Саорм схватил женщину за плечи и встряхнул ее.
— Я был когда-то им! Но воин во мне погиб вместе с моим родом! Я не хочу больше крови! У меня одна жизнь, и прожить ее я хочу спокойно. — Ответом кузнецу был взгляд, полный презрения. — Одумайся, вернутся остальные и изрубят нас на мелкие куски. Кто, скажи на милость, позаботится о ребенке?
— Ты просто трус, как и та старуха, и недостоин быть мои соплеменником! Я все сделаю сама. У тебя есть яд?
— Ополоумела! Не бывать этому в моем доме! — Гном рывком повлек гномку к кладовой, вовремя оглянувшись на крыльцо.
На пороге появился десятник. С минуту постоял, провожая гномов пристальным взглядом. Усмехнувшись, проверил, легко ли вынимается клинок из ножен, и вернулся за стол.
Десятник размашисто резал копченый окорок.
— Невзлюбила нас твоя благоверная. — Он не глядел в сторону стоящих у очага гномов, но был уверен, что в этот момент кузнец затрясся от страха. — Много воли дал женщине. Не будешь воспитывать сам, найдутся те, кто заменят тебя.
Баронские солдаты угрюмо молчали — вот-вот вскочат со скамей с мечами в руках.
— Господин десятник, да она просто больна, нездорова на голову… — пробубнил Саорм, ощущая спиной, как гномка сверлит его ненавидящим взглядом.
— Не имеет значения. Такие болезни лечатся тем же самым — кнутом и сильной рукой.
Встав на ноги, десятник взглядом указал кузнецу на чарку белого вина.
— Выпей с нами. Негоже хозяину сторониться дорогих гостей. Ну же, смелей. Неужели боишься охмелеть от своей собственной выпивки?
Саорм выпил все, до дна. Только чуть погодя поглядывающие на него солдаты успокоились и молча принялись за еду, а гномы продолжили подносить тарелки со снедью и кувшины с питьем. Когда же друг за другом появились другие воины, дом все больше стал наполняться разгульным шумом. Рубаки баронов веселились вовсю.
Последний «гость» появился, прихрамывая.
— Умберт, чего запропастился? Совсем с коленом плохо?
На неожиданную заботу десятника солдат, кривясь лицом, безразлично отмахнулся.
— Эй, гном, нет ли тут в деревне кого-нибудь, кто поглядит моего воина? Хромоножки мне не нужны.
Умберт зло вскинулся, но под жестким взглядом командира опустил голову и с удвоенным усилием стал пережевывать мясо.
— А как же, есть знахарка, — не без опаски признался Саорм. — Вы могли ее видеть. Она как раз шла к деревне, когда вы въезжали на мой двор…
Взрыв хохота пары забитых едой ртов оборвал объяснения ничего не понимающего гнома.
— Ну и олух же ты, Умберт! — давясь, заорали солдаты друг за дружкой. — Выходит, ты вспорол брюхо своей лекарке! Везунчик, нечего сказать.
В груди кузнеца что-то оборвалось и, рассыпаясь, рухнуло. Он посерел лицом и вовремя схватился за стенку, чтоб удержаться на вдруг ослабевших ногах. А разум успокаивающе зашептал: «Смерть старухи не так плоха, теперь о ребенке в деревне никто больше не знает».
— Ну и что ж? — Умберт равнодушно пожал плечами и потянулся за пазуху. — Зато обзавелся отменным кошельком. — На стол, звеня монетами, упал увесистый кошель цветного бисера. — И скажу я вам, братцы, там не одна медь. И золото найдется.
Шум в доме разгорелся с новой силой. Саорма била крупная дрожь, а за столом хмелеющие вояки хвалились тем, чем успели за день поживиться в Тихвине, тем, какого строптивца из сельчан успокоили навеки, и тем, каких девиц и как успели попользовать.
— Хозяин, — позвал гнома десятник. Опустив голову, Саорм приблизился. — Довожу до твоего сведения, наперед и по большому расположению, которое я питаю ко всем
Только сейчас кузнец обратил внимание на то, куда обращены глаза десятника. Невыносимая боль ледяной иглой кольнула в самое сердце гнома. Как же он мог забыть о нем?! На стене, на почетном месте, хорошо видном со всех концов комнаты, висел мифриловый топор с искусной рунной гравировкой, служивший деду Саорма, отцу и ему самому в последней схватке за погибший Мейкронд.
