— Бесполезно, Дасар, в анабиоз впадают люди, но не вирусы Арбинады. Вы же это хорошо знаете, литам. Я, конечно, ценю ваше желание потешить меня надеждой и избавить от мучений, но в данном случае оно бьет мимо цели. Я предпочитаю встретить смерть в полном сознании.
Биолог удивленно уставился на Кора. Я беспокойно переводил взгляд с одного на другого, ничего не понимая.
— Что вы говорите! — вскричал Дасар.
— То, что слышите, можете передо мной не разыгрывать комедию. Я вам благодарен за то, что вы нашли способ унять на корабле страсти и наилучшим способом изолировать членов экипажа. Я бы сам высказал то же самое, если бы мне пришло это в голову. И должен заметить, ваше предложение выглядело настолько убедительным, что в первый момент даже я поверил в него.
— Значит, вы проверяли камеры?
— Разумеется, — Кор отогнул край маски и вытер пот платком, — в двух из них лежат трупы. И ничего удивительного! Лишенный жизненного тонуса организм не мог активно сопротивляться болезни, но остальные законсервированы отлично.
— Это правда? — Я в упор посмотрел на биолога. Тот стоял, низко опустив голову.
— Правда, Антор, — ответил он. — Мы для них все равно ничего не могли бы сделать, но я вначале надеялся, что вирусы в анабиозной камере закапсулируются…
Воцарилось тягостное молчание.
— Кто там… кого уже нет? — спросил я.
— Лоста и Сатара, — невозмутимо ответил Кор. — Однако мне пора, у меня осталось много дел и мало времени. Прощайте, Дасар, и вы, пилот…
Кор встал и, небрежно кивнув нам, твердыми шагами вышел из лаборатории, старательно закрыв за собой дверь. Мы остались одни. Минут пять я просидел неподвижно, избегая смотреть на биолога и дожидаясь, когда шаги Кора замрут в глубине коридора. Потом, не произнеся ни слова, направился к двери.
Громадный корабль был пуст, тускло горело освещение и гулко отдавался каждый звук, по нескольку раз отражаясь от матовой глади стен. Я шел мимо осиротевших кабин, мимо вспомогательных помещений, мимо анабиозных камер, заключавших в себе мертвых и живых товарищей, поднялся в салон, пронизанный слепящими лучами солнца и, постояв бездумно на пороге, спустился вниз к переходной камере. Вдруг мне стало душно, нестерпимо захотелось ветра и солнца, под которым я рос и жил далеко-далеко и давным- давно. Мой взгляд упал на скафандры, аккуратно разложенные в отсеке. Я отыскал свой и начал одеваться.
Спрыгнув с последней ступеньки трапа, я пошел к сияющей впереди вершине горы, подножие которой пряталось за линией горизонта. В голове вихрем проносились обрывки мыслей, беспорядочно сталкиваясь, рассыпаясь, сочетаясь в невероятные заключения и пропадая. Я, словно со стороны, следил за этим сумбурным потоком, даже не пытаясь ввести его в какое-то русло или остановить. Впереди виднелась вершина, и я шел к ней. Будто громадный магнит, влекла она к себе. И вдруг я подумал, что еще ни разу в жизни не взбирался на вершину горы ни здесь, на Хрисе, ни на Церексе, ни на Арбинаде. Я много раз видел мир с большой высоты, но ни разу не наблюдал его с вершины. Эта мысль захватила меня, появилась цель — я направился к ней.
Путь до скалистых отрогов и подъем заняли, вероятно, несколько часов. Чем труднее было подниматься, тем ожесточеннее я лез вверх. Вспомнились предостережения Мэрса об опасностях такого подъема, о камнях, беззвучно падающих от малейшего сотрясения, о черных тенях, прячущих провалы и обманывающих глазомер. Наконец, я достиг своей цели, гора находилась у меня под ногами.
