Новая опричнина, или Модернизация по-русски

нужно не побеждать коррупцию, а бороться с ней перманентно, «консервировать» ее – классическая мечта бюрократии. В этом, в сущности, и заключен весь официозный «российский консерватизм».

Не считая комичной кампанейщины по веерному сооружению ФОКов и пропаганде здорового образа жизни, они, разглагольствуя о жестокостях прошлого, а значит и намекая на собственную гуманность, не расшифровали, как собираются поддерживать человеческий потенциал. Партия агрессивных квази-бояр тайно кровожадна – сберегать и преумножать народ в действительности она не намерена. Ведь у элитариев уже вошло в пословицу, что «с народцем нам не повезло», а потому предпочтительнее те, кто лишен «иждивенческих» комплексов, кто подешевле в труде, посговорчивее в коррупционных схемах и менее склонен ко всяким традиционно русским политическим неожиданностям, вроде той же опричнины – предпочтительнее гастарбайтеры, иммигранты, прописавшиеся в РФ этнические кланы, склонные к данническим отношениям и к «земляческой» тактике выживания в среде пассивного и несолидарного большинства.

Итак, подведем первоначальный итог. Консерватизм для себя означает:

– Коррупцию как потребление стабильности всей системы.

– Неприкосновенность политического и кланового статус-кво.

– Игру в неофеодальную олигархическую «удельность», т. е. сговор частей и меньшинств против самой возможности предъявления целей целого, национальных интересов большинства.

– Как следствие из всего предыдущего: бесконечную имитацию созидательного и производительного начала (партия «конкретных дел», как они сами себя именуют).

Знающие историю люди не усомнятся: ситуация похожа на княжеско-боярский олигархат XVI века, в борьбе с которым царская власть выработала модель самодержавия. Достигнуто это было через опричнину.

По мнению многих, опричные принципы и модели срабатывали в России после Иоанна Грозного еще не раз, причем в критические моменты. Не наступает ли вновь такой момент?

Под эгидой Плутона

Модернизационный консерватизм, который был принят на съезде нашей боярской партии в прошлом году, шизофреничен как короткое замыкание. В ее манифесте заявлена «идеология стабильности и развития», т. е. одна часть этой идеологемы блокирует другую. Эта идеологема и все «находки» спичрайтеров партии мало согласуются и с консерватизмом, и с модернизацией, поскольку за медоточивой риторикой просматривается осторожное желание, как бы не наплевать в лицо ненавистному прошлому и как бы не накликать неведомое будущее. За официозной шизофренией скрывается нечто более страшное, чем болезнь – бессилие. Именно бессилие и безволие, воплощенные в нынешней системе, блокируют как развитие, так и самовоспроизводство национальной идентичности (т. е. подлинный консерватизм). Развития в этой системе не происходит, но и национальное лицо размывается, деградирует.

Формула шизо-идеологии, если смыть с нее мощный слой макияжа, в сущности проста: ни консерватизма, ни модернизации! – что отражается в более приличной формуле умеренности и аккуратности, обозначенной в том же манифесте, – продвижение вперед «без застоев и революций». Ирония в том, что нынешний застойный процесс в элите был закреплен русской «оранжевой» революцией 1991–1993 годов. Застой и революция не антиподы РФ, а ее базовые столпы. Ельцин скрестил революцию с застоем, а Путин подморозил этот противоестественный союз, сплотив государство, крупный бизнес и верхушку криминала вокруг олигархической узурпации. В современной России, признанной недавно страной- лидером по числу долларовых миллиардеров в Европе, ни самодержавия, ни опричнины даже в остаточном виде не осталось, все средства и соки страны откачены в пользу горстки миллиардеров – триада Фурсова усечена до монады без примесей – «олигархичнейшей олигархии» или плутократии. Плутон, римский бог ада и мертвецов, что любопытно, по совместительству был также богом преступного мира и земного богатства. Отсюда и глубинный смысл понятия «плутократия» – власть мертвечины, мертвого золота над живыми душами, понукание государством со стороны преступников, имеющих неправедные богатства.