— Зачем тебе лишние неприятности? Принеси его мне, гном, и я забуду, где взял этот топор. Он еще послужит настоящему воину.
Как хотелось сейчас Саорму погибнуть еще у ворот Мейкронда и не испытывать подобного позора. Это правда — он не гном, он последний из последних трусов. Никчемный клочок от того воина, что без остатка сгорел в пожарах на развалинах Мейкронда.
Но что он может сделать? Только унизиться еще раз, пасть в грязь перед победителями.
Отдав топор, кузнец на неслушающихся ногах вышел из дома за новой порцией пива.
Одуревший, точно оглушенный ударом, Саорм не заметил увязавшуюся за ним в кладовую гномку. Вместо того чтоб позволить ему поднять бочонок пива наверх, его грубо одернули, заставив остаться на месте.
— До каких пор ты будешь терпеть их издевательства? — Гном опустил голову и не ответил. — Неужели я права и мне не следовало оставаться в твоем доме? Ты слышишь, в ТВОЕМ доме?! Враг пришел к тебе, и ты готов лизать ему подметки.
— Чего ты хочешь от меня, женщина? Что я могу? — Саорм устало опустился на ступень. — Мой прежний дом, Мейкронд, сгорел двадцать лет назад, и мне нет дела более ни до чего. Пусть люди решают свои проблемы сами. Я и ты — гномы, мы не должны лезть в их дела.
— Почему? Разве ты не жил среди людей? Разве ты не называл их дом своим домом? Они притесняли тебя, гнали и преследовали? Разве этого недостаточно, чтоб заступиться за них? — Мастер, обхватив голову руками, снова промолчал. — Если у тебя не осталось совести и чувства долга, то они есть у меня. Князья Дэ-Симмо всегда были верными союзниками боргов. Я Миломея, дочь вождя боргов Рорга и фрейлина княгини Лесандры. Она доверила мне своего сына, Алессио, и я его буду беречь до конца. Пока жив последний из князей Дэ-Симмо, у людей княжества есть надежда освободиться от захватчиков.
Не без любопытства Саорм взглянул снизу вверх на женщину. Глаза гномки сверкали, она сжимала кулаки и всем своим видом выказывала отчаянную, полубезумную решимость.
— Ты думаешь в этом есть смысл? — не удержался от насмешки гном.
— А как же?! — всплеснула руками удивленная фрейлина. — Смысл жизни в борьбе! И не только за выживание, но и за правду! А правда в том, что не должно быть творящегося сейчас с княжеством. Нельзя спокойно смотреть на то, как разоряют и губят жителей этих земель. Неужто ты думаешь, что война закончится на разорении Дэ-Симмо? Ластнер давно предался Тьме и люто ненавидит всех своих соседей. Это только начало.
— Вот только не надо призывать меня под флаги священной войны с Тьмой. Пустое.
— Почему? Сделай над собой усилие, возьми в руки оружие и защити свой дом. Даже это будет вкладом в наше общее дело. Я иду к отцу, борги сдержат свое слово и помогут восстановить княжество или полягут все до единого. — Миломея по-мужски уверенно рубанула воздух рукой.
— Больно ты скора решать за других. — Саорм с горьким сомнением покачал головой. — Говоришь о помощи. Кто пришел на выручку к моему роду, когда его осадили северные орды? Борг не на другом конце света от Мейкронда, и мы как будто родичи. А ты говоришь, что гномы пойдут умирать за людей.
Гномка гневно выдохнула.
— Слово боргов тверже камня! Они сдержат его, потому что умеют его держать. И не смей утверждать, что мой род — предатели! Если и были гонцы от Мейкронда, то это еще не значит, что их не перехватили. Ты жалок, гном. Ты потерял не род, ты потерял веру и цель. А без них передо мной сидит только пустая оболочка, трясущаяся за сохранность иллюзии жизни.
Саорм отрицательно тряс головой.
— Все напрасно, кровь ведет к еще большей крови.
— Твое дело так думать, — прошептала дочь вождя боргов, проходя по лестнице мимо прячущего от