Площадка наверху была ровная и маленькая, я быстро обошел ее по периметру, испытывая смутное чувство разочарования, потом уселся на край скалы, нависшей над бездной, и спустил вниз ноги. Далеко от меня, почти у самого горизонта, блестела на солнце металлическая обшивка корабля — этого вместилища человеческих страстей и бед, занесенных сюда с другого, окруженного мраком шара. Я поднял взгляд к небу и среди звезд отыскал слабый свет маленького Церекса. Неужели мне никогда не доведется снова увидеть его вблизи и пройти под открытым небом, оставляя на почве следы босых ног? С полчаса я просидел на месте, глядя на камни и звезды, и затем начал спускаться с горы…
На полпути к кораблю я заметил движущуюся мне навстречу фигуру в скафандре. Это мог быть либо Кор, либо биолог. Я взобрался на камень и помахал рукой, пытаясь привлечь к себе внимание. Потом включил радио и пробежал в настройке несколько диапазонов. Наконец, в наушниках послышалось дыхание человека. Я позвал его.
— Это вы, пилот, — раздался голос Кора, — что вы здесь делаете?
Я пробурчал в ответ что-то невразумительное. Да и в самом деле, что я делал? Что я мог ответить? Не зная, о чем говорить с человеком, дни которого сочтены, я тем не менее направился к Кору, мысленно проклиная себя за то, что ввязался в разговор. У нас с Кором и раньше было не много общих тем, а в эту минуту я вообще не мог найти ни одной точки соприкосновения. Постепенно мы сблизились на расстояние нескольких метров, и я пошел в одном с ним направлении. Первые минут десять не было произнесено ни слова. Кор уверенно шел к какой-то одному ему известной цели и словно не замечал меня. Наконец, он сказал:
— Вы все еще здесь, пилот?
— Да, — неуверенно ответил я.
— Вы решили сопровождать меня? Благодарю, но я, кажется, об этом вас не просил. Впрочем… — Кор запнулся на слове, — минут десять, если хотите, можете провести со мной, я не возражаю. Сколько сейчас времени?
Я взглянул на часы:
— Скоро четырнадцать.
— Мне нужно точнее.
— Без десяти, — удивленно ответил я, вспоминая необыкновенную особенность Кора чувствовать время с точностью до минуты. По нему можно было проверять хронометры, и поэтому он никогда не носил с собой часов. Сейчас с ним что-то стряслось. Может быть, болезнь? Еще минуты две мы не разговаривали. Неожиданно Кор спросил:
— Скажите, пилот, неужели я такой тяжелый человек, с которым даже трудно обмолвиться словом? — В голосе его звучали несвойственные ему мягкие интонации.
— Нет… то есть да, мазор.
Кор усмехнулся:
— Мне нравится ваша особенность говорить в глаза то, что вы думаете. Это редкий дар. Хотелось бы знать, чего же вы тогда плететесь за мной по пятам. Шли бы себе на корабль и продолжали писать свой дневник. У вас это неплохо получается, я, признаться, с интересом прочел как-то все до последней страницы…
— Это же подло! Читать чужие записи…
— Не вижу в своем поведении ничего предосудительного. — Кор осмотрелся по сторонам. — Сколько времени?
— Четырнадцать часов пятнадцать минут, — машинально ответил я.
— Еще… впрочем, ладно… Вы же сочли возможным подслушать мой разговор с Эссой, хотя имели на это меньше права, чем я на знакомство с вашими воспоминаниями. Как руководитель экспедиции, я даже обязан был знать их.
Кор снова зашагал к линии горизонта, размеренно переставляя ноги. Я не нашел, что ему возразить. Действительно, если я так остро переживаю проникновение постороннего человека в мои личные дела, то почему же сам позволил себе вторгнуться в чужую жизнь? Все оправдывающие причины не имели никакой силы, мы всегда готовы обвинять других и выгораживать себя. К сожалению, чувство объективности слабее всего развито у человека.
— И всё же вы мне нравитесь, — продолжал между тем Кор, — вы добры, качество сравнительно редкое, глуповаты — это встречается значительно чаще, прямолинейны — последнее облегчает ведение дел с вами, а главное безвредны и свое ремесло знаете. Мне был известен и раньше весь этот ваш трюк с жеребьевкой на право участия в экспедиции. Конечно, я знал о нем. Но вы и Конд подходили мне, поэтому я
