— Посмотри вокруг, у меня не так уж много вещей. — Я провел ее по дому. — Солнечные батареи, люминесцентные лампы. Я покупаю только подержанную мебель.
Она даже не взглянула на мебель, а продолжала смотреть на меня.
— Я стараюсь покупать местные продукты. Я голосовал за «Единый мир».
По-прежнему ничего. Я осмотрел комнату в поисках новых доказательств.
— Что я сделал? — спросил я ее пустые глаза. — Скажи мне, что я сделал!
Она была симпатичным ребенком. Я представил ее смеющейся, бегущей, играющей в «классики» на тротуаре, как любила в свое время играть моя сестра. Я представил, как она пьет бурую воду из грязной жестяной кружки, лежит в кровати, умирая от тифа или дизентерии. А может, кровать была слишком дорогим удовольствием для ее семьи — может, она умерла на соломенной подстилке в углу грязной хижины. От несправедливости во мне поднималась волна знакомого гнева.
Девочка стояла передо мной совершенно бесшумно. Она не двигалась, не дышала. Она будет со мной до конца моих дней. Как мне жить дальше?
Я присел на краешек глубокого кресла в гостиной. Девочка встала передо мной на расстоянии вытянутой руки и уставилась на меня. Наконец-то я смог хорошенько ее рассмотреть. Тощие ноги с костлявыми коленками. Коричневые ступни. Длинные темные волосы с застрявшими веточками и листьями. На красных перепачканных шортах красовался спереди единственный карман. Я протянул руку и невольно поморщился от прикосновения к холодному, твердому телу, но порылся двумя пальцами в кармане. Там лежала пуговица, блестящая новая пуговица серого металлического цвета с бирюзовыми прожилками. Я повертел ее в руке, потер прохладную гладкую поверхность — если маленькая девочка никогда не держала в руках Барби, она вполне могла носить ее с собой как игрушку.
Я взял девочку за запястье, повернул ее грязную ладошку кверху, вложил ей в руку пуговицу, сомкнул ее пальцы и осторожно отпустил. Пуговица со стуком упала на деревянный пол.
— Она здесь? — спросила Дженна.
В ответ я кивнул. Мой труп стоял за дверями ресторана и смотрел на меня через стекло. Надо было выбрать ресторан подальше от дома, чтобы успеть поесть прежде, чем она нагонит меня.
— Не смотри на нее, — прошептала Дженна.
Пожилая пара на выходе распахнула дверь, и мой труп, на который никто не обращал внимания, зашел внутрь. Люди смотрели на нее невидящими глазами — так реагируют даже не на бродячую собаку, а на бревно или порыв ветра.
Она встала передо мной и снова уставилась на меня, и я знал, что красивая пуговица надежно спрятана в ее кармашке. Дженна продолжала есть, будто ничего не случилось, хотя я видел, что она украдкой поглядывает на мой труп. Я подцепил на вилку немного спаржи в лимонном соусе, прожевал и проглотил, с трудом протолкнув через комок в горле.
В ресторане находились и другие трупы, около десятка. Двое стояли возле бара, их лица в приглушенном свете ламп с цветными стеклянными абажурами терялись в тенях, но их грязные обноски резко выделялись среди отутюженных брюк, белых рубашек и полированного дерева. Приятную, хорошо одетую тридцатилетнюю пару сопровождало трое трупов; они стояли у их столика как личные официанты: сгорбленный старик-азиат, двенадцатилетняя негритянка и пятилетняя девочка, которая выглядела как родная сестра моей. Подумать только, чтобы набрать столько трупов, эти двое должны жить как бездумные свиньи!
Дверь снова открылась, и в ресторан вползла девочка-младенец; она едва успела убрать ногу прежде, чем дверь захлопнулась. Голая девочка напомнила мне черепаху — она ползла так же неуклюже и дергано. Покряхтывая, она с трудом доползла до пары с тремя трупами, хлопнулась на попу и уставилась на женщину. Та продолжала есть стоящую перед ней паэлью (ресторан прекрасно готовил это блюдо), а когда мужчина что-то ей сказал, засмеялась, прикрывая рот рукой.
Краем глаза я заметил (или мне показалось), что мой труп бросил взгляд на мою тарелку. Я быстро обернулся и уставился на нее. Тусклые глаза девочки не отрывались от моего лица.
