течение многих недель — да что там недель, месяцев! — спал один, обрекая себя на воздержание. Поэтому противостоять искушению, представшему перед ним в образе покорной зеленоглазой красавицы, готовой уступить по первому его требованию, было непросто.
— Открой глаза, миледи, — попросил он женщину. Она подчинилась.
Он надеялся, что, напоровшись на ее равнодушный взгляд, сможет перебороть себя, овладеть своими эмоциями. Ничуть не бывало: в глазах у нее он увидел смущение и неуверенность, которые еще больше распалили его. И он снова приник губами к ее губам. Этот поцелуй оказался куда более продолжительным и страстным, чем первый, и недвусмысленно свидетельствовал о его намерениях. Он давил губами на ее губы до тех пор, пока они не раздвинулись, впуская его язык. На вкус ее рот был сладким, как греческое вино или варенные в меду фрукты, но в этой сладости крылась угроза. Для мужчины, который слишком долго обходился без женщины, эти ароматные, источавшие сладость уста могли стать настоящей ловушкой. Роб подумал, что проверка на искренность, которую он устроил своей пленнице, явилась скорее проверкой на прочность его собственной воли и выдержки. Вдова Линдсей не оказывала ему сопротивления, не отвергала его ухаживаний, в то же время не поощряя их.
— Ты не держишь своего слова, — холодно сказал он, хотя от тесного общения с пленницей его бросило в жар. — В любви мне требуется твое деятельное участие, а не покорность.
Она, уже овладев собой, ответила ему прозрачным, отстраненным взглядом.
— Я готова уступить твоим домогательствам, но испытать чувства, которых у меня нет, не в состоянии.
— Думаешь, для меня так важны твои чувства или, не приведи Господи, заверения в любви? — спросил он, криво усмехнувшись. — Ничего подобного. Я просто хочу, чтобы женщина, которая согласилась предоставить мне для услады на определенных условиях свое тело, проявляла чуть больше пыла. Ох, чуть не забыл: я ведь еще не видел твоего тела! Так что раздевайся, леди, покажи товар лицом.
Это оскорбительное предложение лишь подтвердило все безрассудство вдовы Линдсей. Ни одна женщина благородного происхождения не согласилась бы на подобное предложение, и Роб не сомневался, что вдова пойдет на попятный. А это означало бы, что она, пытаясь добиться от него согласия на выдвинутые ею условия, раздавала обещания, повинуясь мгновенному импульсу, и серьезных намерений вступить с ним в близость не имела. Гримаса негодования исказила лицо вдовы. Она стояла, скрестив на груди руки и вздернув подбородок, и очень походила в эту минуту на христианскую мученицу, изображенную на церковной фреске. Сходство это, впрочем, было обманчивым. К немалому своему удивлению, Роб заметил в ее глазах мимолетный отблеск какого-то очень далекого от благочестия чувства и подумал, что он, возможно, в своих суждениях об этой женщине глубоко заблуждался. Однако в следующее мгновение, когда вдова резким движением забросила за плечи свои роскошные золотистые волосы и сделала шаг назад, все сразу встало на свои места. Поскольку для Роба этот шаг имел символическое значение, знаменовавшее отказ вдовы от данного ею слова, которое, вне всякого сомнения, вырвалось у нее в минуту отчаяния. Что ж, Роб готов был принять и отказ, хотя его тело все еще находилось во власти страстного неутоленного желания. Оставалось лишь благодарить судьбу за то, что он в этот день надел поверх обтягивающих штанов длинную тунику. Но неожиданно женщина стала расшнуровывать корсаж, продолжая смотреть на Роба все с тем же холодным отстраненным выражением. На долю секунды ее губы изогнулись в улыбке, и Роб понял, что заложница разгадала движения его души и готова удовлетворить его страсть. Когда платье упало к ногам женщины и она осталась в белоснежной, шитой золотой нитью льняной рубашке, которая больше открывала, чем скрывала, Роба бросило в жар, а владевшее им желание стало нестерпимым. Но он не отвел от нее глаз и весь отдался созерцанию проступавших сквозь тонкую материю выпуклостей ее груди, блистающих сливочных плеч и тонких, но округлых и сильных рук. Хотя ответ на брошенный Робом вызов был получен и сдача позиций прекрасной вдовы представлялась неминуемой, молодой человек не мог не заметить сквозившего в изумрудных глазах женщины презрения, когда она, обратившись к нему, спросила:
— Так ты этого хотел, сэр, я правильно тебя поняла?
