дожидавшийся ее в одной из боковушек, вышел ей навстречу.
— Пейтон…
— Сестричка! — Он сжал ее руку в своих ладонях и улыбнулся.
Он показался ей таким большим, взрослым, настоящим мужчиной. Ничего удивительного: в последний раз она видела его семь лет назад, когда он был еще желторотым юнцом. Теперь он стал высоким, широкоплечим, с такими же, как у нее, светлыми волосами, в которых проглядывали каштановые прядки. Он носил аккуратно подстриженные усы и бородку более темного, нежели волосы, оттенка с редкими золотистыми вкраплениями.
— Как… как же ты вырос! — после минутного замешательства воскликнула она, и оба рассмеялись.
— М-да… действительно… А ты за то время, что мы не виделись, стала еще краше.
— Глаза у нас с тобой одинаковые, материнские. Пейтон кивнул.
— Отец говорит, что все дети пошли в мать.
— Как его здоровье?
— Он здоров, но очень за тебя беспокоится. Так же, как и все мы. Мы с Мэттью после смерти твоего мужа хотели увезти тебя в Англию, но… тогда это было невозможно. — Он легонько сжал ей руку и отпустил. — Аргилл сразу согласился с нами сотрудничать. А люди из замка Каддел твоей судьбой особенно не интересовались.
— Да, Аргилл мне рассказывал. — Джудит сделала паузу, решив отзываться об Аргилле с большой осторожностью. Пока Гленлион не окажется на свободе, лучше не раздражать графа.
Граф Аргилл возник из темноты словно по волшебству, как только Джудит упомянула его имя. Он появился в зале не один, а в сопровождении кастеляна замка Дамбартон.
С хозяйским видом указав на стол и стоявшие рядом стулья, Аргилл произнес:
— Присядьте, прошу вас. Сэр Вальтер уже послал за вином и пирожными. Нам с вами надо кое о чем поговорить.
Сэр Пейтон нахмурился.
— Да о чем тут говорить? Условия сделки выеденного яйца не стоят. Ты, милорд, получаешь две тысячи фунтов, а моя сестра — свободу и право вернуться в Англию.
Джудит с шумом втянула в себя воздух. Две тысячи фунтов? Невероятно! Она тут же подумала о Саймоне — о том, сколько всего он мог бы построить на эти деньги в Гленлионе. Воистину сумма выкупа превосходила все мыслимые пределы.
Аргилл пожал плечами, исподтишка бросил взгляд на Джудит и ухмыльнулся.
— Действительно, на первый взгляд кажется, что все очень просто. Между тем в этом деле есть один пикантный момент, который следует обсудить.
— Мы, конечно же, все обсудим, — нетерпеливо сказал сэр Пейтон. — Но не сегодня. Я и мои люди весь день не слезали с седел и очень устали. Я уже не говорю о леди Джудит. После долгого переезда она нуждается в отдыхе еще больше нас. Так что отложим разговор на завтра, милорд.
— Увы, это невозможно. Утром я должен уехать по неотложному делу. — Аргилл бросил в сторону Джудит еще один ироничный взгляд, заставивший ее вздрогнуть. — Прежде всего я хотел бы выразить свою глубокую печаль по поводу того, что мне не удалось оградить леди Джудит от оскорблений и грубых посягательств со стороны одного моего вассала.
— Насколько я понимаю, милорд, наследницу клана Каддел и леди Линдсей похитили именно твои люди, — нахмурившись, сказал сэр Пейтон. Аргилл плотно сжал губы.
— Да, это верно. Но я строго-настрого запретил своим людям обижать пленников или каким-либо образом ущемлять их права.
Джудит, которая уже опустилась на стул, любезно пододвинутый ей сэром Вальтером, вскочила.
— Я отлично понимаю, к чему клонит граф, а потому избавлю его от необходимости говорить намеками и расскажу все, как есть, сама. Во-первых, упомянутый графом вассал вовсе меня не оскорблял, напротив, был со мной очень мил. Ну и во-вторых, я не собираюсь уезжать из Шотландии. Извини, Пейтон, что пришлось сказать тебе об этом не с глазу на глаз, а при свидетелях, но у меня не было выбора.
От злости глаза Пейтона превратились в две узкие зеленые льдинки, и Джудит невольно подумала, не происходит ли то же самое с ее собственными глазами, когда она гневается.
— Это невозможно. Выкуп за тебя уплачен, и завтра же я увезу тебя в Англию.
