— Хорошо, пусть будет по-твоему, — сказал Шу жей. — Ты старше меня, ты лучше меня, ибо ты спас землю нартов от врага. Я буду во всем тебе повино ваться.
Пока они так разговаривали, из большого дома вышла девушка. В руках ее был круглый столик с угощением. Она несла этот столик в кунацкую. В это время во двор въехал молодой всадник. То был ее брат. Девушка поставила столик с угощением на землю и вбежала в кунацкую. Она сняла с головы платок и протянула его между собой и Шужеем. Предупредив своего юного спутника, Бадыноко сказал:
— Девушка, не тревожься, я исполню твое же лание.
Девушка поклонилась и вышла. Брат ее успел уже спешиться. Конь его был взмылен, пот капал с него, он был так худ, что, казалось, мог пройти сквозь стремя. Лицо седока тоже было покрыто потом, видно было, что он устал.
Девушка подошла к брату и сказала.
— Нас посетило счастье, к нам приехал Хижоко Шужей!
Усталый седок обрадовался, воскликнул:
— Твои слова — большая радость для меня. На снежных вершинах гор я видел издали двух всадников, и не мог понять, кто они такие. Теперь я понял. Их приезд — благо для нас.
Брат и сестра вошли в кунацкую. Гости приветствовали джигита, как хозяина, а Бадыноко пристально взглянул на него. Молодой хозяин сказал:
— Нарт Бадыноко, я не раз встречал тебя, но ты не смотрел в мою сторону, ибо не знал меня. Я счаст лив, что вижу тебя в своем доме!
Потом он обратился к Шужею:
— Да продлятся твои годы, Хижоко Шужей! Добро пожаловать, будь нашим гостем: мы давно ждем тебя.
Потом он спросил сестру:
— Помнишь ли ты о том, что желанные наши гости прибыли издалека, что они устали?
Сестра поняла брата:
— Угощение давно готово, но как я могла внести столик в тот миг, когда ты приехал? Разве ты забыл обычай нартов? Я ждала, чтобы ты, хозяин, сперва приветствовал гостей.
Шужей подумал: 'Эти люди соблюдают обычаи нартов, стало быть, они нам не будут врагами…'
Брат и сестра внесли столик, предложили гостям умыться. Бадыноко умылся, а Шужей не подошел к кувшину.
— Почему ты не умываешься? — спросила его де вушка.
— Не умываюсь, потому что не заслуживаю я того, чтобы сесть за один стол с нартом Бадыноко. Не подо бает мне такая честь.
Так отвечая, Шужей то краснел, то бледнел. Девушка заметила это и обратилась к Бадыноко:
— Бадыноко, разрешишь ли ты нам отвести этого джигита в большой дом?
— Разрешаю, дочка, — сказал Бадыноко. — Шу жей, ступай за хозяевами.
— Повинуюсь, — ответил Шужей, — ибо ты меня дурному не научишь.
Брат и сестра вышли из кунацкой и привели Шужея к дверям большого дома. Отвалив с помощью Шужея абра-камень, они вошли вместе с Шужеем в дом и снова закрыли вход абра-камнем. Пройдя через три комнаты, они растворили перед Шужеем дверь и впустили его в четвертый покой, а сами остались за дверью.
Покой, в который вступил Шужей, был богато убран. На серебряном ложе восседал старик с длинной белой бородой. Перед ним стоял столик со всевозможными яствами и лакомствами, Шужей поклонился и сказал:
— Да будет счастливым твой день, добрый старец!
— Да продлятся твои годы, сын мой, — ласково ответил старик. — Садись, добрый джигит.
— Я могу и постоять, добрый старец, я еще мо лод, — сказал Шужей.
Старик спросил:
— Откуда ты прибыл, джигит, как ты добрался до этого края? До сих пор только двое заходили ко мне: брат и сестра. Других людей я давно не видел. Кто же ты, джигит, чей ты, откуда родом?
