— Сядь, я тебя умоляю, Петрович… Зачем же ты его в подвал послал, а?
— Виноват!
— За-чем? — Полковник не сводил глаз с допрашиваемого.
В ответ тишина и лысеющая макушка, покрывшаяся пятнами. Карпенко перевёл всепонимающий взор на телефон и кого-то набрал. Включилась громкая связь.
— Владимир Николаевич, это Карпенко.
— Докладывай.
— Да вот гражданин Крышкин тут у меня в гостях, признаётся чистосердечно, но ничего поделать, так сказать, не может. Что мы делать с ним будем? Может, сразу в Москву, пускай у тамошних голова болит? Мы своё дело сделали — причину нашли, человека задержали…
— И я не вижу смысла с ним маяться, отправляйте вечерним рейсом в Москву.
— Ну во-от, — удовлетворённо протянул Карпенко, расплываясь в улыбке. — Приятно было познакомиться, Никифор Петрович.
— С семьёй-то проститься можно? — всхлипнул «главный злодей месяца».
Сотрудник органов что-то прикинул и кивнул:
— Говорите номер, я наберу.
Крышкин назвал сотовый жены. Общение проходило в режиме громкой связи:
— Пупсик?
— Ты куда делся? Я чё-то не поняла, родной! Карпенко ухмыльнулся и вопросительно взглянул на
вспотевшего в сотый раз пленника.
— Пуп-сик, ты только не ворчи, я должен тебе кое-что сказать…
— Нет, это я должна тебе кое-что сказать, дорогой! — Изъяснялась она, как всегда, резко.
— Я должен уехать в Москву, так надо, я потом всё объясню, не хотелось бы тебя заранее расстраивать… Может быть, ты даже догадываешься… — Крышкин с трудом подбирал'слова, выпрашивая подсказку у скучного полковника.
— Я прекрасно всё знаю, по телевизору уже показывали, — сказали из динамика более спокойным голосом. Карпенко напрягся. — Что ж, дорогой, похоже, тебе повезло впервые в жизни, нам всем наконец- то по-настоящему повезло!
— О чём она? — не выдержал Карпенко, вклиниваясь в разговор. — Что вы видели, гражданка, по какому каналу?
— Ха! Канал судебных новостей, разумеется! Полчаса назад решением областного суда Никифор Петрович Крышкин признан недееспособным!
— Пупсик! — взвизгнул государственный преступник, хватаясь за голову.
— Над ним установлена опека и сумма ежемесячного содержания три тысячи кредитов…
Карпенко крякнул.
— …опекуном назначена конечно же я… Никифор Петрович превратился в два огромных
краснеющих уха.
— …из средств Министерства обороны… Карпенко поправил пиджак.
— …другим решением в мою личную собственность передано всё федеральное имущество, расположенное на территории города. Вот умора! Теперь я могу пойти в налоговую, к фээсбэшникам, военным и затребовать с них аренду! Ха-ха-ха! Соседка Таня позеленеет. Ты хоть слушаешь меня?
— Мы вас внимательно слушаем, — ответил за всех Карпенко.
— Но самое главное…
— Не томи, родная! — Крышкин вцепился в столешницу так, словно только по ней можно было выкарабкаться из абсурда.
Громкоговоритель всхлипнул.
— Ах! — вздохнул динамик, Любовь Потаповна плакала. — И самое главное, о чём должна знать страна. Уй, я готова разрыдаться… Временно исполняющим обязанности президента на период отсутствия отбывшего на Алтай главы государства назначен… Ой, я сама в это почти не верю, но сегодня объявлено решение Конституционного суда, дорогой, а это, знаешь ли, не рецепт шарлотки… Сегодня временно исполняющим обязанности президента… назначен… Катюшкин жених и, я думаю, практически наш единственный сын — Рубен-чик… — Прошептав имя будущего зятя, Любовь Потаповна ушла в такой счастливый, всепоглощающий плач, что Карпенко не выдержал и выключил телефон.
— Что мне делать, товарищ полковник? — совсем растерялся пленник, удерживая столешницу, словно падающее дерево. — Мне ведь теперь всё равно. В её глазах я и раньше не был дееспособным, но теперь станет ещё хуже.
— Лучше не будет, я людей по голосу раскусываю. — В словах следователя сквозило участие. — Слушай, Петрович, скажу тебе по секрету, у меня этот бардак уже вот здесь, вот здесь и вот здесь. Ни минуты покоя! Подожди, начальство звонит. Да, Владимир Николаевич!
— Карпенко! Я всё слышал, немедленно освободи его, если хочешь остаться полковником.
— Да я уже понял. Его, собственно, никто и не держит… Никифор Петрович, примите мои извинения, вы абсолютно свободны.
— Куда вас подбросить, Никифор Петрович? — строго спросила громкая связь. — В нашем распоряжении, между прочим, весь аэрофлот страны.
— На Кубу, — решительно ответил он, разжал пальцы и осторожно вышел из-за стола. Неровной походкой прошёл к окну, посмотрел на залитый солнцем двор. — Да, пожалуй, на Кубу.
Маргарита Бобровская
Домовой. Рассказы дяди Васи
Дело было в Стрельне. Жил я с семьёй в старом многоквартирном доме. Целый квартал таких домов был когда-то выстроен на деньги купцов, а потом превращен в коммуналки. В узкий тёмный коридор выходили двери квартир, а в конце его стояла лёгкая приставная лестница на чердак. В этом коридорчике и собирались соседи-мужички за пачкой папирос. Жил среди нас один старик. Не то чтобы особняком держался, но в друзья никому не навязывался, на вид был угрюм и замкнут. О прошлом старика никто из соседей не расспрашивал, но все подозревали, что при случае можно услышать интересную биографию. Несмотря на свой почтенный возраст, он сохранил прямую спину и твёрдую походку. Седой, он походил на колдуна или знахаря. К тому же старик знал все церковные праздники и умел заговаривать болезни, но непонятно было, верит он ревностно в Бога или водит дружбу с нечистой силой. Его даже звали, как раньше звали всех домовых, — Серафимыч.
Наше поколение атеистами воспитывали — икон в домах не было, а если и были, то не в красном углу, а в шкафу на полке; крестили тайно, да и церкви почти все закрытыми стояли. И вдруг на тебе, сосед — верующий!
Непорядок! Надо поспорить, посмеяться… Дурачьё! Однако женщины за советом бегали к нему постоянно — как лечить да как хоронить.
Мы же, боясь признаться в том самим себе, с удовольствием слушали его редкие рассказы и байки, доя приличия подшучивая над их религиозной и мифической подоплёкой. Вот однажды старик завёл речь о домашних духах, и я как бы на полном серьёзе спросил:
— Вот сколько слышу от тебя, Серафимыч, сказок, а сам домовых не видел. Можно на них
