он, словно кровеносная артерия,связывает нас с прошлым. И современный конвертор, и блюминг-автомат, и элегантный партцентр с кирпичными контрфорсами — все вышли из обожженной калильным жаром печи. Даже металл, что плавит город в облицованных магнезитовым панцирем домнах, мартенах и стотонных грушах бессемеров.
Дерево
Дерево, деревня, дрова, двор... Сама этимология слов ведет нас в глухие леса Заонежья, Печоры, Пермских земель, куда бежали от гнета и нашествий наши предки, где научились они самобытному искусству рубки бревенчатых изб и шатровых храмов. История свидетельствует, что поток переселенцев на Урал первоначально шел с пермских и вятских краев. Раскольники, беглые крепостные, вольные казаки мощной струей перевалили через Каменный пояс Урала в низкой его срединной части, что возле Свердловска, и по таежным дебрям двинулись в Сибирь. Тобольск родился в 1587 году, Красноярск — в 1627, Иркутск — в 1666. Поначалу предки наши избегали открытых равнин, что простирались к югу от сосновых и еловых лесов, ниже Исети и Чусовой. Лишь в XVIII веке петровские указы положили начало освоению степной зоны — и 1735 году заложен Оренбург, на год позже — Челябинская крепость. И все-таки основной поток шел опять мимо города нашего, через степные приволья Яика в Казахстан, Среднюю Азию. Горы гигантским щитом прикрывали его от притока людских масс. История не доходила до него. На севере губернаторствовал Екатеринбург, распоряжаясь металлом и лесом чуть не для всей Европы. На юге, вооружаясь до зубов, покорял Азию казачий атаманский Оренбург. Челябинск с его гербом: на щите сверху — соболь, обитатель тайги, внизу — верблюд, тяговая сила кайсаков, как называли казахов, — не дотягивал до немецкого «бург», что только и означало «город»... Спячка двух веков была деревянной. В 1870 году насчитывалось всего 9 каменных домов. Кто-то метко назвал город «Ухабинском». Мало, слишком мало крупиц прошлого осталось в его индустриальном облике. И дерево — не камень. Оно горит и исчезает без следа... И все-таки... Я открываю маленькую коричневую книжечку с названием «Деревянное зодчество старого Челябинска». Автор — моя институтская преподавательница, неутомимый труженик и художник архитектор Мария Петровна Мочалова. Ее маршрутом иду по улицам туда, к Миассу, где начинался город, стоят рубленные из древних лиственниц домики. Улица Труда, 77а.
Осели в землю венцы сруба. Бревенчатая клеть с высокой двускатной крышей украшена лаконичным орнаментом. Мощные торцы бревен сложены «в обло», то есть вырубкой с оставлением концов. Скульптурна и выразительна стена, не обшитая тесовыми досками. Наличники оживлены глухой резьбой, словно насечкой на потемневшем металле...
Стою в задумчивости перед этим домом, искусство рубки которого так древне и так осмысленно. Действительно, только опыт веков подсказывает строителю — клади бревна горизонтально, ибо дерево сырое, начнет сохнуть — сдавит щели. Вертикальная постановка — как в Норвегии, Дании — была чужда нам. Класть углы «в лапу», стесывая концы и тщательно подгоняя, избегая выпуска, — неразумно при щедром богатстве лесом. Так будут делать потом, когда появятся у плотников пила, стамеска, рубанок.
А пока дома целиком тешутся топором, без единого гвоздя. Даже слово «тес» говорит о топоре. Тесовая крыша ставится на стропильных ногах, упирающихся в бревна верхнего венца — «подкуретники». Сильные ветры, вьюги не сорвут тес, так как он зажат в нижних концах застрехой или «водоточеной», а по коньку — тяжелым «охлупнем». Там на коньке торжествующий плотник вырежет диковинного зверя, по фризовой доске пустит веселый узор, но основа дома, скрытая от поверхностного взора, прочна и надежна. Живи, хозяйка, сто лет — будет и тепло и сухо...
Потолок дома состоит из массивных матиц, к которым столь часто крепят на крюках детские люльки, а доски забраны в матицу либо «прямью», либо в косяк. Проемы двери узки, но какой несокрушимой прочностью веет от массивных косяков, вырубленных целиком из гигантских лиственниц. Забота о сохранении тепла дает дверям малые размеры, снабжая их высоким порогом и кованой, наглухо защелкивающейся щеколдой...