— Я впервые в этом доме, — сказал Шужей. — Я тоже не знаю, чей это дом, собираются ли в нем ста рики, приходят ли сюда молодые. Не знаю я и того, добрый старец, кем ты приходишься джигиту и девушке, которые приняли нас, как хозяева. Ты спрашиваешь: 'чей я?' Хотя и не подобает мне хвастаться именем моего отца, но я назову тебе его: моего отца зовут Хижа.
Белобородый старец слегка улыбнулся и молвил:
— Если так, добрый джигит, то садись в кунацкой рядом со своим спутником: так будет лучше для тебя.
— Тогда, если на то будет твоя воля, я выйду, — сказал Шужей. — Да будет твоя старость счастливой!
Шужей вышел из покоя старца. Брат и сестра снова привели его в кунацкую и спросили:
— Что ты увидел в том покое, джигит?
Шужей с восторгом рассказал о добром белобородом старце, о богатом убранстве его покоя.
Тогда спросил Бадыноко:
— Был бы ты доволен, если бы твой отец жил в таком же покое, питался такими же яствами?
— Если бы я мог так служить своему отцу, так ле леять его старость, то я был бы счастлив! — ответил Шужей.
— Ты можешь быть счастлив, — сказала де вушка. — Тот белобородый старец — твой отец, мой друг Хижа.
— Да продлятся годы моего отца, исчезло мое горе! — воскликнул радостно Шужей. — Я мечтал найти хотя бы останки отца, а нашел его самого живым и здоровым. Велико мое счастье, велико счастье моей матери и всех друзей Хижи!
Молодой хозяин сказал:
— Когда поедим, я поведаю вам обо всем, что про изошло.
И вот что он поведал гостям.
* * *
— Ты, нарт Бадыноко, и ты, Хижоко Шужей, — слушайте мой рассказ. Я расскажу вам всю правду. Только не перебивайте меня.
'Было нас семь братьев и одна сестра. Я — младший из братьев. С тех пор как мои братья научились седлать коней, не было одноглазого великана, которого они бы не одолели, не было крепости, которую они бы не взяли. Не стало в наших краях такого, кто посмел бы помериться с ними силой. Тогда старшие братья, видя, что они не могут проявить свое мужество на той земле, где родились, решили отправиться в дальние края.
В одном из чужих краев жили шестеро братьев — одноглазых великанов, шестеро притеснителей и разбойников. Мои братья начали с ними борьбу. Но великаны были сильней и убили одного за другим шестерых моих братьев. Сами же они лишились только троих братьев.
Я был в ту пор еще так молод, что не участвовал в битвах. Когда же я возмужал и окреп, решил я стать мстителем за старших братьев. Собрал я отряд из нартов, и мы напали на моих врагов — одноглазых великанов. Почти все нарты пали в борьбе, а победить одноглазых нам не удалось. Остался я, наконец, один против трех великанов. Оказалось, что они меня щадили, так рассуждая: 'Если мы его убьем, это будет для него легким наказанием. Пусть он живет, но зато всю жизнь свою пусть проведет в мучениях. Мы можем похитить его сестру, но это — не самое большое горе: рано или поздно, а сестра его выйдет замуж, покинет его дом, и он готов к тому, чтобы с ней расстаться. Надо похитить его мать, — это будет большое горе. Мать мы сделаем нашей рабыней, а он, чтобы не разлучаться с ней, тоже станет нашим рабом, и так, Б позоре и муках, проживет всю жизнь. А мы будем, глядя на него, радоваться и торжествовать, ибо нет для нас, иныжей, большей радости, чем человеческое горе!'
И похитили одноглазые мою мать.
Ярость увеличила мою силу и отвагу, я опять собрал нартов и пошел на одноглазых великанов. Но иныжи убили всех моих соратников. Я тоже искал смерти, но враги не хотели убивать меня: они щадили меня для того, чтобы смерть не избавила меня от горя, и горе мое было велико. Не раз я обращался к
