тех пор, как она стала матерью. Она бы насмерть дралась за свое дитя, если бы потребовалось. Она понимала, что до этого дело не дойдет, но все внутри нее кричало об опасности, о необходимости ее избежать… Софи знала, что ей не жить, если ее разлучат с дочкой.
Она уже потеряла одну любовь, и с нее этого достаточно. Эдану она не потеряет.
Софи передернула плечами и прижалась носом к холодному оконному стеклу. Где-то сейчас Эдвард? Софи почти не сомневалась, что он уже на пути в Нью- Йорк. Если бы только она могла выйти за него замуж, если бы он любил ее… Потом Софи подумала, что ей нужно как-то пережить боль, причиненную жестокостью матери, ее чудовищным предательством.
Софи чувствовала себя диким зверьком, загнанным в угол, почти уже угодившим в ловушку. Это казалось почти непостижимо, но мать превратилась в ее врага, и Эдвард стал ее врагом тоже. Он наверняка будет искать ее в Нью-Йорке. И хотя Софи сбежала от него по вполне понятным причинам, он все же имел право найти ее. Он ведь отец Эданы. И Софи понимала, что ей надо подготовиться к предстоящим сражениям. Она должна быть готова к тому, чтобы убедить Эдварда отказаться от намерения жениться на ней и дать Эдане свое имя.
Внезапно Софи засомневалась, правильно ли она поступает… а даже если и так, хватит ли у нее сил снова бороться с Эдвардом? Ведь еще совсем недавно у нее было намерение никогда не возвращаться в Нью-Йорк, а теперь она ощущала себя бездомной сиротой. Она-то надеялась найти любовь и поддержку. К тому же Эдана нуждалась в отце, более того, малышка не заслужила, чтобы ее на всю жизнь заклеймили как незаконнорожденную. А если бы Эдвард стал ее мужем, и Сюзанне пришлось бы признать Эдану.
Но Софи слишком хорошо знала, что погубит себя, что душа ее увянет и высохнет, если она выйдет за Эдварда под давлением обстоятельств. Каждый раз, когда он будет возвращаться домой от другой женщины, она будет невыразимо страдать, и эта агония будет длиться вечно. Каждый день, проведенный вместе с ним под крышей фальшивого дома, станет ножом, повернутым в ране…
Софи просто не знала, что ей делать.
Как ей противостоять Эдварду и матери? Ведь как бы ни было чудовищно предложение Сюзанны, все же она не сомневалась, что действует во благо своей дочери. А Софи не помнила, чтобы ей хоть раз удалось переспорить мать, если та была убеждена в своей правоте. Но на этот раз она должна победить. Однако она уже так устала, а сражение едва начиналось… и сразу на два фронта.
Рашель пошевельнулась, вздохнула и села.
— Софи? Ты что, совсем не спала?
Софи посмотрела на широкую кровать, предназначенную для них троих.
— Нет.
— Ох, бедняжка, — пробормотала Рашель. А потом спросила: — Что мы теперь будем делать?
Софи уныло взглянула на подругу:
— Думаю, мне следует поговорить с Бенджамином. Уверена, он не поддержит мою мать. Может быть, он уговорит ее, заставит передумать?
Рашель вспыхнула от гнева:
— Удивляюсь, что тебе вообще хочется возвращаться туда.
Софи посмотрела на Рашель и, стараясь ничем не дать понять, насколько она встревожена, спокойно сказала:
— Я должна. У нас очень мало денег, Рашель.
Бенджамин закрыл дверь своего кабинета. Софи заметно нервничала, хотя Ральстон и не позволил Сюзанне участвовать в их разговоре. Он сел за письменный стол. Софи опустилась в большое кожаное кресло напротив него, крепко вцепившись в подлокотники. Сюзанна успела одарить дочь мрачным предостерегающим взглядом. Софи все поняла. Этот взгляд означал, что Софи должна прийти в себя и поскорее уступить матери.
Вчерашнее потрясение и горе немного утихли. Но их место занял гнев.
— Твоя мать рассказала мне обо всем. Думаю, ты немного погорячилась.
Софи сдержанно кивнула.
— Сюзанна хотела присутствовать, но она сейчас просто в смятении, так что я подумал — нам лучше поговорить наедине. И немедленно.
Софи снова кивнула.
— Думаю, я понимаю, как тебе трудно. Оказаться невенчанной матерью в твоем возрасте… — Его карие глаза прямо смотрели на Софи, и в них светилась доброта. — И я полагал, когда ты покидала Нью-Йорк в прошлом году, что вы с матерью уже решили: отдать ребенка — наилучший выход.
Софи нервно вздохнула.
— Мы никогда не решали ничего подобного! Я отказалась тогда — и отказываюсь теперь! — Софи встала, ее трясло. И еще ее охватила слабость. Она кормила Эдану и поздно вечером, и рано утром, но сама не съела ни крошки.
Бенджамин удивленно вздернул брови.
— Софи, дорогая, но я просто не могу понять, как ты собираешься жить? Незамужней матери в Нью-Йорке придется несладко. С тобой никто не станет разговаривать, даже здороваться. Ты окажешься вне общества. Превратишься в парию!
— Я всегда была парией.
Бенджамин тоже встал.
