стороны.
Например, Валерий Иванович как-то говорил, что видит причину распада многих ансамблей в том, что в них появляются лидеры, зараженные «звездной» болезнью, и аутсайдеры, и что в «Ариэле» он стремится сохранить равенство музыкантов, предоставляя каждому возможность наиболее полно реализовать свои творческие способности. И эта большая работа художественного руководителя видна, заслуживает высокой оценки. В то же время Валерий Иванович не видит, как он сам все больше выделяется из «созвездия» «Ариэля» и превращается в одинокую «звезду».
Этот процесс в ансамбле протекает сам собой и отражает различие творческих возможностей его участников. Но и многое другое сложилось в ансамбле само собой, «куда кривая вывела». И если в чем-то на творческий процесс нельзя было повлиять, то кое-что на самотек пускать было нельзя.
Думается, тот же Валерий Иванович не отказался бы выслушать совет или получить консультацию специалиста, скажем, в режиссуре или вокале, или в сценической речи. А ведь специализированные репетиции или широкое обсуждение «стратегических» вопросов жизни «Ариэля» — дело чрезвычайно редкое, если не сказать, что такого не было никогда.
«Ариэль» «варится в собственном соку». Разве нормально, что серьезный экзамен он сдает раз в десять лет: в 1974 году на Всесоюзном конкурсе, да вот перед госкомиссией в Москве в прошлом году?
Да, о многом сейчас приходится думать художественному руководителю «Ариэля». Сложность его положения заключается еще и в том, что Ярушин остался одним из немногих, если можно провести такую параллель, «играющих тренеров». Другие руководители ВИА, кроме разве лишь упорного В. Мулявина из «Песняров», давно уже сами на сцену не выходят...
Учился два года в ЧПИ на автотракторном факультете. Но потом решительно порывает с техникой и переходит в Челябинский институт культуры. Еще в ЧПИ он организовал ансамбль «Пилигримы» и тогда же начал писать песни. Несколько его песен есть на дисках «Ариэля». Однако главный его вклад в дело «Ариэля» заключается в той музыкальной, инструментальной нагрузке, которую он несет. Ярушин старается свои аранжировки строить так, чтобы максимально высвободить ведущих вокальную партию. Естественно, для этого нужны люди, на которых можно переложить музыкальную ношу. Одним из таких надежных, чрезвычайно работоспособных людей в «Ариэле» и стал Шариков.
Он играет на двух синтезаторах — «Квартете» и «Профите». «Квартет» может звучать за четыре инструмента. Второй синтезатор может воспроизвести огромное количество звуков и шумов. Фактически в руках у Шарикова целый оркестр. Однако оркестр этот очень капризен. Плоская жестяная коробка «Профита», начиненная микросхемами, однажды не вынесла «аэрофлотского сервиса». У «Профита», как говорится, начисто отшибло память. Он «забыл» те несколько десятков тембров, которые с таким трудом были подобраны на репетициях.
Целыми днями просиживал Шариков с «Профитом», «учил» его, как малое дитя, «говорить» заново. Можно представить, какая это была работа: нужный тембр — вот он, «на слуху», а повторить его, вращая многочисленные ручки «Профита», никак не удается.
И что удивительно! Специалистов, которые могут «вылечить» этот электромузыкальный инструмент и помочь подобрать по сложным осциллограммам нужный тембр, раз-два и обчелся. И Шариков в чужом городе, дело было в Москве, бегает, ищет этого специалиста, но в нужный момент инструмент отлажен, и звучание «Ариэля» получает нужные краски.
В этом эпизоде — весь Шариков. Он надежен, пунктуален и обязателен.
Его музыкальные симпатии лежат скорее в сфере классической музыки. Госэкзамены в институте культуры он сдавал, работая с академической хоровой капеллой «Металлург» Дворца культуры челябинских металлургов и, говорят, строгую систему академического пения постиг в совершенстве. Однако это не мешает ему иметь широкие музыкальные интересы: в его домашней фонотеке есть и записи музыкантов- авангардистов, а в своем творчестве он испытывает тяготение к сложной музыкальной фразе, к прихотливой разработке музыкальной мысли.
