической безграмотности рассказывали все, даже если и не понимали, в чем тут дело. Вот, к примеру, Сисько рассказывал, в чем была первопричина его ссоры с Топильским.
— Надо сказать, что это мне повезло, когда я поссорился с Топильским прямо с первых шагов на заводе, а с остальными дело было не так. Думаю, что постоянно чувствуя презрение к себе, Топильскии все время предпринимал усилия, чтобы расположить к себе людей, сделать их искренне «своими». Поэтому, уверен, очень многие после первого знакомства оставались о Петруше очень хорошего мнения, поскольку ведь это каждому приятно, когда начальство к тебе расположено, охотно исполняет твои просьбы и т. д. Так было и с Сисько. Дед рассказывал:
— Когда я приехал на завод, он принял меня очень хорошо, и отношения у меня с ним были прекрасные — он и сам спрашивал у меня совета, хвалил, от других требовал, чтобы со мною советовались. Но вот как-то зимой идем мы с ним с заводоуправления по дорожке вдоль главного коридора (дороги, пересекавшей завод с юга на север — Ю.М.). А слева от нее, как вы знаете, живая изгородь кустов. Так вот, слева сугробы снега под кустами лежат нетронутые, а справа они как бы подтаяли, даже земля кое-где обнажилась. И вдруг Топильскии ни с того ни с сего спрашивает меня: «А знаешь, почему тут снега нет?» — и показывает на правую сторону дорожки. «Почему?» — спросил я. «А потому, что это сублимация». Ну, мне бы и удивиться, что Топильскии знает такое умное слово, расспросить, что оно значит, а я возьми и брякни: «А почему же здесь сублимации нет?» — и показываю ему на левую сторону дорожки. Он посмотрел на снег слева, потом глянул на меня зверем и замолчал. И с тех пор пошло-поехало: и печи я не умею вести, и порядка у меня нет, и как только в цех зайдет, так и начинается — и тут я дурак, и там я дурак. И ведь что поразительно — он ведь взъелся на меня ни за что: это ведь не я, это он завел разговор про сублимацию, — возмущался Дед.
Поскольку Дед упомянул сублимацию, то нам, слушающим его, самим стало интересно, почему снег сублимировал с освещенной стороны и был не тронут в тени, то есть нам захотелось ответить на вопрос, на который не смог ответить Топильскии. Сублимация — это переход вещества из твердого состояния в газообразное, минуя жидкое. Ответ тут такой. Между парами воды в воздухе и водой в жидком или твердом состоянии всегда устанавливается равновесие, определяемое температурой воздуха — чем выше температура, тем больше должен быть процент влаги в воздухе. Если паров воды в воздухе меньше, чем требует это равновесие, то жидкая вода испаряется, а твердая сублимирует до тех пор, пока в воздухе не станет такое содержание паров воды, которое требуется упомянутым равновесием. Если температура воздуха падает и содержание влаги в нем становится больше равновесного, то избыточные пары конденсируются, образуя туман или росу, а при минусовых температурах — иней. Вот и получалось, что ночью, когда было очень холодно, влага из воздуха уходила — конденсировалась, но днем, когда температура воздуха поднималась (хотя и оставалась минусовой), паров воды в воздухе переставало хватать для равновесия, и снег испарялся.
Вот про это испарение снега, называемое сублимацией, кто-то когда-то что-то Топильскому рассказал, тот подивился этим чудесам природы и запомнил умное слово «сублимация». Но что происходит, Петруша так и не понял, поскольку не понимал, что переход вещества из одного состояния в другое всегда сопровождается либо поглощением, либо выделением энергии. Чтобы испарить воду, нужно очень много энергии, и естественно, что в тех сугробах, которым дополнительно энергию дают солнечные лучи, снег сублимирует быстрее, чем в тех, которые затенены. Ответ элементарен, но нужно понимать основы физики и химии, а этого понимания у Петруши не было.
Но дело даже не в этом, мало ли на какой вопрос не можешь сразу ответить — сразу ведь не вспомнишь, что когда-то знал или учил, но что уже много лет не применял и не вспоминал. Так на такие