— Дорогая, ты никогда не была парией, ты просто не хотела бывать на людях. Если бы ты интересовалась обществом, у тебя не было бы отбоя от кавалеров, я абсолютно уверен в этом. Да ты и теперь можешь найти хорошего мужа, тебе ведь всего двадцать один! Я рад был бы помочь. Но если ты не изменишь своего решения, свет отвернется от тебя, и тебе не выйти замуж.
— Я не хочу выходить замуж! — закричала Софи, но это была неправда. — Я хочу жить сама по себе, с моей дочерью, и заниматься живописью!
Бенджамин смотрел на нее так, словно перед ним стоял совершенно незнакомый ему человек.
— Но я ведь думаю не только о том, что хорошо для тебя, я думаю и о пользе для девочки. Тебе не кажется, что Эдане гораздо лучше было бы расти в полноценной семье, в качестве дочери почтенных родителей? Уверяю тебя, мы навели подробнейшие справки об этой паре, они действительно достойные люди. Та женщина бесплодна и отчаянно хочет ребенка. Она уже любит твою малышку.
В душе Софи вспыхнуло сочувствие, жалость. Картина, возникшая перед ее глазами, причинила ей подлинное страдание. Молодая женщина, не способная зачать собственного ребенка… Она плачет в подушку, она мучается от неудовлетворенного желания, она молится о том, чтобы кто-нибудь отдал ей своего ребенка. И ее муж, тоже страдающий от их общей беды. Прекрасный дом, прекрасная обстановка… А потом она увидела рядом с ними Эдану. Этого Софи не могла вынести.
Она повернулась и побежала вон из кабинета.
— Софи! — закричал ей вслед Бенджамин. — Софи, подожди же!..
Она, спотыкаясь, промчалась по коридору. Миссис Мардок попыталась заговорить с ней, но Софи не замедлила шага. Дженсон тоже что-то сказал ей, но она даже не расслышала, что именно, хотя в его голосе звучало искреннее сочувствие. И Сюзанна помчалась за Софи, выкрикивая что-то — одновременно гневно и требовательно, истерично и испуганно. Экипаж, который Софи наняла на последние карманные деньги, ждал перед домом, и она впрыгнула в него. Со стуком захлопнула дверцу и крикнула кучеру, чтобы трогал. Экипаж покатил прочь от дома. Софи бессильно откинулась на спинку сиденья.
Она не могла вернуться в гостиницу, не разрешив самой насущной проблемы. Этой проблемой были деньги.
Во Франции у нее остались две тысячи франков, но, поскольку Софи уехала из Парижа ночью, у нее не было возможности забрать их, и до Нью- Йорка они втроем добирались на те деньги, что были дома. Да и в любом случае двух тысяч франков не может хватить надолго — ведь их трое! Обычно Софи получала деньги от матери раз в три месяца — и это была часть наследства, оставленного отцом. Следующее поступление ожидалось первого декабря. Но Софи боялась, что Сюзанна придержит деньги с целью сломить волю дочери.
Следовало найти выход из положения. Немедленно. Нужно разобраться, как обстоят дела с наследством. И раз уж деньги принадлежат Софи, в такой необычной ситуации должна существовать возможность как-то обойти Сюзанну. Софи решила, что ей нужен адвокат, к тому же такой, который не потребует от нее аванса.
И тут ей вспомнилось доброе лицо Генри Мартена.
В душе Софи родилась надежда. Она знала, Генри поможет ей. Она вспомнила, что его новая контора располагается где-то неподалеку от Юнион-сквер. Софи никогда там не была, но обратила внимание на адрес, указанный на визитной карточке Генри, — он оставил ее в тот день, когда пригласил девушку на верховую прогулку в парк. Она велела кучеру ехать в деловую часть города.
Софи по чистой случайности заметила контору Генри на Двадцать третьей улице, в нескольких кварталах от площади — заметила, когда уже почти миновала ее. Контора помещалась на втором этаже старого кирпичного здания, над магазином мужской одежды. Кучер остановил экипаж, Софи вышла и рассчиталась с ним, потому что, если бы он стал дожидаться ее, у нее могло не хватить денег.
Софи молилась, чтобы Генри был на месте. Она торопливо поднялась по узкой лестнице и остановилась перед тяжелой стеклянной дверью, переводя дыхание. Она очень устала. В конторе она увидела Генри, сидящего за письменным столом, заваленным папками с бумагами. Софи показалось, что сердце бьется у нее прямо в горле. Она осторожно постучала.
Генри поднял голову, открыл рот, чтобы сказать: «Войдите», но не произнес ни звука. Вытаращив глаза, он встал. Потом широко улыбнулся — сначала немного неуверенно, а потом радостно. Подошел к двери и распахнул ее.
— Софи! То есть я хотел сказать, мисс О'Нил! Вот так сюрприз… Прошу вас, входите!
Софи облегченно вздохнула: Генри был явно рад ее видеть.
— Добрый день, мистер Мартен. Надеюсь, я не слишком вам помешала?
— Да ничуть! — Он проводил Софи к столу и придвинул стул, не сводя с нее теплого, доброго взгляда. — Я и понятия не имел, что вы вернулись из Франции. Ваше обучение, вероятно, уже