— Я полагался на твое слово и заключенное между нами соглашение, сэр, — сказал Аргилл, обращаясь к Пейтону. — Но хочу тебя заверить, что, если леди в нарушение договора все-таки решит остаться в Шотландии, твои деньги не будут конфискованы.
— Они не будут конфискованы, — жестко сказал Пей-тон, — потому что все пункты договора будут соблюдены и леди завтра же отправится домой, где ее ждут отец и сестры.
— Я никуда не поеду. — Джудит говорила, не повышая голоса, но ее намерения и так были ясны. — Я остаюсь в Гленлионе.
Граф Аргилл негромко рассмеялся.
— Похоже, сэр, твоя сестра чрезвычайно упряма.
— Эта упрямая леди, — произнес сэр Пейтон, — будет находиться под стражей до тех пор, пока мы не пересечем английскую границу.
В голосе Пейтона зазвенел металл, и Джудит поняла, что он своего решения не изменит. Ах, если бы только она могла побеседовать с братом наедине, без свидетелей… Она рассказала бы ему всю правду о предательстве графа и об отчаянном положении Гленлиона. Но кто знает, поверил бы он ей или нет? Особенно после того, что ему наговорил Аргилл. Как бы то ни было, убедить Пейтона в своей правоте необходимо. Но как это сделать? Роб никогда не отличался терпением, а потому ожидание превратилось для него в настоящую пытку. Конечно, будь на то воля Аргилла, он обрек бы своего неверного вассала на более жестокие, кровавые муки, но для Роба в его нынешнем состоянии ума и нервов ничего хуже в нравственном отношении придумать было нельзя. Чувство обреченности неожиданно сменялось надеждой, после чего он снова погружался в бездну отчаяния. Он метался по камере словно дикий зверь в клетке. Временами поднимал голову к крохотному зарешечённому оконцу, сквозь которое проглядывало солнце, позволявшее ему определять движение времени. Но и солнце, казалось, было на стороне Аргилла, поскольку, по мнению Роба, положение его в небе почти не менялось. От смертного греха — уныния — его спасало одно: мысли о Джудит. Стоило ему прикрыть глаза, и перед его мысленным взором возникала ее хрупкая стройная фигурка, замершая посреди замкового двора, и ее ангельское личико, обрамленное золотистыми волосами. В ее глазах светились любовь и сочувствие, а губы беззвучно шевелились, произнося слова надежды и ободрения. Это были волшебство, мираж, наваждение… И именно они придавали Робу бодрость и силы и внушали ему желание жить дальше, чтобы дождаться их с Джудит венчания, а потом ждать очередного чуда — появления на свет их ребенка. Прошло шесть дней, Роб определил это по положению на небе солнца, чередованию света и тьмы, а также по тяжелым шагам в коридоре, знаменовавшим смену караула. Все это время Роб мучился неразрешимым вопросом: передаст лэрд Лохви хозяину замка изобличающие его документы или не передаст? Робу казалось, что за эти шесть дней Лохви мог уже несколько раз доехать до семейной усыпальницы Кэмпбеллов, достать бумагу из тайника и вернуться в замок Иннисконнел. Наконец утром седьмого дня неопределенности пришел конец. Появилась стража, которая отвела Роба в большой зал замка, где его поджидали граф Аргилл и лэрд Лохви. Когда Роб вошел в зал, Лохви быстро отвел глаза. Аргилл, напротив, сразу же вонзился в него взглядом. Роба охватило чувство тревоги.
— Подойди поближе, рыцарь, — властно произнес Аргилл, указывая ему на место рядом со своим столом, где он должен был встать. — Я хочу, чтобы это дело раз и навсегда разрешилось — и как можно быстрее. — Переведя взгляд своих светлых, с поволокой глаз на лэрда Лохви, он добавил: — Как я и обещал, при этом будет присутствовать твой отец. Ну а теперь я был бы не прочь увидеть наконец эту бумагу.
Роб с замирающим сердцем наблюдал за тем, как Лохви доставал из-за пазухи сафьяновую сумку для хранения ценных бумаг. Это была, вне всякого сомнения, та самая сумка, где Роб держал изобличавший Аргилла документ. А это означало, что игра проиграна. Напрасно Роб надеялся, что семейная, родовая честь заставит Лохви спасти своего единственного оставшегося в живых сына, вырвать его из лап Аргилла. Опять победила традиция слепой преданности сеньору, которой Кэмпбеллы неукоснительно придерживались. В душе у Роба — там, где еще несколько минут назад теплилась надежда, — поселилась
