сарафане, с любопытством оглядываясь, развешивала выстиранное белье. Возились в пыли шустрые деревенские воробьи… А самое главное — исчезло ощущение бездонной черной пропасти за спиной.
— Ну, что, космонавт нашелся? — весело спросил Серебряков, подходя к Саше. — Э-э-э, капитан, я вижу, тебе уже и автограф дали… — Ребенок разулыбался, продолжая писать на Сашину рубашку.
Как вам такой поворот? Герой в мокрой рубашке. На руках у него гулюкает новоявленный Антихрист. Рядом в траве сидит любимая ведьмочка. Жутко переживает превращенный в букет цветов гениальный музыкант. И все мы со страшной силой радеем за судьбу родного человечества. Да нет, почему же юродствую? Просто пытаюсь объяснить, как все выглядит со стороны.
— Какие же мы все-таки дураки, — сказал Саша, перекладывая ребенка в руки упирающемуся Серебрякову. — Неси его в дом, сейчас разбираться будем.
— А чего тут разбираться? — Гришка перехватил младенца под мышки. — Если у тебя не очень мокрые руки, можешь достать у меня из кармана факс от Грым-мов. Компьютерная реконструкция аварии показала, что детское сиденье от удара просто вылетело из машины и плавненько урулило в кусты.
— Угу, угу, — покивал Саша, — урулило.
— …где и было найдено гражданкой Ляпиной, — казенным тоном закончил подошедший лейтенант Миронов и строго посмотрел куда-то мимо Саши. — Нехорошо, гражданочка Ляпина, нехорошо! Зачем вы ребенка прикарманили? Опергруппа из Питера тут с ног сбивается, ищет, а вы себе и в ус не дуете! Вы знаете, чей это ребенок? — На его строгий выговор никакой реакции не последовало, и Миронов вполголоса пояснил для Саши:
— Я думаю, она и вправду не знала, чей он. У нее и телевизора дома нет. Одинокая она. Верующая. Муж три года как умер. Нашла ребеночка, вот и обрадовалась. А соседям сказала, что сестра у нее в Балашихе заболела, за мальцом некому ухаживать. — Загорелая тетка, та, что только что вешала белье, с любопытством прислушиваясь, уже стояла у калитки.
— Гриша, разбирайся тут сам, — устало произнес Саша и повернулся к Миронову. — Руки где можно помыть?
— Ей за это что-нибудь будет? — спрашивала Света, сидя в светлой уютной кухне дома у лейтенанта Миронова.
Полчаса назад они проводили Серебрякова, Козлодоева и младшего Кашина в Москву, надавав кучу ценных указаний по работе с младенцем. В Москву, потому что, во-первых, 'дело космонавта' приняло, по слухам, серьезную политическую окраску. А, во-вторых, Саша совершенно себе не представлял, что теперь делать с этим ребенком, раз уж не удалось его придушить сразу.
— Бу-удет! Конечно, будет! — важно отвечал Миронов, пытаясь размешать в чае восьмую ложку сахара.
Света переводила тоскливый взгляд с него на Сашу, потом в окно — на гулявших по двору кур, потом снова — на Сашу. Где-то у соседей надрывно лаяла собака. Из стоящего на допотопной этажерке красного магнитофона-мыльницы энергичная импортная дамочка настойчиво призывала неизвестного Фреда.
— Свет, — Саша говорил с трудом, словно только что отбарабанил трехчасовую речь на митинге, — что там за ерунда с пеленками? Откуда взялся этот дурацкий сюжет со змеей?
— Илонкины заморочки. — Света пожала плечами. — Не знаю. Просто выпендривалась, наверное. Увидела в каком-нибудь каталоге татуировок. Она и себе хотела такую сделать. На заднице.
Лейтенант Миронов подвигал лицом, словно хотел сплюнуть. Странные ребята, эти ленинградцы. Примчались, шухер навели, разговаривают как-то необычно… Вазу с цветами за собой таскают.
— В сущности, она несчастная баба. — Миронов мотнул головой и с удовольствием прихлебнул свой сироп. Саша удивленно повернул голову, не сразу сообразив, о ком речь. — Ляпин этот, муженек ее, дерьмо был порядочное. Пил, как свинья. Может, потому у них ребенков-то и не получалось… С родней всей поссорился, с работы его три раза выгоняли. А как помер, так она и вовсе — одна осталась…
Знаешь, Миронов, в другое время я, может быть, и послушал бы твои деревенские истории. И даже, может быть, выпил с тобой пива под местную, так красочно расписываемую рыбу. Но если бы ты только знал, как мне сейчас не до этого!
