свое задержание как провокацию британских спецслужб, не желающих моего появления на телевидении с комментариями о деятельности английской разведки, как попытку не допустить меня в качестве эксперта на процесс по делу английского служащего, обвиненного в шпионаже в пользу России (такое приглашение на процесс я получил незадолго до поездки в Англию от адвокатов обвиняемого, но определенного ответа им не дал). Что касается убийства Маркова, то я был первым, кто предал это дело огласке, в течение трех лет я неоднократно давал разъяснения по делу, в том числе в Болгарии, где находился зимой 1992 года по приглашению президента Желева. Болгарские власти не предъявляли мне никаких претензий, более того, им известны имена организаторов и исполнителей этой преступной акции. Моя причастность к делу Маркова состояла в том, что я присутствовал при рассмотрении этого вопроса в кабинете Андропова, что мой сотрудник Голубев выезжал в Болгарию для инструктажа, но не я направил его туда, а Крючков, и что я знал от болгар, по завершении операции, как она готовилась. Переписки по этому поводу между Москвой и Софией не было. По телефону такие проблемы не обсуждают. Ничего путного из этой акции, кроме радости для господина Крючкова, не получится.
Допрос продолжался до шести вечера с перерывом на обед. От обеда я отказался. Шеф полиции, проявивший высокий уровень профессионализма, выдержку и корректность, несмотря на мои нередко грубые колкости, явно исчерпал запас ловушек, в которые он пытался меня вогнать, и наконец предложил прослушать запись моего интервью с корреспондентом «Мейл он сандей». Из интервью никак не следовало, что я замешан в истории с убийством Маркова, по крайней мере в том контексте обвинений, которые мне предъявило следствие. Именно так и я прокомментировал запись.
«Ну, а читали вы свое интервью в газете?» — спросил полицейский начальник, разворачивая злополучный номер «Мейл он сандей». Я не читал, и немедленно оценил всю нелепость ситуации, увидев свой портрет и огромный, через всю полосу заголовок: «Я организовал убийство Маркова».
«Негодяи, они просто негодяи! — сорвалось у меня. — Этого же нет в магнитофонной записи! Как они могли?!»
Шеф удовлетворенно усмехнулся и сказал почти по-дружески: «Надо быть разборчивее при выборе газеты, которая желает взять у вас интервью». Потом добавил: «Вы ожидали, что британская полиция будет бездействовать, когда на территории страны объявляется человек, заявляющий о своей причастности к убийству?»
Вновь объявили перерыв, а затем сообщили, что обвинение мне предъявляться не будет и я свободен, но из Англии смогу уехать только после утверждения решения лондонской полиции вышестоящей инстанцией.
Я вернулся домой в зените непрошеной скандальной славы. Прошлое не отпускало меня, как я этого ни хотел. Наверняка оно не помогло мне и при декабрьских выборах в Госдуму, куда я баллотировался по списку «Выбора России» и не прошел. Но личная неудача меня не огорчила: новый парламент с самого начала показался мне не лучшим приложением знаний, сил и энергии. Огорчило другое — провал демократов и выход на широкую политическую арену национал-коммунистов. Тугой политический узел, прочно повязавший российскую действительность с прошлым, ослабить не удалось.
И все же, что бы ни случилось, нет у нас иного выбора, кроме движения вперед по пути обновления и преобразования общества, страны, в которой нам суждено было родиться и умереть. Для тех, кто связал свою жизнь и судьбу с Россией, она останется навсегда нашей болью и нашей отрадой. Грядущие поколения сделают ее более счастливой.