Глава 5
Поднеся дрожащие пальцы к завязкам, которые стягивали рубашку на плечах, Джудит выжидающе посмотрела на Роба. У него в глазах полыхал мрачный огонь, и Джудит со страхом подумала, что, пытаясь оценить его человеческие качества, она, возможно, допустила ошибку. Уже не в первый раз она, давая оценку мужчине, обманывалась в его порядочности и выдавала желаемое за действительное. Впрочем, с тех пор как она совершила такого рода ошибку, прошло много лет, и опыта по части мужских несовершенств у нее прибавилось. Теперь внутренний голос, к которому она всегда прислушивалась, безошибочно определял, какому мужчине можно довериться, а какому — нет. Неяркий свет, лившийся из узкого окошка- бойницы, падал на стоявшего перед ней мужчину, позволяя ей хорошенько его рассмотреть. Лицо молодого человека дышало благородством и силой, черные волосы ниспадали на плечи. На упрямом подбородке виднелся застарелый шрам от удара мечом, нос был прямой, хорошо вылепленный. Несмотря на преобладавшую в его облике воинственность, во взгляде серых глаз, прикрытых тяжелыми веками с длинными черными ресницами, временами проступали человечность и доброта. В характере этого человека сочетались самые противоречивые черты, о худших из них Джудит старалась не думать. Пока Джудит ожидала его ответа, прошла, казалось, целая вечность. Нет нужды говорить, что все это время женщину терзали сомнения и посещали чрезвычайно неприятные мысли, которые метались в ее взбудораженном сознании подобно стае вспугнутых летучих мышей. Как все же ей поступить? Продолжать ли начатую игру в надежде затянуть время и добиться для себя и Мейри хотя бы временных льгот или же прекратить ее? Этот вопрос мучил ее еще и потому, что во внешности ее тюремщика не было ничего, что помогло бы ей прийти к правильному решению. Он ни словом, ни жестом не выдал обуревавших его чувств и казался мрачным, молчаливым и несокрушимым, как скала. Разумеется, она не могла не заметить, что он испытывал сильное желание обладать ею. Это проявлялось прежде всего в его взгляде, горевшем от вожделения. Кроме того, его тело, гармоничное, как хорошо выкованный клинок, едва заметно вибрировало от напряжения. Накануне она видела из окна, как он, облаченный в одни только короткие обтягивающие штаны, упражнялся в фехтовании во дворе замка. Припадая на раненую ногу, он полосовал мечом набитое соломой чучело, то наступая на него в этом своеобразном военном танце, то, совершив пируэт, отступая. Из-за раны он двигался чуть неуклюже, но все равно был на удивление грациозен. Джудит тогда еще подумала, что перед ней грозный воин, который, хотя и красив как бог, смертельно опасен для своих недругов. Впрочем, от этого человека и сейчас исходила угроза, хотя меча он при себе не имел, а мускулистый торс был скрыт под складками длинного, похожего на монашеское, одеяния. Между тем молодой воин, обозрев ее прелести, впился в ее лицо пронизывающим взором, который заставил ее замереть на месте.
— Не срамись, женщина, — произнес он после минутного молчания. Скрежещущий звук его голоса пробрал ее до костей.
Но в следующую минуту, когда его слова достигли ее сознания, у нее от облегчения задрожали колени.
— Значит, только покорность с моей стороны тебя не устраивает? Я правильно тебя поняла, сэр?
— Покорность в постели — нет, — сказал Роб.
Джудит обратила внимание, что в зависимости от перемены его настроения у него менялся цвет глаз — от светлосерого, серебристого, когда он отдавал дань тихой печали, до темного, почти черного, когда им овладевали мрачные мысли. Теперь его глаза напоминали грозовое небо, готовое разразиться громом и молниями. Джудит опустила голову и стыдливо прикрыла руками грудь. Не то чтобы она его стеснялась — совсем нет, просто она решила, что не стоит испытывать терпение сына лэрда.
— Тебе, миледи, меня не обмануть.
Она снова посмотрела на молодого воина. Его слова ничего хорошего не предвещали.
— Объясни, что ты имеешь в виду, сэр.
— Ты сама знаешь что. Все это, — он наклонился и подобрал с пола ее платье, — только игра, которую ты затеяла. Ты выдала себя тем, что слишком легко отступилась от своего первоначального намерения. Запомни, я не юнец и обвести меня вокруг пальца непросто.
Она упрямо вздернула подбородок.