Саша в который раз обвел взглядом уютную кухню и вдруг с ужасом поймал себя на мысли, что врет. Врет сам себе! А точнее… Точнее, его внутреннее состояние выглядело как очередное раздвоение личности. Спаситель человечества Саша Самойлов еще ерепенился, суетился, надо признать, скорее по привычке. А капитан Самойлов спокойно пил чай и ждал машину, которая доставит его и сотрудника Жукову прямо к поезду. Какому поезду? А, неважно, на ходу сочинится что-нибудь достаточно комфортное, идущее прямо до Ленинграда. Елки-палки! Чего я рыпаюсь? Куда? Вот он, мой собственный, кайфово устроенный мир. Все здесь так, как я себе захотел. Нормальная мужская работа, дом, друзья, Света (Света!). Только полный кретин мог бы еще сомневаться, что выбрать.
— Пойду-ка я прогуляюсь, — задумчиво произнес Саша, поднимаясь со стула. На это заявление никто из присутствующих не среагировал. Миронов пил чай, Света отрешенно смотрела в стену.
И деревня мне эта нравится. Слаб я, конечно, в географии, и неизвестно, есть ли такой населенный пункт в Московской области, но даже здесь придумано симпатично. Дома крепкие, люди славные, вон корова упитанная прошла. А завтра приедем в Ленинград, доложимся начальству, может, поощрение какое отвалят и снова к серьезной оперативной работе допустят…
Словно отвечая Сашиным мыслям, в кармане запиликал радиотелефон. А что, и правильно. Раз здесь «Тойоты» водятся, почему бы и радиотелефону не быть?
Звонил генерал Степницкий.
— Здорово, здорово, Самойлов. — Голос у генерала был по-доброму стандартно-киношный. — Ну что ж, поздравляю с очередным успехом. Мы тут подумали, — голос генерала стал тише, как будто он там у себя кивнул в сторону на тех, с кем подумал, — не назначить ли тебя начальником отдела по борьбе с… киднеппингом. — Саша, ухмыльнувшись, представил, как на столе рядом со Степницким лежит листок бумаги с крупно написанным иностранным словом.
— Спасибо, Глеб Егорович, — серьезно ответил Саша, — но нам бы что посерьезней…
— А чем тебе это не серьезно? — явно заводясь, повысил голос генерал. Но тут же потишал и примирительно закончил:
— Ладно, приезжай, обсудим.
— Есть — обсудить! — гаркнул Саша и снова представил, как Степницкий, повесив трубку, сообщает кому-то из друзей-генералов: 'Упрямый, черт. Но команда у него лихая!'
Здорово, да? Но уж больно все просто. Ну, приедем мы в Ленинград, выцыганим какое-нибудь крутое дело, с блеском его провернем… Рано или поздно, хм, а именно — сейчас! — к тебе придет, — да пришла уже, пришла! — элементарнейшая мысль. А что осталось ТАМ? ТАМ, у НАС, не в придуманном Ленинграде, в настоящем Питере? Мне, безусловно, плевать, что творится сейчас с господином Антоновым, Вомбат которого так неудачно наступил на перевертыш. Кстати, непонятно, почему именно о нем я вспомнил в первую очередь? Гораздо интересней, что случится со мной ТАМ, если я останусь ЗДЕСЬ? А Света? А Юрий Адольфович? А все-все-все? Я тут буду ловить выдуманных преступников и передавать их в руки выдуманного правосудия. А в это время какие-то дрянные халявщики-инопланетяне, черт бы их подрал, будут доить человечество, забирая наши бессмертные души…
Саша остановился около какого-то заборчика. Хмурая женщина, сидя на крыльце, чистила живых карасей.
…А мы будем стоять с идиотским видом пресловутой коровы, которую доит деревенский вор? И чем все это закончится?
— … а тем, что вы перестанете кичиться своей цивилизацией, вернетесь в леса и моря и станете жить спокойной жизнью обыкновенных животных! — вдруг заявила ужасно знакомым голосом веселая пучеглазая рыба, вырываясь из рук женщины и посмотрев Саше в лицо.
Женщина дико вскрикнула, уронила нож и свалилась с крыльца. Саша тоже покачнулся, но не упал, а только ударился грудью о забор. Но тут же взял себя в руки и строго сказал:
— Юрий Адольфович! Это что еще за дикие шутки?
Что происходило дальше в тихом поселке Матвеево — неизвестно. Дневной свет вдруг померк, под коленки Саше ткнулось что-то мягкое…
И вот уже вместо солнца — справа горит торшер, под ногами вместо деревенской улицы — знакомый
