поможете».
За тот день пребывания в Тирасполе, сколько таких глаз видели казаки!
— Значит, это про вас сегодня несколько раз радио передавало? Мы слышали. И куда вы завтра?..
Услышав слово «Бендеры», взгляд их резко изменился. На несколько секунд повисла тишина. Название этого города для женщин стало синонимом слову «ужас». Тут же принесли салаты, закуску, дали в номер добротного вина. Бесплатно.
— От всего сердца, — говорили они. — Храни вас Бог. Возвращайтесь!
Провожали так, как провожают идущих на верную смерть. А потом долго молча смотрели вслед. Казакам даже стало несколько не по себе.
В этом кафе они побывали еще раз уже много дней спустя.
Вадим часто вспоминал эти две, неотъемлемые встречи. В одном месте, но такие разные по смыслу и ощущениям.
Стоял такой же теплый вечер середины июля. Мимо барной стойки кафе к центральному свободному столу, уставшей поступью молча прошли военные, одетые в выцветшую, выгоревшую на солнце и, изрядно потертую форму с еле заметным камуфляжным рисунком. Яркими пятнами на форме выделялись лишь красно-зеленые, цветов флага Приднестровской Молдавской Республики, нашивки на груди да шевроны на рукавах с двуглавым орлом и ярко-красными буквами «РОССИЯ». Молча сели за стол.
Народа в кафе было гораздо больше, чем тогда. Оживленные молодые люди. Нарядные красивые девушки. А вот и военные — офицеры республиканской гвардии. В углу, сдвинув столы, большая компания отмечала какой-то юбилей. Из колонок лилась веселая музыка.
— Здравствуйте, молодые люди! Что будете заказывать? — услышали они рядом. Повернув головы, увидели ту же официантку, что была и в прошлый раз.
— Здравствуйте, — с улыбкой, тихим голосом сказал Вадим. — Мы очень рады вновь Вас видеть.
Официантка подняла глаза на своих клиентов и, беззвучно ахнув, чуть не задохнулась… Руки с блокнотом и ручкой медленно опустились.
— Это вы-ы-ы? — пораженно выдохнула она.
Казаки все встали.
— Мы.
Она задумалась, будто разыскивая кого-то взглядом, в котором были радость и сострадание, и что-то вспоминая. Обвела опаленные солнцем лица казаков, поседевшие шевелюры и открытые улыбки, заглядывая в бездну взора их совсем неулыбающихся, уставших глаз.
— Все?.. — тихо спросила она, и голос ее дрогнул, в уголках глаз блеснули слезинки.
— Все.
И тут она, закрыв лицо руками, разрыдалась. В мгновение казаки окружили ее, стараясь успокоить. А к ним уже спешили другие женщины — работницы кафе.
— Это же сибиряки! Вернулись!.. — радостно, как давно не видавшие своих родных, обняли и расцеловали их. — Живые!.. Ребята…, мы за вас Богу молились!..
Посетители кафе, разом повернулись, обескуражено замолчали. Из-за своего стола встали и подошли двое гвардейцев. Один из них, заинтересованно и пристально смотря, громко спросил, обращаясь к Лекареву:
— Извини, браток, это не тебя в Бендерах «Врачом» кличут?
— Н-н-нет, — с некоторой заминкой удивленно ответил Славка, — не меня. Меня вообще-то «Лекарем»…
— Ты?!.. Спасибо тебе, брат! — гвардеец схватил его в объятия. Оторвавшись и, держа руку на Славкином плече, повернулся к своему столу и громко скомандовал:
— Товарищи офицеры! — Офицеры за столом стали по стойке «смирно». — Друзья, это тот самый «Лекарь». А это, — он посмотрел на казаков, — как я понял, та самая группа «Филин»… Ура!
— Ура! Ура! Ур-А-А! — прокричали офицеры и, выйдя из-за стола, крепко пожали казакам руки…
Вся вилимская группа, только сегодня вышедшая из Бендер и завтра уезжающая домой, была, сказать что удивлена — ничего не сказать, была просто поражена и шокирована! Ну, ладно Славка — сколько жизней он спас, вовремя оказав раненным квалифицированную помощь! Он и сам не знает, сколько людей ему обязаны самым дорогим… А они-то чем заслужили такое внимание? Чем же прославилась их группа? Что же такого особенного они сделали? Ведь воевали, как все!
Не меньше таким приемом были удивлены и те милые женщины.
— Спасибо Вам ребята! От нас, от всех женщин, матерей Приднестровья!
А потом был большой пир. За одним длинным столом вместились не только иркутские казаки и офицеры гвардии, да два раненных под Дубоссарами донских казака и врач, сопровождающий их в московскую глазную клинику Святослава Федорова. Нашлось место для многих, благодарных всем защитникам Приднестровья, тираспольчан…
Часть 2. Дело чести
Честь — это совесть, но совесть болезненно чуткая.
Это уважение к самому себе и к достоинству собственной жизни, доведенное до крайней степени чистоты и до величайшей страстности.
Начавшийся атаманский совет сразу же пошел как-то наперекосяк. Вернее сказать, совет начался еще на крыльце станичной управы, где, встретившись и перекуривая, хуторные атаманы и члены станичного правления эмоционально обсуждали, дошедшие без прикрас в этот таежный «угол», последние вести из далекого Приднестровья. Проскальзывавшие до этого противоречивые и скупые газетные строчки, не давали полного понимания событий, происходивших на берегах Днестра, заставляли задаваться еще большими вопросами…
Бумаги в довольно весомом пакете, доставленные в станицу «Вилимскую» пару дней назад нарочным офицером от атамана Иркутского казачьего войска — информационное письмо Союза казаков России, обращение атамана Черноморского казачьего войска, ксерокопии статей и страниц приднестровских газет — произвели эффект разорвавшейся бомбы! А тут еще, показанный вчера по центральному телеканалу, документальный фильм о начавшихся там, в марте 1992 года кровавых событиях, вконец взбередили души казаков!
Вадим Михайлов — походный атаман станицы, стоя тут же на крыльце, уже понял, что запланированные на этот совет вопросы отошли на второй план — дошедшие новости буквально обрушили повестку дня…
Чтоб совет окончательно не превратился в митинг и говорильню, потребовались непререкаемый авторитет и настойчивость станичного атамана Валерия Бубнова, его терпение и понимание ворвавшегося в души казаков урагана. Вопросы хозяйствования, экономического развития станицы обсуждать не стали — в таком эмоциональном состоянии это было бесполезно. Но зато на «ура» прошли вопросы подготовки молодежи к службе в армии, возрождения в городе добровольной народной — казачьей! — дружины, сотрудничества с фондом «Правопорядок».
Совет закончился поздно вечером. По дороге домой Вадим все думал о сказанных, застрявших в душе зазубренными осколками, фразах: «в Приднестровье война»…, «русских и там уже долбят!», «это русская земля!», «…Россия молчит…», «…терпеть?»
«Терпеть?! Спокойно взирать на кровавые теленовости? Ну, уж нет! Надо что-то делать! Что делать?»