— Что случилось? — спросила Дженна. — Не смотри на нее! — прошипела она, будто я прилюдно поковырял в носу. — Что? Что стряслось?
— Готов поклясться, что она только что посмотрела в мою тарелку.
— Давай закажем десерт пополам? — предложила она.
Я начал сомневаться, а не привиделся ли мне тот быстрый, укромный взгляд. Вполне может быть.
— Закажи себе, — ответил я. — Я наелся.
Я отложил вилку. К лососю я даже не притронулся.
Вернувшись домой, я сел за кухонный стол и выписал Всемирному фонду по борьбе с голодом чек на три тысячи долларов. Обычно я отсылал им около пятидесяти. Три тысячи дались мне нелегко, но я мог себе это позволить. Подняв голову, я вздрогнул, когда увидел в кухонном окне лицо. Ее лицо. До сих пор она стояла у входной двери, где не было окна. Видимо, она что-то понимала. Девочка смотрела на меня, не моргая. Она вообще не моргала, я заметил и раньше, но только сейчас полностью это осознал.
Я засунул чек в конверт и внезапно понял, что держу его так, чтобы труп мог его видеть. Меня терзали сомнения — неужели передо мной стоит маленькая девочка и она понимает, где находится и что с ней происходит, или же от нее осталась лишь пустая оболочка?
Я порвал чек и выписал другой, на десять тысяч. Такую сумму мне будет нелегко сэкономить, но я встал и пошел к почтовому ящику. Стояла прекрасная ночь: на небе светила полная луна, оглушительно трещали цикады. На другой стороне улицы, через два дома от меня, труп высокого худого негра присел на корточки, заглядывая одним глазом в щелку опущенных жалюзи. Мой труп обошел дом, пробираясь по пояс в траве и местных сорняках (еще одно доказательство моего ответственного отношения к экологии, еще одна причина, что труп послали мне по ошибке), и нагнал меня по пути обратно. Она следовала за мной до входной двери. Я захлопнул ее перед носом девочки.
На следующее утро я поднялся рано после практически бессонной ночи. Я поднял занавеску и увидел ее круглое личико. Ее роста хватило только на то, чтобы над подоконником торчали глаза и нос.
— Черт!
Я стукнулся лбом о раму и проглотил сдавленный стон. Я действительно надеялся, что сумею откупиться от нее.
— Отвяжись же от меня наконец! — крикнул я через закрытое окно и задернул штору.
Моясь в душе, я представлял, как мой труп терпеливо ждет на улице. И почему мне не попался мужчина, беззубый старик? Учебный год неумолимо приближался. Через пять дней мне предстоит читать первую лекцию. Я не мог себе представить, как буду преподавать с неотрывно смотрящим на меня трупом.
Ни один из студентов не привел с собой труп, так что на утренней лекции мой оказался единственным. Студенты вежливо обходили ее взглядами, хотя она стояла в каких-то трех футах от меня, задрав голову и не отрываясь от моего лица, пока я знакомил класс с расписанием.
Рука с конспектом тряслась от стресса и усталости. Предыдущим вечером я довел себя почти до истерики, выпил четыре или пять бокалов, чтобы приглушить переживания, и долго не мог решить, что же мне надеть. Поначалу я собирался одеться как можно проще, в джинсы и футболку, чтобы показать, что я обычный человек, живу просто и не заслуживаю трупа. Но вдруг студенты разгадают мой план и решат, что я склонен к показухе? В конце концов я остановился на черных джинсах и белой рубашке — той самой, что была на мне, когда впервые появился мой труп. Скромно, но со вкусом, как я и предпочитал одеваться.
Когда я начал лекцию, положение ухудшилось. Обычно во время лекции я расхаживаю по подиуму, и сейчас девочка ходила за мной по пятам, делая на каждый мой шаг два своих ковыляющих. От шарканья ее ног по линолеуму у меня заломило зубы. Я терпеть не могу, когда босые ноги шаркают по грязному полу, так же как некоторые люди терпеть не могут, когда проводят гвоздем по стеклу, или не могут притронуться к вате. Я перестал ходить.
Я никак не мог собраться с мыслями, спотыкался на словах, а когда я встретился взглядом с одной из студенток, она тут же отвела глаза, сделав вид, что записывает, хотя я не сказал ничего важного. Я с