Древней строгостью, простотой и силой веет от дома. В нем — сноровистость наших предков.
Я не разделяю восхищение многих хитрой узорчатой резью дерева, когда поздние мастера фигурностью наличников и прорезями ставень пытались выразить наивную мечту простого человека о пышности и богатстве. Точеные полукружия, арочные занавеси, луковки и полукружия, что рассыпаны по многим окнам ныне здравствующих городских домов, — это уже подлинный провинциализм, игра в большой купеческий город. Но есть здесь и тонкое чувство меры, которое никогда не изменяет подлинным мастерам.
Хозяину требовался сеновал, сарай, хлев, баня. Все это надо было по сотне раз в день, в дождь, вьюгу, метель, посещать. Нужен был и погреб — голбец. И Урал, продолжая традицию Севера, строил такие крытые дворы, что к сейчас стоят остатками среди каменных громадин.
Чаще всего они покрыты плоским камнем — продуктом каменоломен. Из плитняка — кое-где и заборы. Но особенно интересна чисто уральская деталь — глухие ворота с далеко выступающей крышей, в калитке которых имелось окошечко.
Старожилы рассказывают, что, когда, хоронясь от людей, шли беглые каторжники, сердобольные хозяева ставили на полочку калитки кружку молока и каравай хлеба. Прибредет акатуйский бедолага, тишком подзакусит, обсохнет под крышей, и дальше — в родную курскую или воронежскую мглу...
На стыке двух боров — Каштакского и Шершневского поставлен был юрод. И много строительною теса вывезли из лесов. По деревянным костям пролегли чугунные, а потом стальные нити, давшие Челябинску молодость и новую жизнь. Опалубка первых бетонных сводов, леса элеваторов и скотобоен, опоры заморского чуда — телеграфа... Да разве перечислишь, сколь многим мы обязаны мудрости предков, поставивших город возле сосновых раскидистых мачт!
Читаю книгу А. Н. Комаровского «Записки строителя». Генерал армии, заместитель министра обороны закладывал в годы войны металлургический завод. В редких колках березняка на взлобочке за Миассом рос в метельную зиму сорок первого гигант качественной стали. Перекрытия цехов горячею производства сплачивали из досок. Тоже старое, но надежное средство предков — дощатогвоздевые балки, которые отвергнуты всеми современными нормами, но упорно стоят до сих пор на многих построенных в военное время заводах. Каштакский лес и здесь сослужил добрую службу.
Мы, металлисты-строители, сейчас меняем десятки перекрытий старых деревянных зданий. Огнеупорный цех ЧМЗ, главный корпус сборки ЧТЗ, почти все цеха завода Орджоникидзе сменили обветшавшие крыши на новенькие, стальные. И каждый раз, подписывая проекты реконструкции, мы помним: дерево помогало нам в годы войны. Дерево заслуживает глубокой благодарности и уважения... Но в прошлом ли оно? Или, может, правы студенты, что с иронией слушают читаемый им курс «Деревяшек», подтрунивая над врубками и гвоздевыми балками?
И тут я вспоминаю чудесную лакированную древесину арок финского дворца «Калевала», где проходило первое заседание Европейского совещания по безопасности. Клееная чудесная фактура древесины, узор природных линий и невероятная прочность — вот что такое дерево. Только оно может выдержать там, где бессильны металл и бетон. Это не парадокс, это данные современной строительной науки...
Придет и к нам дерево в новом облике, когда рачительный хозяин использует и опилки, и хвою, и кору. А пока мы инстинктивно украшаем кинотеатр теплым и сучковатым тесом для облицовки интерьеров, наслаждаемся выжженным узором на стенных досках ресторана «Русская изба», фантазируем из кореньев фигурки демонов и аистов... Дерево рядом с нами. Оно входит в город невиданными раньше в этих краях липами и карагачами, вязами и рябиной.
Прошлое надо беречь. Это признак зрелости миллионного города. Будущее надо высаживать, пестовать, хотя плоды его, как желуди дуба, достанутся лишь потомкам. Это тоже признак зрелости —