Из всех ариэлевцев он отличается тем, что видно, как он именно работает на сцене. Надежно, высокопрофессионально и много, но все-таки работает, а не радуется вместе с нами, зрителями, той музыке, которая рождается на наших глазах. Пишу это вовсе не в укор ему. Это его стиль, его сценический образ. Может быть, не столь открытый, а более эгоцентричный, чем свойственно русскому артисту. Однако делу своему он служит искренне и честно.
Видимо, в свойстве его характера и умение увидеть закономерность, связь различных явлений, умение логически стройно построить доказательство, убедительно аргументированно спорить, широкая эрудиция. Поэтому всегда доверяют ему представлять коллектив в дискуссиях. Так было, например, на гастролях в Португалии на фестивале «Дайте миру шанс!», когда Шариков достойно принимал участие в беседах по самым разным вопросам.
Мы любим «Ариэль», мы гордимся «Ариэлем», и когда заглядываем в его творческую лабораторию, ищем не закулисных тайн, а хотим лишь лучше понять артистов.
Как, например, они учитывают наш с вами слушательский спрос? Ведь он меняется с нашим возрастом. «Ариэль» же предпринял отчаянную попытку не потерять ни одного человека, чье сердце привлек когда-то в юности. Удалось ли ему это?
Едва вступив во второе десятилетие, «Ариэль» почувствовал некоторую тревогу поклонников первой, что ли, волны. Так, еще в 1980 году один из слушателей-челябинцев высказал в прессе мнение: «Ариэль» потерял свое творческое лицо и стал невероятно скучен... Сегодняшний «Ариэль» с точки зрения его давнего поклонника однообразен, инертен и даже банален».
Через три года некий рассерженный свердловчанин, который видел, по его словам, «Ариэль» более двадцати раз, писал в местной газете: «Уже не так держит внимание происходящее на сцене, местами становится откровенно скучно, временами появляется и легкое раздражение. Прикрыв глаза, я попытался определить истинное звучание ансамбля. Услышал я многое... Не было только «Ариэля», не было оригинального звучания, которое когда-то полюбилось мне».
Да, нужно признать, что изменения симпатий слушателей «первой волны» с годами оказались более значительными, чем коррективы, сделанные в творчестве «Ариэля». Ровесники ариэлевцев сожалеют, что коллектив не изменялся вместе с ними и вроде бы их «предал». Это мнение очень огорчает артистов, которые не хотели бы терять старых друзей.
Но за эти же годы ансамбль получил и нового, молодого слушателя. Надо учитывать и его запросы, удовлетворять им. Вот письмо В. Ярушину от школьницы Люды Кирилловой из Москвы: «Мы с братом являемся большими любителями грамзаписи. Пластинки у нас находятся в шкафу, а ваши стоят в моей комнате на видном месте. Я иногда с вами «разговариваю». Или про школу расскажу, или пожалуюсь на кого-нибудь. Недавно мне делали операцию. Было страшновато, конечно. Но я про себя начала петь вашу песню «Зимы и весны», вспомнила вас и успокоилась».
Как поладить со всеми? Вначале «Ариэль» выбрал самый простой путь: немножко пели для Люды Кирилловой, немножко для «рассерженного слушателя», немножко для людей среднего возраста. Концерт разваливался на части. «В вашей программе нет единой линии, — прозвучало в одном критическом отзыве. — Народные обработки и блок песен Т. Ефимова, шуточные сценки и песня Д. Леннона «О, моя любовь»... Не беспокоит ли ансамбль то, что подготовленные в профессиональном отношении слушатели, выйдя из концертного зала, скажут не без иронии: «Сегодня нам предложили довольно милую «солянку» — всего лишь»?
Думается, тот путь, которым «Ариэль» идет сейчас — то есть поиск стилистически однородной программы из произведений высоких идейно-художественных достоинств, — путь более правильный. Надо только, чтобы этот поиск шел не интуитивно, методом проб и ошибок, а целенаправленно. И тут помочь «Ариэлю» могли бы челябинские музыковеды своими исследованиями.
Вообще, внимание к «Ариэлю» — деловое, повседневное — не повредило бы ансамблю. «Ариэль», как и все челябинцы, «выдает» челябинскую продукцию, и она высоко котируется, так же, как сталь или самые разные машины. Ансамбль не подводит земляков. Но почему тысячи людей заботятся о том, какими должны быть сталь, трактор, а о продукции «Ариэля» думают лишь сами артисты да еще, может быть, пять-шесть человек? Я говорю не о том, чтобы голосованием решать, в какой тональности делать