У нашей топ-элиты есть только один шанс «инновационного прорыва» на локальном участке – если они убедят крупный международный капитал, внешние центры силы в том, что часть инновационного бизнеса (международного) имеет смысл разместить в России. Ведь инновационные технологии и мозги легко переводятся из одной географической точки в другую. Это не тяжелая индустрия, требующая долгой наладки производства и его врастания корнями в почву. И база, и мозги могут быть мгновенно переброшены, – туда, куда велят Большие деньги.

Похоже, кого-то из золотых, «плутократических» акул глобального мира уже убедили. И такой инновационный кластер в РФ под исполнительным руководством, к примеру Чубайса, вероятно, подготовят к запуску. Главное – не дать «соскочить» России (и «шизо-консерваторам» вместе с ней). Кто знает, что она станет вытворять, избавившись от крючка?

Почему он не динамический?

В «Русской доктрине» и следующих за ней книгах мы говорили, конечно, про другое инновационное развитие. Мы имели в виду не шизофренический консерватизм, галлюцинирующий темой модернизации, а консерватизм динамический. В динамическом консерватизме, в отличие от модернизационного, нет оксюморона.

Консерватизмом он является потому, что, будучи способен к быстрому обмену между полушариями национального мозга, в этом круговороте смыслов и действий удерживает целое. Динамический он потому, что учится жить в состоянии неустойчивого равновесия, упреждая реакции внешней среды. Стать динамическими консерваторами – значит, оставаясь русскими и опираясь на Россию, превратиться в виртуозов неустойчивости, нестабильности, не подчиняющихся хаосу, не зараженных его вирусами, а владеющих им. Такие «динаконы», агенты социальной негэнтропии, чувствующие себя в быстроменяющихся условиях как рыба в воде, сами отчасти похожи на исчадий хаоса (в смысле своей вооруженности и скорости действий). Это играющие на опережение активные иммунные элементы, сбрасывающие хаос ниже пороговых барьеров социальной системы, туда, где ему место, – не обороняющиеся, но непрестанно атакующие, согласно правилу А. В. Суворова, когда «голова хвост не ждет», когда инициатива захватывается. Переход, трансфигурация для них – привычное состояние, а не что-то критическое или временное. Вот уж где действительно не остается места ни для застоя («динаконы» постоянно взрывают энтропию), ни для революции (понимаемой как прорыв хаоса и авария в системе – такие сбои «динаконами» вычисляются и заранее устраняются).

Именно в перехвате инициативы, на мой взгляд, состоит глубинный смысл и русской опричнины.

Теоретическое отступление

Динамический консерватизм не занимается шарлатанскими фокусами и подменами субъекта развития и объекта устойчивости, – устойчива в нем сама субъектность, а не абстрактное развитие.

Развитию недостаточно быть обновляющим. Новизна новизне рознь, обновление ради самого обновления не есть благо. Чтобы обновиться, необходимо сначала найти то, на что можно твердо опереться. Иначе самообновление смоет самое себя, превратив субъекта развития в бог знает что, в мокрое место.

Развитию недостаточно быть устойчивым, ибо главное в нем – его направленность. Устойчивым и необратимым может быть и болезнь, и разложение. Развитие должно начинаться с видения, во-первых, собственных целей и, во-вторых, перспектив, т. е. целей, осложненных трудностями их достижения.

Как пел по поводу двух этих подмен Башлачев:

Хорошие парни, но с ними не по пути.

Нет смысла идти, если главное – не упасть…

(…)

Смотри – от нас остались черные дыры!

Нас больше нет, есть только черные дыры…

Устойчивым, самовоспроизводящимся должно быть не развитие, а то, что развивается. Если же процесс развития становится самодовлеющим, это значит, что за ним прячут транснационального