«Во имя свободной Украины коммунистическую шпионку расстрелять…
Однако главарь не решился убить девушку прямо в хате и приказал одному из трех сопровождавших его бандитов вывести ее за деревню и привести приговор в исполнение. Палач подхватил обессиленную девушку и поволок прочь от хаты. Едва они миновали последний дом, он велел своей жертве бежать, спрятаться где-нибудь на огородах до утра да никому не болтать о том, что он ее отпустил. «Говори, что сбежала…» Как только девушка отошла на несколько шагов, сзади затрещал автомат, и трасса пуль, рассыпаясь веером, ушла в небо.
…Борис Всеволодович, разговаривая с девушками, никак не мог разобраться в случившемся. В этом происшествии было уж больно много непонятного. Трудно было поверить, что в полупустой деревенской хате бандиты не нашли вторую девушку. Еще большее сомнение вызывало то, что сопровождавший главаря бандит вдруг проявил гуманность и отпустил комсомолку. Как правило, во всех вылазках, совершавшихся боевиками, участвовали самые отпетые головорезы, способные на любую расправу, а тут проявлена такая гуманность. И наконец, бандиты, появляясь в селах, в первую очередь громили сельские Советы и расправлялись с активистами. Здесь же они ничего подобного не совершили. И еще была загадка: зачем бандитам понадобился комсомольский билет? Перед Смирновым встала задача немедленно на месте проверить все случившееся. А главное, выяснить, что девушки говорят правду и не имеют никакого отношения к оуновцам, снять с них возникшее подозрение. Майор отправился в село. Он знал, что в его окрестностях нет никаких банд. Из-за мелколесья там просто негде было им обосноваться. Разговаривая с активистами, с председателем сельского Совета, Смирнов искал разгадку появления бандитов в селе. Ведь они не могли заранее знать, что девушки именно в этот день появятся в селе, если, конечно, они с ними не связаны. Хозяйка дома, где комсомолки останавливались, не вызывала никакого подозрения. Муж ее ушел с Красной Армией в 1941 году. Во время оккупации с фашистами она не общалась. В разговоре с майором женщина убежденно заявила, что бандиты знали о ее постояльцах. В хату ворвались четверо, правда, один больше во дворе находился, видимо, охранял. Раньше из них она никого не встречала. Были недолго. Главарь, как ей показалось, куда-то торопился, несколько раз поглядывал в окошко, выходил во двор. Как только возвратился тот, которому поручили расстрел, сразу ушли. Женщина говорила медленно, обдумывая и подбирая слова, словно боялась сказать что-то лишнее. Смирнов понял, что она по какой-то причине недоговаривает, и решил поговорить с ней с глазу на глаз. Попросил напоить его чаем, предварительно отпустив председателя сельского Совета и местного участкового, которые его сопровождали. Оставшись в доме, майор достал из своего вещевого мешка банку консервов, вместо хлеба сухари, полученные на командировку, и, как особую роскошь, полпачки настоящего грузинского чая. Заварил покрепче, уговорил женщину чаевать вместе. Она, стесняясь, едва притронулась к тушенке, а Борис Всеволодович, отхлебнув чайку, решил не хитрить.
— Я загостился у вас не случайно. Мне показалось, что вы хотите что-то сказать и боитесь.
— И верно, боюсь, — потупилась хозяйка. — Скажу, да вдруг ошибусь, а если вы как-нибудь обмолвитесь, что я проболталась, — мне тогда не жить.
Смирнов принялся уговаривать женщину, и та, вздохнув, вытерла полотенцем лицо, зачем-то прошла к двери, потом задернула занавеску на окне и, решившись наконец, стала рассказывать:
— Когда бандиты ушли, я даже не поверила, что мы с девушкой остались живы. Хотела позвать — я ее вот туда, за печку затолкала, а сверху всякую рванину набросала, — а потом думаю: а ну как они обратно вернутся? Вышла в сенцы и смотрю — никого, дверь-то они открытой оставили. Во дворе тоже пусто, ну, думаю, они к лесу подались. Постояла, прислушалась, слышу — идут, топают. Ну, думаю, опять ко мне! Вся похолодела, застыла возле клуни. Надо бы бежать и девчонку вытащить да на огороде спрятать, а ноги будто отнялись. Присела на корточки, с места сдвинуться не могу. Бандиты поравнялись с моей калиткой и прошли мимо. У меня сердце зашлось, никак не верю, что ушли. Так и сижу, прижавшись к притолоке. Напротив меня пастух наш живет, его жинка свою хату побелила, и, когда они проходили, я хорошо рассмотрела, что их пятеро было. Потом понемногу в себя пришла, пойду, думаю, посмотрю, как там моя постоялица. Только поднялась — и опять шаги, но уже потише. Я еще ниже пригнулась и напротив беленой хаты хорошо рассмотрела, что один вернулся обратно, а вот какой и куда зашел, не знаю.
