Из Одессы в Петербург 8 февраля 1824 г. писателю Александру Бестужеву-Марлинскому:
«Об моей поэме [о ее напечатании] нечего и думать [после этих слов в черновике: „…она писана строфами едва ли не вольнее строф Дон-Жуана“] — если когда-нибудь она и будет напечатана, то верно не в Москве и не в Петербурге».
Из Одессы в Москву в начале апреля 1824 г. Вяземскому:
«Сленин [издатель] предлагает мне за Онегина, сколько я хочу. Какова Русь, да она в самом деле в Европе — а я думал, что это ошибка географов. Дело стало за цензурой, а я не шучу, потому что дело идет о будущей судьбе моей, о независимости — мне необходимой. Чтоб напечатать Онегина, я в состоянии <… > т. е. или рыбку съесть или на <…> сесть [мои ханжеские советские источники выбросили неприличное выражение и часть непристойной поговорки, которую я не могу точно восстановить]… Как бы то ни было, готов хоть в петлю»
В письме (перехваченном полицией и известном лишь по фрагменту), написанном в Одессе предположительно в первых числах мая 1824 г. и адресованном, вероятно, лицейскому товарищу поэту Кюхельбекеру: «Пишу пестрые строфы романтической поэмы» («poeme romantique», как перевел Пишо байроновский термин «romaunt» в «Чайльд Гарольде», 1822, OEuvres de Lord Byron, 4th ed., vol. II).
Из Одессы в Москву 7 июня 1824 г. Вяземскому.
«С женой[51] отошлю тебе 1-ую песнь Онегина. Авось с переменой министерства[52] она и напечатается…»
Из Одессы в Петербург 13 июня 1824 г. Льву Пушкину:
«Попытаюсь толкнуться ко вратам цензуры с первою главой или песнью Онегина Авось пролезем. Ты требуешь от меня подробностей об Онегине — скучно, душа моя В другой раз когда-нибудь. Теперь я ничего не пишу; хлопоты другого рода».
(Пушкин поссорился с графом Воронцовым, новороссийским губернатором, под чей надзор он был отправлен.)
Из Одессы в Москву 29 июня 1824 г Бестужеву-Марлинскому.
«Онегин мой растет[53]. Да чорт его напечатает — я думал, что цензура ваша поумнела при Шишкове — а вижу, что и при старом [похоже, что здесь описка] по старому».
Из Одессы в Петербург 14 июля 1824 г А. Тургеневу:
«Зная старую вашу привязанность к шалостям окаянной Музы, я было хотел прислать вам несколько строф моего Онегина, да лень. Не знаю, пустят ли этого бедного Онегина в небесное царствие печати; на всякий случай, попробую».
Две недели спустя Пушкин был выслан из Одессы в имение своей матери Михайловское Псковской губернии. Отсюда со Львом Пушкиным осенью 1824 г. он отправил Плетневу в Петербург первую главу В своем Комментарии я цитирую сопроводительное письмо и некоторые другие письма этого периода.
25 января 1825 г. из Михайловского в письме поэту Кондратию Рылееву в Петербург Пушкин жалуется, что Бестужев-Марлинский не понял
«Бестужев пишет мне много об Онегине — скажи ему, что он не прав: ужели хочет он изгнать все легкое и веселое из области поэзии? куда же денутся сатиры и комедии? следственно, должно будет уничтожить и Orlando furioso[54] [Ариосто], и Гудибраса [ „Hudibras“ Сэмюэля Батлера], и Pucelle[55] [Вольтера], и Вер-Вера [ „Vert-Vert“ Грессе], и Ренике-фукс [ „Reineke Fuchs“ Гете], и лучшую часть Душеньки [Богдановича], и сказки Лафонтена, и басни Крылова etc, etc, etc, etc… Это немного строго. Картины светской жизни также входят в область поэзии, но довольно об Онегине».
24 марта 1825 г. он пишет Бестужеву из Михайловского в Петербург:
«Твое письмо очень умно, но все-таки ты не прав, все-таки ты смотришь на Онегина не с той точки, все-таки он лучшее произведение мое. Ты сравниваешь первую главу с Д<он> Ж<уаном>. — Никто более меня не уважает Д<он> Ж<уана> (первые пять песен [на Пишотовом французском], других не читал), но в нем ничего нет общего с Онег<иным>. Ты говоришь о сатире англичанина Байрона и сравниваешь ее с моею, и требуешь от меня таковой же! Нет, моя душа, многого хочешь. Где у меня
Вяземский, как уже говорилось, был первым из пушкинских корреспондентов, узнавших о
«…желаю, чтоб он помог тебе улыбнуться[56]. В первый раз улыбка читателя me sourit[57]. (Извини эту плоскость: в крови!..[58]) А между тем будь мне благодарен — отроду не для кого ничего не переписывал…»
За этим письмом последовало другое, от 7 апреля, «дня смерти Байрона», в котором Пушкин сообщает Вяземскому, что заказал деревенскому попу обедню за упокой души раба Божия боярина Георгия с полагающейся просвирой, которую и посылает Вяземскому, такому же большому почитателю автора, известного им обоим по переводам Пишо. «Онегина переписываю. Немедленно и он явится к тебе».
С Дельвигом, посетившим поэта в Михайловском в середине апреля 1825 г., Пушкин послал этот автограф второй главы
«Если царь [Николай I] даст мне