— Вы хоть его рассмотрели?
— Темно было, лица не видно. В сапогах, в темном во всем, наверное, в фуражке, а может, показалось. Я еще под сараем сколько-то посидела, а их пятый так и не появился. Испугалась очень и никому не говорила, и вы меня не выдавайте, а то мне конец…
Этого пятого как раз и не хватало Борису Всеволодовичу для построения четкой версии. Теперь он предполагал, что бандиты появились по каким-то другим делам. Они не тронули никого из активистов, не прельстились магазином и расправиться решили не с селянами, а с приезжими, с чужими людьми для местных жителей. Сначала это казалось странным, а теперь, когда появился пятый, по-видимому, оставшийся в селе, можно было предполагать, что именно для встречи с ним появлялись преступники. Пришли, поговорили, и он им рассказал о подписке на заем, о девчонках, указал хату, где они остановились. А для чего понадобилась эта расправа? Тоже становилось ясно. Одним расстрелом беззащитной комсомолки достигали сразу несколько целей. Во-первых, угроза для всего села, и особенно для активистов: «Мы здесь, все видим, все знаем. В свое время придет и ваш черед». Во-вторых: «Мы не какие-нибудь бандиты, а националисты, и не просто убили комсомолку, а сначала судили, приговорили и не расстреляли в хате. Что мы, звери что ли? Зачем же ужас на хозяйку-украинку, ни в чем не повинную, наводить?» Возможно, была и третья сторона: расправа для отчета перед вышестоящими главарями. Пошлют доклад о террористической деятельности и приложат приговор вместе с комсомольским билетом. Но кто же тот, что отпустил девушку?
Версия, даже на первый взгляд самая достоверная, оказывается простым домыслом, если не подкрепляется фактами. И Смирнов стал искать подтверждение своим предположениям. Искать в селе того, к кому могли приходить бандиты. Поговорил с участковым, с председателем сельского Совета, от корки до корки изучил подворную книгу и наткнулся на небезынтересного человека. Перебрался он в село с другого конца района к троюродной сестре уже после того, как выбили фашистов. В сельском Совете объяснил, что его дом сгорел, а родные погибли.
Этот человек до войны имел небольшую торговлю, а чем занимался при фашистах, никто не знал. Семья сестры скромная, ничего плохого за ней нет. Сказали еще, что торговец живет временно и на постоянное жительство хочет перебраться в райцентр.
До села, где раньше жил этот человек, было километров сорок, и Смирнов решил не откладывая выехать туда, чтобы во всем разобраться на месте.
Это теперь проехать сорок километров по Полесью — одно удовольствие, а в то время такая поездка была равносильна «прогулке» по передовой. Из-за любого куста могли дать по машине пулеметную очередь, а дороги — о них лучше и не говорить.
К вечеру Борис Всеволодович был на месте. Сельский Совет располагался в большом каменном доме, окна которого изнутри были заставлены деревянными щитами, для того чтобы снаружи какой-нибудь лихоимец не метнул гранату. В просторной комнате, словно в штабе партизанского отряда, размещался дежурный наряд вооруженных бойцов местного истребительного взвода.
С проверкой торговца что-то сразу не заладилось. Объяснили, что — да, до войны торговал, были лавка и мельница. При Советской власти никак не проявил себя: то ли он против, то ли за новый строй — оставалось неизвестным. Когда пришли фашисты, исчез вместе с семьей. Жена и взрослые сын и дочь уехали вместе с ним, а куда — никто не знал: может, на восток, а может, и на запад. Настораживало то, что дом этого купца-мельника совсем и не сгорел. Было неясно, зачем человек про пожар наплел. В общем неясностей оказалось много, но и их было недостаточно для того, чтобы считать, что именно этот человек связан с бандой. Смирнову нужно было снова вернуться в село, где теперь жил мельник, поговорить с ним, с родственниками. Может быть, что-нибудь еще, вроде несгоревшего дома, всплывет. Однако уезжать, не разобравшись в местной обстановке, было нельзя. Раз приехал в глубинку, он просто обязан был помочь участковому инспектору.
Участковый Константин Дмитриевич Титаренко, человек уже немолодой, жил в том же доме, где размещался сельский Совет. Ему отвели там маленькую комнату, и он всегда был под рукой. И его устраивало, что «ястребки» (бойцы истребительного взвода) рядом. Смирнов знал, что Титаренко до войны
